Александра Павловна решила покрестить внука Алика. Для этого пригласили батюшку к себе домой. Все приготовили для крещения в ванночку налили воды, священник положил туда большой серебряный крест, вылил целую бутыль святой воды. Крестной была я, а крестным, заочно, муж тети Ани, Скакунов Андрей Мартемьянович по прозвищу Кока. Перед тем как окунать младенца в воду, крестная, то есть я, должна была обнести крестника на руках вокруг купели три раза под пение псалмов. А Алик успел в это время схватить меня за нос, а попа дернуть за бороду. После ритуала крещения отметили это событие за столом, обмыв черносмородиновой наливкой. И ведь и мне наливали! Тоже мне взрослые! Домой я возвращалась, держась за заборы, чтобы не упасть в канаву. Но дошла благополучно, представ в таком виде перед бабой Фаней. Та, конечно, высказалась в связи с этим в адрес Александры Павловны.
В выходной обычно собирались все члены нашего «колхоза». Приезжала тетя Аня с крестным Кокой, мама. Как-то раз устроили пикник на опушке леса. Моя крестная захватила много продуктов выпечку, копченый окорок и прочее. Заводили патефон, веселились. Но внезапно набежала туча, единственная на небе, и пошел дождь. А когда мы удирали через луг, посыпал и град крупный, с вишню. Сняв с себя одежду, укрыли ею Алика, я пряталась под простыней, но она не спасала и было больно.
Среди мальчишек я была своей и заводилой. Мы любили играть в «Попа-загонялу». Расстояние до станции составляло порядка трех километров, и мы могли загнать «попа» больше чем до половины этой дистанции. А потом бежали наперегонки назад кто с битами, кто с «попом». И нередко я прибегала первой, хотя и была упитанной. Также играли в городки, иногда вместе со взрослыми. Городки мне сделал папа.
Где-то на половине дистанции до станции находился цех по изготовлению бижутерии. Возле него стоял ящик, куда складывали брак. Я там себе набрала много разного и осенью дарила друзьям в Ленинграде.
Запомнилась одна бабка, жившая по соседству. Ей было больше ста лет, а она еще работала в колхозе, всегда была веселая, энергичная, совсем не похожая на древнюю старуху.
Говорили, что в тех местах был особый микроклимат. А леса отличались уникальными растениями. В них росли в большом количестве ночные фиалки, обладающие очень сильным и приятным запахом. Как и от черемухи, от большого букета ночных фиалок, поставленного в комнате, можно было «угореть». Мне посчастливилось найти орхидею «Венерин сапожок» желто-фиолетовой расцветки. Говорили, что этот цветок рос только там и нигде больше в Ленинградской области не встречался. В елизаветинских лесах я впервые увидела насекомоядную росянку.
* * *
19351936 годы, Мариенбург.
В Мариенбург мы попали следующим образом: Мартемьяныч вводил в строй завод Рошаля, не знаю, что он должен был выпускать, поэтому там находилась и тетя Аня, к которой мы приехали. Она жила вместе с хозяевами Тарасовыми, хозяйку звали Наталья Даниловна. У них было двое детей много старше меня, Вася и Валя. Дом находился на берегу речушки, уходящей к заводу и летом пересыхавшей. На другом ее берегу располагался гатчинский аэродром. С соседскими ребятами я лазила на аэродром под проволоку, чтобы посмотреть поближе взлет самолетов. В доме стояла какая-то старинная допотопная мебель, а их умывальник я воспринимала как Мойдодыра.
Тот год запомнился двумя событиями. Хозяйская дочка Валя ухитрилась проглотить чайную ложку. И Кока на заводской машине в сопровождении Натальи Даниловны возил ее в ленинградскую больницу. Говорили, что врачи извлекли ложку с помощью магнита, но как не представляю. И сейчас, когда давлюсь таблетками, поражаюсь проглоченной чайной ложке. Другой случай уже был со мной. Я шла по улице мимо стада гусей, миновала их, а гусак догнал меня и выщипнул сзади кусок из моей лодыжки. Так метка-шрам осталась у меня на всю жизнь. После этого мимо гусей я ходила с хворостиной.
Говорили, что наш хозяин во время войны при немцах стал старостой. Странно, ведь после войны его не трогали как предателя. И, кроме того, Вася воевал офицером в Красной армии, и Валя также была на фронте во время войны.
