И пока скот пасся там, она, прислонившись к скале, внимательно следила за вверенными ее попечению животными, чтобы какое-нибудь случайно не оказалось слишком близко у обрыва или, соблазнившись особо сочной травой, росшей в изобилии у потока, не было унесено его стремительными водами. А когда на гору опускался вечер, окрашивая ледник в великолепие красных и пурпурных красок, козий пастух гнал свое стадо обратно в долину, и получал из рук Вренели букет горных фиалок для ее возлюбленного.
Она же снова гнала коров к дому, на дойку. Но ее работа на этом не заканчивалась. Она продолжала возиться в хижине, и луна и звезды долго смотрели вниз, на дремлющую гору, прежде чем Вренели заканчивала расставлять сосуды с молоком в погребе, или раскладывала сушиться свежий сыр, или раскатывала лепешки золотистого масла.
После чего, прочитав молитву, она ложилась на свое скромное ложе, и даже если ночную тишину нарушил далекий грохот сходящих лавин, а горный поток ревел совсем неподалеку от крошечной хижины, Вренели спала сладко, словно ребенок, а над ее головой на золотых крыльях парили мечты о любви и доме.
* * *
Так пролетали недели, пока не настал день, когда масло и сыр, накапливавшиеся в хижине, должны были быть перенесены на ферму. Старый фермер и Тони должны были прийти за ними, как сказал накануне Вренели козий пастух, и она дрожала от радостного возбуждения, поскольку собиралась доказать: стада доверены умелым рукам.
Наконец, как часто она с нетерпением смотрела на дорогу, старый фермер с трудом поднялся наверх, но за ним шли двое слуг с высокими корзинами на спинах, а вовсе не Тони, как она ожидала.
Вренели испытала горькое разочарование, но сдержалась и спокойно вышла навстречу своему хозяину. Несмотря на солнечное утро, лицо ее хмурилось, и не прояснилось даже тогда, когда она провела фермера в кладовую и показала ласкающие взгляд ряды жирного сыра и золотистого масла. Их молча сложили в корзины, и слуги отправились домой с тяжелой ношей.
Затем Вренели провела фермера на луг, где паслись стада, и его острый глаз подсказал ему, что животные накормлены и ухожены. Он не ошибся, доверив ей свое имущество, и должен был признать это, пусть и с неохотой. «Ты хорошо постаралась, Вренели; продолжай так же, как начала», сказал он ей. Как неприветливо прозвучали эти слова по сравнению с теми, с которыми он отправлял ее в горы! Затем, когда он повернулся, собираясь вернуться домой, она вежливо пригласила его отведать оладьи, которые приготовила по обычаю тех мест; он отказался, все время выглядя таким мрачным, что Вренели не осмелилась спросить о Тони, хотя сердце ее трепетало от тревоги и тоски. Он ушел, а Вренели стояла и смотрела ему вслед, печальная и разочарованная.
Наступил вечер, огонь в очаге так же ярко, как прежде, освещал прекрасное лицо Вренели, но сегодня оно не было радостным. Движения ее были вялыми, время от времени по щекам скатывались слезы.
Почему Тони не пришел, как обещал? Почему так мрачен старый фермер? Почему козий пастух отказался взять обычный букет фиалок, в обмен на который она рассчитывала получить весточку от Тони? Это были вопросы, от ответа на которые зависело счастье ее жизни, и не было никого, кто мог бы ответить на них.
Она печально вздохнула. Послышался тихий стук в дверь, которого Вренели, погруженная в свои невеселые мысли, не услышала; но дверь отворилась сама, и на пороге появилась таинственная фигура. Длинные серебристые волосы струились по плечам, а в добрых глазах читалось величие, которое не придается ни диадемой, ни пурпурным одеянием. От изумления, Вренели выронила чашку с молоком и низко поклонилась, как какому-нибудь королю; затем вытерла низкую скамью перед камином, единственное место, которое могла предложить гостю, и пригласила своего странного посетителя сесть.
Старик приветливо кивнул, сел к огню, подпер голову обеими руками, так что его серебристые волосы почти касались земли, и устремил на Вренели такой пытливый взгляд, что ей показалось, он заглянул ей в самую душу.
Почему ты сегодня такая грустная, Вренели? спросил он наконец мягким голосом.
