Садитесь, пожалуйста, начал чиновник, мы поговорим о том, где и как укажете вы нам Чуркина.
О, это дело пустое, я знаю все его притоны, развязно отвечал душегуб.
Долго они беседовали, не подавая никакого вида о том, что таилось у них в мыслях. Чиновник был внимателен и любезен к своему собеседнику: тот, со своей стороны, старался также быть любезным. Наконец, чиновник, под предлогом приказания подать им чаю, вышел из комнаты.
Эх, сударь, знаю, за каким ты чаем отправился, сказал себе Чуркин. Всё, что ты думаешь, я знаю наперёд! и с этими словами, он, как кошка, выскочив из комнаты, скрылся в противоположные двери на губернаторский двор, вышел на улицу и был таков.
Чиновник вышел из комнаты в полной надежде арестовать незнакомца, для чего пригласил с собою нескольких курьеров и сторожей, но, возвратясь в комнату, никого уже в ней не нашёл.
Удрал, каналья, поняв в чем дело, сказал он, оглядывая свою квартирку.
Курьеры и сторожа, кинулись было вдогонку за неизвестным, но уже поздно, его и след простыл.
Упустили мы ястреба, ваше превосходительство, докладывает на другой день правитель канцелярии губернатору.
Какого ястреба? спросил тот.
Чуркина. Вчера сам лично в канцелярию являлся.
Так почему же его не задержали?
Правитель канцелярии рассказал всю суть дела. Губернатор, выслушав его, развёл руками и сказал:
Ну, я этого от него не ожидал!
Между тем розыски разбойника по Богородскому уезду шли своим порядком; ежедневно к исправнику доходили рапорты становых, что Чуркина сегодня видели там, завтра в другом месте, но поймать не поймали: Чуркин разгуливал по уезду, как у себя дома, являясь там, где его вовсе не ожидали.
Однажды вечером, это было 20 мая. из лесу по дороге в село Запонорье[6], вышли три человека, вооружённые двустволками; на опушке села они закурили коротенькие трубочки, и, напевая какую-то песенку, достигли упомянутого села и скрылись в усадьбе местного священника. Тут они изловили работника батюшки, который в испуге упал пред ними на колени и умолял отпустить его на покаяние и не убивать.
Молчи, дурова голова, да слушай, что тебе приказывать будем, сказал ему Чуркин, поднимая его на ноги.
Василий Васильевич. будь отец родной, не губи. У меня жена и детки есть.
Сказано, не тронем: только слушай команды, произнес тихо разбойник.
Приказывай, за тебя в огонь и в воду готов.
Ступай к батюшке и скажи ему, чтобы он выслал мне четвертную бумажку, да скажи ему, что бы он никому о том не благовестил, а то сожгу.
Слушаю, сейчас ответ принесу.
Смотри, с пустыми руками не возвращайся. Я здесь подожду.
Батюшка в это время отдыхал на постели; услыхав шаги своего работника, окликнул его и спросил:
Что тебе, Степан?
Батюшка, встаньте, Чуркин у нас на огороде.
Что ему нужно? спросил оторопевший священник.
Денег у вас просит.
Каких денег? ничего не понимая, буркнул батюшка.
Четвертную бумажку требует: без неё, говорит, лучше не возвращайся, а то сожгу, говорит.
Священник растерялся окончательно: имя Чуркина навело на него панический страх. Слово разбойника «сожгу» окончательно отуманило его; он начал рыться в комодике, достал из него несколько рублёвых кредиток, передал их работнику для подачки Чуркину и сказал ему:
Ступай, отдай ему эти последние мои деньги и попроси его, чтобы он оставил меня в покое.
Работник вышел.
Чуркин встретил его с улыбочкой, потрепал по плечу и спросил:
Ну что, принёс?
Вот, возьми себе; батюшка сказал, что у него больше денег нет.
Чуркин пересчитали» кредитки; их оказалось одиннадцать рублей и, укладывая бумажки в карман, произнёс:
И за это благодарствую.
Не взыщи, только и было.
Разбойник вручил работнику за труды двугривенный и, прощаясь с ним, напомнил ему, чтобы он, под страхом смерти, не рассказывал никому о его посещении села Запонорья.