На следующий год мы сняли дом на Центральной улице у Дюковых, Анатолия и Любы. Одну комнату заняли мы, а вторую крестная. Хозяева ушли жить в пристройку со стороны двора, а кухня была общей. Дом стоял на перекрестке, и к нему со стороны площади примыкал дом родного брата Анатолия Николая, жена которого Полина была двоюродной сестрой Любы. Остальные углы площади занимали пекарня, продуктовый магазин и сельпо, где торговали хозтоварами.
Возле дома Николая постоянно стояла тележка с мороженым. Продавщица имела приспособу, в которую закладывался вафельный кружок с выдавленным на нем именем. На вафлю наносилось мороженое, закрываемое сверху вторым вафельным кружком, готовый брикетик выталкивался из приспособы. Маленький брикетик стоил 20 копеек, а большой 40.
У «наших» Дюковых было двое сыновей мой ровесник Валька и старший Анатолий. Мы с Валькой несколько раз приносили из лесу ежей. Но те обдирали обои, и тетя Люба заставила унести их обратно. У Николая же были две девочки старшая Гуля и моя ровесница Вера, с которой мы стали подругами. Вера обычно ходила со мной на вокзал встречать моих родителей, приезжавших к нам на выходные.
Однажды, придя на вокзал, мы увидели на крыльце цыганенка Петьку. Он просунул голову между прутьями, а вытащить ее не получалось. Мы попытались раздвинуть стойки перил, чтобы освободить его голову, но куда там! Тогда побежали в дом напротив и попросили ножовку. Мужик, давший нам ее, вышел следом, чтобы посмотреть, что же мы собрались пилить. Увидел Петьку и сказал:
Ага, цыганенок попался в капкан.
В благодарность за то, что мы его освободили, Петька сводил нас под платформу, где можно было найти деньги. Пассажиры второпях роняли монеты, которые проваливались вниз через щели платформы. Наиболее урожайным было место под кассой. Раз нашли даже бумажный рубль, непонятно только, как он ухитрился провалиться. Почти все найденное мы отдавали Петьке, оставляя себе на мороженое, с которым у нас в то лето проблем не возникало. И не имелось нужды выпрашивать у взрослых. Петька был приблизительно нашего возраста, но маленький и худенький, с рукой, поврежденной дверью электрички.
В Большой Гатчинский дворец мы с Верой ходили пешком. Во дворце находились детский сад и ясли, где работала мать Верки. Длинные дворцовые коридоры, в которых гулко отдавались шаги, навевали какое-то тревожное чувство.
Вдоль железной дороги со стороны Гатчины тянулась засаженная молодыми деревьями аллейка, упиравшаяся в здание вокзала. В то лето выпал удивительно крупный град, жестоко обрубивший все сучья у деревьев на этой аллейке. Остались лишь сиротливо стоявшие стволы.
За грибами ходили в смешанный лес, местные называли его «Ремиз», перед которым была поставлена изгородь. Нас больше интересовали губчатые грибы, а дядя Толя носил оттуда корзины белых груздей, он брал только их. Тетя Люба солила их в деревянном бочонке.
Дядя Толя ходил рыбачить на речку за железной дорогой. Нас с Верой он брать с собой не любил, поскольку мы лезли купаться и распугивали ему рыбу. Мы давали ему обещание, что в воду не полезем. Но купальник я надевала всегда. А раз есть купальник и речка, то как удержаться и не полезть в воду?!
* * *
1937 год, Зеленодольск.
В то лето Кока руководил стройкой Бумкомбината на Волге, и меня в сопровождении тети Ани отправили к нему. Точнее, стройка велась на берегу реки Волошка, короткого притока Волги. Волошка была довольно широкой, но мы с девчонками переплывали ее запросто. По ней для стройки сплавляли бревна, среди которых однажды запуталась огромная белуга. Такая огромная, что рабочие ее еле вытащили, оглушив каким-то плавучим молотом. А вот стерлядь ловили регулярно и, конечно, обеспечивали ею начальство моего Коку, так что поели мы ее вволю. Такая вкусная рыба! На Волошке мы с ребятами развлекались тем, что прыгали с обрыва и по песку скатывались к воде.