Тайный бункер абвера - Тамоников Александр

Александр Тамоников

Тайный бункер абвера

© Тамоников А.А., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Тук, тук, тук спицы стучали еле слышно, торопливо отсчитывая петли на отполированных палочках. Скрюченные пальцы бабки Анки споро вывязывали то огромные вытянутые петли, то тугие шишки. Полотнище уже спустилось ей на колени пестрый прямоугольник из ниток разной толщины и цвета. Выходил из-под старых пальцев не носок, не шарф, а какая-то кривая тряпица с несуразным узором.

Во второй комнате заскрипели пружины ее бывшей кровати, которую уже больше года теперь занимал германский офицер Герхард Толле. По половицам зашлепали босые ноги, и от этого тихого звука бабка Анка сжалась в темном углу в комок. Ей хотелось сейчас раствориться в воздухе, уменьшиться до размеров тряпичной куклы или вовсе исчезнуть. Небольшое слабое тельце застыло, голова вжалась в плечи, только пальцы продолжали торопливо отсчитывать петли и узелки. Вязала она на ощупь, ничего не видя, поскольку потеряла зрение после того, как ее избили немецкие оккупанты, еще в начале войны, занимая дома в пригороде Маевска. Тогда бабка Анка кинулась спасать свою любимую корову Ночку от занесенного над ней немецкого штыка. Удар штыка пришелся женщине в висок, отчего на глаза легла серая пелена, которая так и не растаяла ни через месяц, ни через год.

Корову тогда все-таки зарубили и пустили на шницели для офицеров гестапо, которые отмечали очередную победу армии Гитлера. А бабка Анка освоилась и научилась жить на ощупь, отсчитывая в своей добротной избе шаги от кухни до спаленки, а оттуда до сенок и колодца во дворе. Считала, стараясь не замечать ноющей боли в груди: некогда о мертвых думать, надо растить, кормить каждый день живых. Вернее, живого единственного внука Семушку, которого она успела спрятать в печи от гитлеровцев. Остальных внуков бабки Анки вместе со всеми детьми Ленинского района Маевска согнали под вой матерей в крытые брезентом машины и увезли куда-то по южной дороге.

С того дня Анка жила только Семушкой, ради него жила. Слепая скоблила полы в хате, взбивала перины и подушки, стирала в ледяной воде по ночам форму, начищала щеткой сапоги немецким офицерам, которые регулярно размещались в ее большом, построенном тремя сыновьями доме. Сутками она хлопотала, чтобы заработать горстку пшена, полбуханки хлеба или жижу из вскрытой консервной банки офицерского пайка. Все бережно перебирала чуткими пальцами, грела в эмалированной кружке и совала наверх, на полати белой печурки, где обитал Семушка. Она уговорами и строгостью не разрешала шустрому шестилетнему мальчику спускаться оттуда, пока размещенный у старухи очередной офицер валялся на кровати с пышными перинами, где Анка зачала и родила всех своих шестерых детей, или резался в карты с сослуживцами в светлой мастерской ее мужа столяра-краснодеревщика. Когда немец отбывал на службу в гарнизон, она разрешала наконец Семушке спуститься вниз, а потом и вовсе шептала мальчонке на ухо указания, после которых он стремглав бросался бежать по узким проулкам и улочкам района.

Сейчас Семушка спал у теплой трубы натопленной печи, а Анка в страхе жалась в холодном углу сенок, ни на секунду не останавливая перестук деревянных вязальных спиц. Ноги прошлепали в кухню, раздался звук жадных громких глотков. Гауптшарфюрер[1] Толле выпил два ковша ледяной воды, но от выпитых шести бутылок шнапса за вечер кровь продолжала пульсировать в висках, отдавая болью, а горло окатывала кислая волна изжоги. Тук-тук, чертовы спицы, казалось, стучат ему прямо по воспаленному страшным похмельем мозгу. Толле выругался, отшвырнул ковш, так что он со звоном врезался в белую стену, и кинулся в сенки. Там он схватил в темноте за что-то мягкое, пушистое и с силой рванул к двери. Пинком распахнул дверь, протащил за седые волосы бабку Анку по крыльцу, по тропинке и с силой оттолкнул к стенке колодца:

 Старая ведьма, чтобы я не слышал тебя и твоего ублюдка. Я сдам тебя в гестапо, если не перестанешь стучать!

Он пнул старуху в мягкий бок, но промахнулся и лишь выбил из ее рук вязанье. Она молчала, превратившись в черный ссутулившийся силуэт. Толле снова выругался и зашагал обратно, шатаясь из стороны в сторону. В полумраке он даже не заметил, как крошечная тень шмыгнула из-за двери под крыльцо. В избе Толле выпил последний глоток алкоголя из походной фляжки, рухнул на перину и забылся в тяжелом дурмане.