«Ну, слава Богу, гроза прошла», подумал Степан, осеняя себя крёстным знамением. Долго он глядел вслед разбойникам, удаляющимся, от села по той же дороге, по которой они пришли.
Через несколько дней, до исправника[7] дошли слухи, что Чуркин был в Запонорье; кто распустил о том весточку, догадаться было невозможно. Чтобы проверить народную молву, исправник приехал к батюшке, но тот на все вопросы отвечал одно: «знать не знаю и ведать не ведаю». Работник батюшки вторил тоже самое.
Да вы чего же боитесь сказать, если это была правда? допытывался у них исправник.
Нечего говорить, ваше высокоблагородие.
Люди же толкуют о том?
Пусть их, что хотят, то и рассказывают, а мы ничего не знаем и Чуркина не видали.
Исправник пожал плечами, сел в свой тарантасик и уехал, по направлению к деревне Ляховой, в которой и остановился, в доме зажиточной крестьянки Елены Щедриной.
Ну, что у вас новенького? спросил он у хозяйки дома.
Что, батюшка, в страхе живём, изо дня в день напасти ждём, отвечала та.
Будет вам пугаться.
Как не путаться, Чуркин одолевает.
Что ж, разве он был у вас?
Сам-то не был, а присылал за деньгами.
Кого присылал?
Домну Иванову присылал, вот жену-то дяди Трофима, что на краю у нас живет, денег всё просит.
Ну, что ж ты и отсыпала?
Двадцать пять рублей отдала, «а то, говорит, сожжёт или ограбит».
Сам-то он бывает у Трофима?
Да, сударик ты мой, у него и живёт.
Получив такие сведения, исправник уехал из Ляхова и сделал распоряжение следить за появлением Чуркина в упомянутой деревне.
С тем вместе, старшинам Запонорской и Теренинской волостей был отдан приказ собрать к 27 маю двести человек крестьян, для облавы на Чуркина.
Глава 3
Следствие о побеге Чуркина шло своим порядком. Выли преданы суду скрывшийся смотритель тюрьмы, Жданов, которого долго нигде не могли отыскать, и надзиратель острога, Галюза, который, как выяснилось, способствовал Чуркину переодеться в женское платье. Последний хотя и не сознался во взводимом на него обвинении, но и не представил против него никаких положительных доводов в своё оправдание. Была также отыскана жена Чуркина, которая показала, что смотритель острога, Жданов, впускал её в замок, под видом своей кухарки, брал с неё за то деньги и принял от неё, в первое её посещение, в подарок пять аршин сукна.
Но пока оставим следствие в стороне и перенесёмся в уезд, где происходили приготовления к поимке разбойника и его шайки.
Сборы эти были нелёгкие: сотские и десятские, в течении нескольких дней сновали по селениям, разнося приказы деревенским старостам, чтобы они были готовы с известным числом своих односельчан и по первому приказу явились бы туда, куда им велят.
Поверка распоряжений исправника была поручена волостным старшинам[8], которые, между прочим, должны были побывать накануне сборного дня или рано утром 27 мая, в каждом селении их волости, для того, чтобы знать, готовы ли люди к походу на Чуркина или нет, а если готовы, то велеть им никуда не отлучаться.
В пять часов утра 27 мая, волостной старшина приехал в деревню Юркино и, к удивлению своему, узнал, что жители того селения о сборе в поход ничего и не знали.
Позвать сюда рассыльного! сказал он бывшим с ним сотским.
Рассыльный явился.
Ты передал приказ старосте этой деревни, Власову?
Нет, не передавал, ответил тот.
А почему?
Не застал его дома.
Куда же он девался?
Он часов в 12 ночи, ещё до моего прихода, куда-то ушёл из дому.
Вызвали жену старосты и спросили у неё, не знает ли она чего о муже.
Ушёл оброки сбирать, отвечала она.
Куда?
Не знаю; ему, вишь, сам исправник приказал.
Как же ты не знаешь, куда он ушёл?
Говорил, кажись, что в деревню Демихову пойдёт, а точно не знаю, может, и не туда.
При ком это он тебе говорил?
При дяде Афанасье.
Явился и Афанасий Федотов и объяснил старшине, что Власов, действительно, сказывал, что пойдёт, по приказу исправника, собирать оброки в деревню Демихову.