С каждым шагом по глушащему звуки ковру я теряю решимость и все больше нервничаю, закусывая до крови нижнюю губу. В итоге я застываю перед бронзовой табличкой с черными буквами, осознав, что ни внушительный опыт ведения переговоров, ни сотни заключенных сделок мне не помогут. Потому что за деревянной преградой сидит мой Сашка, о котором я не забывала ни на день.
Я зажмуриваюсь, с силой вцепившись в металлическую ручку двери, но так и не могу ее опустить. Я считаю до десяти, пытаясь привести в норму сбившееся дыхание, чертыхаюсь и все-таки миную преграду. Приклеившись к месту, я натыкаюсь на широко распахнутые темно-карие глаза мужчины, с которым мы не виделись семь лет.
Сердце взволнованно пропускает удар, ладони потеют, а я впиваюсь в Волкова взглядом, оценивая, изучая, сравнивая. И делаю вывод, что расположившийся за дорогим письменным столом мужчина не сильно изменился за это время: лишь отчетливее стала видна складка посередине лба, когда он хмурится, да черные, будто смоль, волосы средней длины Саша теперь зачесывает немного набок.
Лиза? бархатная хрипотца его голоса окутывает привычным теплом, отчего мурашки маршируют строем вдоль позвоночника. Мне остается надеяться, что в простом костюме я не сильно проигрываю разодетым в пух и прах офисным служащим. Демонстрирующим глубокое декольте, чулки с модной полоской посередине и отточенные до идеала навыки хождения на высоченных неудобных каблуках.
Александр, я коротко киваю и поспешно оседаю в кресло, старательно скрывая, что ноги слушаются меня плохо, а колени, того и гляди, подогнутся.
Ты? вопрос виснет в воздухе вместе с появлением в кабинете секретарши, чье любопытство взяло-таки верх над инстинктом самосохранения. Слегка нахмурившись, Волков выдает ледяным тоном, от которого скручивает даже мои внутренности: Ольга, если подобное повторится, заявление об увольнении положишь сразу на стол.
Но, Александр Владимирович, судя по неравномерному румянцу, пробившемуся сквозь плотный слой тонального крема, девушка уже успела пожалеть об опрометчивом решении и сосредоточенно давит из себя извинения, которые Волкову что слону дробина.
Митина, я предупредил, Сашка резко подбрасывает руку вверх, обрывая тираду провинившейся подчиненной, и отдает распоряжение: принеси Елизавете Андреевне воду без газа с лимоном.
Глава 3
Лиза
Говорят, что женщины одеваются ради женщин,
что их вдохновляет дух соперничества. Это правда.
Но если бы на свете больше не осталось мужчин,
они перестали бы одеваться.
(с) Коко Шанель.
Не забыл? дверь захлопывается с глухим стуком, ну а я машинально провожу ладонью по волосам, все еще привыкая к новой короткой стрижке.
Ничего не забыл, Лиза, медленно говорит Волков, отчего волнение снова жжет огнем грудь.
И я бы скорее предпочла слиться с окружающей обстановкой, чем исполнять роль музейного экспоната, но вряд ли сейчас это представляется возможным. Чужого внимания слишком много, оно забирается в легкие, въедается под кожу и мешает связно думать. Я незаметно сую правую руку в карман и стискиваю шелковую подкладку пиджака, борясь с тяжелым тягучим взглядом ставших медово-карими глаз.
Отчаянно надеясь, что Сашка не заметит охватившей меня дрожи, я выуживаю из сумки договор и проталкиваю его по гладкому дубовому столу. Листы скользят по ровной поверхности аккурат к пальцам замолчавшего мужчины, ну а я судорожно сглатываю в ожидании его подписи. Еще полчаса назад я не отдавала себе отчета, насколько сильно хочу сотрудничать с Волковым, тратить часы на горячие споры и слушать его едкие комментарии и ценные советы.