Бабка Анка в это время ползала у колодца, пытаясь найти свое вязанье. От удара она не смогла удержать спицы в руках, и рукоделие улетело в сторону. Теперь старая женщина ощупывала каждый сантиметр земли, чтобы найти пропажу. Вдруг тоненький голос над ухом зашептал еле слышно:

 Бабанечка, вот, держи, вязанье под яблоню улетело.

Но старушка охнула в ужасе, ощутив кончиками пальцев повисшие в пустоте петли спицы вылетели из рядов при падении. За свою жизнь Анка не научилась долго причитать, охать из-за случившегося, только мгновенно находить решение в любой ситуации. Старушка поймала тонкое запястье внука, притянула мальчонку к себе, зашептала на ухо так, чтобы снова не побеспокоить постояльца:

 Семушка, до бани беги, там для веников прутки лежат, сушатся у крылечка. Два самых толстых хватай и неси мне.

Мальчуган охотно кинулся выполнять просьбу любимой бабушки, а Анка проверила рисунок из ниток: кажется, все на месте, полотно не распустилось, но нужно срочно доделать работу.

Рядом задышал Сема, бабуля протянула руку, и в сухонькую ладошку легли два прутика. Анка бережно нанизала петли на новые самодельные спицы и снова принялась за работу. Рядом с ней притулился тоненький Сема, он несколько секунд всматривался в сумраке в белое пятно лица бабушки.

 Бабаня,  маленькая ручка коснулась липкой струйки на ее лице,  у тебя с волосов кровь течет. Я за тряпкой, воды надо, бабаня.

 Тс-с‐с, тише,  остановила его Анка, не прекращая свою работу.  Посиди смирно, Семушка. Посиди, я заканчиваю уже, потом до лесу бежать надо будет.

Но Сема никак не мог отвести взгляд от багрового потека. Офицер вырвал Анке клок седых волос, и теперь из раны на глаза ей текла кровь. Хоть это и не мешало ей, незрячей, работать спицами, поскольку она все равно не видела результатов своей работы, но кожу щипало, рану саднило, а тело ныло после ударов. И все же Анка упорно продолжала трудиться над вязаньем. Внук не удержался, погладил ее по тонкому плечу:

 Больно, бабаня?

Та сухо, как обычно, ответила:

 Потерпеть надо, Семушка. До рассвету вернуться надо успеть. Смирно сиди, считаю я, не сбивай.

И он снова не выдержал, прошептал больше самому себе:

 Вырасту и убью немца проклятого. Все волосья вырву, а потом убью его.

Через полчаса ласковое касание разбудило Семушку, бабаня сунула ему в ручку готовую работу. Без единого слова мальчик поднялся и поспешил за калитку. Только теплый родной запах несколько секунд провисел в воздухе, а потом растворился в тяжелом предрассветном тумане.

Легкий, невидимый за влажной пеленой, ребенок пробежал по коротким улочкам и уже через десять минут оказался за чертой города. Раньше Ленинский район города Маевска был отдельным поселком, но после строительства кирпичного завода постепенно границы между поселениями стерлись, и бывший поселок Красная Горка стал отдаленной городской окраиной. Разгромленные бомбежками заводские бараки, корпуса утыкались прямо в густой хвойный лес, куда так спешил Семушка. Неприступные заросли его не пугали, мальчик успел за год выучить все приметы, по которым надо было пробираться в глубину деревьев. Вот обломанный огромный пень почти с него ростом, потом овраг, покрытый чертополохом, и, наконец, конечная точка его маршрута тугая старая ива у зеленой кромки болота. Сема ловко взобрался по тонкому стволу, вытянул руку и всунул бабушкино вязанье в выдолбленное углубление в стволе. Под пальцами зашуршал сухой древесный лист. Сема выудил малюсенький сверток из пожелтевшего листика, осторожно раскрыл его. На желтом кусочке горела красным цветом прозрачная капля леденец монпансье. Правда, мальчик не знал, как называется лакомство, никогда не видел того, кто положил этот подарок в дупло. Он родился за три года до войны и почти не помнил родного брата Сергея, который теперь был связным в партизанском отряде. Все, что Сема знал, так это то, что нужно каждую неделю пробираться к болоту и оставлять для Сергея бабушкино вязанье, а взамен брат оставлял ему непритязательные подарки: горстку лесной малины, кусок сушеной зайчатины или маслянистый гриб на толстой ножке. Конфету он оставил впервые, поэтому мальчишка не удержался и лизнул леденец. На секунду закрыл глаза, ощущая невероятную сладость, что растеклась по языку. Но тут же завернул лакомство обратно в обертку, сунул за пазуху и бросился бежать назад. Ему надо успеть вернуться и взобраться на безопасное место на печке до того, как проснется офицер Толле. И только после того как его начищенные бабулей сапоги протопают по крыльцу, можно угостить бабаню невероятным подарком. И тогда на сморщенном, темном от горя лице наконец засветится на несколько секунд тихая улыбка.