Вренели вздрогнула. Откуда этот незнакомец, казалось, пришедший из далекой страны, мог знать ее имя? Она посмотрела на него с благоговейным страхом.
Ты ничего не скажешь мне? проговорил старик, сопровождая свой вопрос ласковым взглядом.
Я сирота, ответила она, наконец, и иногда меня охватывает мучительное чувство одиночества.
И это все, Вренели? спросил старик. Разве не можешь ты довериться тому, кто желает тебе добра, у кого есть и сила, и желание помочь тебе? Ты думаешь, я ничего не знаю о тебе? Разве не видел я вас на перевале под крестом? Разве не слышал я клятвы юноши и не видел, как любовь и надежда изгнали печаль из твоего сердца? С той самой минуты я стал твоим другом. Неужели ты думаешь, что твоя забота и бдительность смогли бы уберечь твои стада и крышу твоей хижины от опасностей? Когда ты спала на своем ложе из мха, и прекрасные сны возносили твою душу на золотые луга, я сторожил там, на скале, и предупреждал стихии, чтобы они не смели тревожить тебя; я направлял лавины и снежные бури в сторону, и только самые нежные ветры и ласковый свет звезд касались твоего лица. Ты все еще не доверяешь мне, Вренели?
Вренели сложила руки и поближе придвинулась к старику.
Благодарю вас за покровительство, сказала она, еще раз низко поклонившись. Кто бы вы ни были, вы стали для меня благодетелем, и имеете право на мое полное доверие. Но скажите мне, как прочли вы мое сердце и узнали о моей любви к Тони? Ибо вы уже знаете причину моей печали. Меня беспокоит то, что произошло сегодня; я не могу понять, что случилось. Но больше всего меня огорчает то, что я так ждала встречи с Тони, а он не пришел.
Старик бросил испытующий взгляд на ее прекрасное лицо; она стояла, освещенная ярким светом камина, и ее голубые глаза смотрели на него с печалью и трогательным доверием.
Не хочешь ли ты увидеть его сейчас? спросил он.
Глаза Вренели вспыхнули восторгом.
Но, Вренели, исполнение наших желаний часто приносит нам нечто совершенно отличное от наших ожиданий. Мы ищем верность, а находим предательство.
Ах! ответила она с простодушной самоуверенностью. Со мной такого не случится. Тони добр и честен; к тому же, разве он не дал клятву под крестом?
Ах, милое дитя! ответил старик, и болезненные воспоминания омрачили его лицо. Если бы каждая нарушенная клятва хоть на шаг приближала нас к луне, мы уже давно ступили бы на нее поверхность.
Незнакомец, уверенно произнесла Вренели. Может быть, за свою долгую жизнь ты и повстречал достаточно клятвопреступников, чтобы потерять веру в природу человека, но ты не знаешь моего Тони!
Будь по-твоему, Вренели, раз уж ты этого хочешь, сказал старик, вставая, хоть мне и хотелось избавить тебя от боли.
И они вместе вышли в ночь.
Ведомая стариком, Вренели поднялась на вершину скалы, с которой он по ночам наблюдал за ней и ее стадами. Они подошли к краю пропасти. Далеко внизу, под покровом темноты, стоял дом Тони. Высокие каменные стены и обширные пастбища отделяли ферму от них; ни один человеческий глаз не был способен проникнуть на такое расстояние.
Но старик сорвал ветку с высокой сосны над ними и велел Вренели заглянуть в крошечное узловатое отверстие. Она так и сделала; ее тревожный взгляд устремился к ферме. Она смотрела сквозь освещенные окна в хорошо обставленные комнаты. Дорогие сосуды и украшения, обычно бережно хранившиеся в шкафах и сундуках, сегодня были расставлены на праздничном столе, вокруг которого весело болтали и смеялись самые знатные жители деревни. Рядом с родителями сидел Тони, а рядом с ним богато одетая девушка. Его глаза сияли, губы улыбались и шептали, совсем как в тот вечер, когда он поклялся в любви и верности Вренели под крестом на горе. Угрозы отца и богатство невесты, избранной для него, быстро изменили намерения Тони, и пока кроткая Вренели, тревожась, искала причину, почему он не пришел, ветреный юноша нарушил свою торжественную клятву и обручился с нелюбимой, но богатой невестой.