Ты не читал проект, да? Саша пролистывает многочисленные страницы, как будто видит их впервые, а я планомерно поддаюсь панике, боясь услышать равнодушное «не заинтересован». Что вряд ли будет далеко от истины, учитывая, что его фирма достаточно известна в городе и не страдает от недостатка заказов.
Зачем мне тогда юрист и два зама? с легкой улыбкой спрашивает Волков, откладывая бумаги в сторону и этим только вскармливая мои растущие сомнения. Помолчав пару минут, он помечает что-то в пухлом планере и вальяжно откидывается на спинку кресла: ну, рассказывай.
Не знаю, не была, не привлекалась, бодро рапортую я, продолжая терзать несчастную подкладку, и делаю вид, что ни капельки не нервничаю от того, что друг детства и моя первая любовь по совместительству впервые за длинных семь лет находится так близко.
Надолго к нам? Александр на пару секунд отвлекается на несуществующую царапину на идеальном столе, а потом снова сосредоточивает все внимание на мне, будя сдохших когда-то бабочек, зашедшихся в какой-то истерической пляске внизу живота. Или исчезнешь через пару недель?
Может быть, насовсем, и нет, я вовсе не собираюсь провоцировать собеседника, но кротость характера и молчаливость никогда не относились к числу моих добродетелей. Нередко я страдала от собственного длинного языка, вот и сейчас приходится, заливаясь краской, пояснять: Москва все же не мой город.
Занятно. Стоило уезжать, чтобы это понять? Сашка ухмыляется при виде моей закушенной губы и наполняет стакан водой, недвусмысленно намекая, что за время нашей разлуки Лиза Истомина так и не научилась держать лицо. По крайней мере, не перед ним. Чем занималась в столице?
Училась. Работала. Отец помог со стартовым капиталом, так что даже бизнес небольшой наладили, вот так две тысячи пятьсот пятьдесят пять дней моего существования в белокаменной умещаются в несколько коротких отрывистых фраз. И отдаленно не намекающих, как сложно мне было там без Волкова и как часто я о нем вспоминала.
И я уже успеваю пожалеть, что не умею проваливаться сквозь пол и что за окном не припаркован ковер-самолет. Потому что воздух в кабинете сгущается и нещадно искрит, а пространство между нами готово вспыхнуть огнем от одного неосторожного слова.
Саша подается вперед, я же наоборот вжимаюсь в кресло, думая, что еще чуть-чуть и из-под моих пальцев послышится треск ткани. Возможно, еще минута, и мы наломаем таких дров, что придется разгребать не один месяц, но за секунду до точки невозврата раздается звонкий стук в дверь, на который мы синхронно оборачиваемся.
В кабинет вихрем врывается эдакая «Мисс совершенство», претендующая то ли на титул «Мисс мира», то ли на звание подружки Волкова, если судить по манере ее поведения. Затянутая в облегающее белое платье блондинка на крейсерской скорости дефилирует мимо меня и, демонстрируя прекрасную осанку и отменную наглость, перегибается через стол, пытаясь искупать Александра в тонне обаяния и неестественной голубизне линз. Платиновый цвет ее волос так же далек от натурального, как, впрочем, и сделанная грудь, и чересчур пухлые губы.
Здравствуйте, Александр Владимирович, кокетливо щебечет переборщившая с косметикой жертва инстаграма, а я едва сдерживаю смешок, наблюдая, как морщится Сашка, откатываясь от стола к стене.
Здравствуй, Анжелика, Волков кривится как от застарелой зубной боли и, вскинув бровь, интересуется: ты же не хочешь сказать, что твой рабочий день только что начался?
Нет, что вы, юное дарование ослепительно улыбается, обнажая ровные отбеленные зубы, и томно произносит: я в офисе с самого утра, проголодалась очень. Хотела позвать вас на обед.
И хоть Сашка и не подает никаких признаков симпатии к белокурой нимфе, ревность во мне расцветает буйным цветом. Просыпаются старые собственнические замашки в отношении друга детства, и возможное наличие у него молодой (а яркий макияж Анжелики может обмануть только издалека, потому что вблизи ясно: девушке вряд ли больше двадцати лет) любовницы не радует.