Альба Донати
Книжный домик в Тоскане
Original title:
La libreria sulla collina
by Alba Donati
В тексте неоднократно упоминаются названия социальных сетей, принадлежащих Meta Platforms Inc., признанной экстремистской организацией на территории РФ.
Все права защищены.
Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
© 2022 Giulio Einaudi editore s.p.a., Torino Pubblicato in accordo con The Italian Literary Agency, Milano
© 2022 Alba Donati Published by arrangement with The Italian Literary Agency
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024
* * *
Моей несуразной семье, состоящей из путаницы дат и имен
Романо, я бы хотела открыть книжный магазин у нас в деревне.
Хорошо, а сколько у вас жителей?
Сто восемьдесят.
Так, если сто восемьдесят тысяч поделить на
Не сто восемьдесят тысяч, просто сто восемьдесят.
Ты сумасшедшая.
Из телефонного разговора с Романо Монтрони, в то время директором сети книжных магазинов «Фельтринелли»Жила-была однажды королева, и был у нее кукольный домик такой чудесный, что со всех уголков мира люди приходили посмотреть на него[1].
Вита Сэквилл-Уэст «Тайна кукольного домика»Январь
20 января
Каждая девочка несчастлива по-своему, а что касается меня, то я была очень и очень несчастлива. Может, причиной послужила свадьба брата, потрясшая все мое существование в возрасте шести лет, а может, моя мать, которая придерживалась несколько устарелых взглядов, или, может, какое-то влияние оказала обычная недолговечность внимания со стороны подружек: сегодня я с тобой играю, а завтра уже не желаю водиться и играю с другой.
С тех пор как я открыла книжный магазин, в каждом разговоре рано или поздно возникает вопрос: как вам пришло в голову открыть книжный магазин в затерянной глухой деревеньке, где живет сто восемьдесят человек?
Сегодня я упаковала множество посылок. В Салерно живет одна синьора, которая празднует День святого Валентина таким образом: одной своей дочери она дарит книгу стихов Эмили Дикинсон, календарь Эмили Дикинсон и «Эмили» духи на основе натуральной эссенции османтуса, а другой дочери книгу Эмили, календарь Эмили и браслет, украшенный лепестками розы и гипсофилами. И, будто этого мало, синьоре нужен «Гербарий» нежно любимой Эмили и еще один календарь уже для себя самой.
Как мне пришла в голову идея открыть магазин? Идеи не приходят в голову идеи прячутся в нас, бродят, осаждают наше воображение, пока мы спим. Они живут сами по себе и развиваются параллельно в каком-то дальнем уголке нашего существа, о котором мы даже не имеем ни малейшего представления, пока в один прекрасный момент они не предстают перед нами, мол, встречай нас, мы твои идеи и хотим, чтобы ты нас выслушала.
И эта идея, похоже, так же покоилась где-то в глубине, запрятанная в складках того сумрачного и вместе с тем жизнерадостного уголка, что зовется детством.
Одним из питавших ее источников было дело Лаворини первого похищенного ребенка, убитого на моей памяти и найденного затем в окрестностях Виареджо: его историю мне каждый день рассказывал дедушка, у которого был кассетный магнитофон. Дедушка Туллио не шел в ногу со временем, в отличие от моих теток, очень современных и распутных (как утверждала деревенская молва). Я немного стыдилась их, но в то же время обожала.
Их присутствие в моей жизни уравновешивалось на другой чаше весов теткой Польдой, сестрой моей матери, крестьянкой по роду занятий доброй и отзывчивой женщиной, которая в числе прочего никогда не была замужем и очень этим гордилась. Я целыми днями любила играть с пуговицами у нее на кофточке, то расстегивая, то застегивая их, что давало мне предлог сидеть у нее на руках и слушать ее истории. Еще одна тетка, тетя Фени в миру Фенизия тоненькая, но сильная, робкая и мудрая, служила экономкой в чужих домах; это она, принося мне подаренные ей хозяевами книги, приобщила меня к чтению романов.
В честь нее я дала имя «Фенизия» школе языков культуры, которую несколько лет назад основала вместе с моим партнером Пьерпаоло. Заботливо взращивать знание мне представлялось столь же необходимым, как и заботливо готовить вкусный минестроне[2] такой, какой умела делать она.
Зато моя мама рассказывала истории, которые могли убить наповал даже динозавра эпохи плейстоцена. В самой ее любимой говорилось о девочке, задремавшей под деревом, пока мать работала в полях. О том, как в этот момент появилась большущая змея и заползла в горло малышке. Здоровой реакцией моего детского организма стал своего рода блэкаут, спрятавший эти воспоминания и законсервировавший то, что еще можно было спасти и что значительно позже, за двенадцать лет сеансов психотерапии спасет доктор Лючия.
Наша деревушка была маленькой, но я любила ее и рисовала холм напротив дома весной, летом, осенью и зимой, как если бы это была гора Килиманджаро. Небывалые места, как сказал бы философ, это места, где ты никогда не бывала. И на тот холм напротив дома я до сегодняшнего дня так ни разу и не поднялась. Я обожала иней на полях, мне казалось, что это хрусталь, из которого сделан замок Спящей красавицы. А еще я обожала муравьев за упорство, с которым они боролись за выживание. В какой-то момент, если живешь в доме без отопления, без удобств, а твои глаза, руки и даже уши начинают одолевать разные хвори, вполне логично начинаешь думать, что умираешь.
На этой предваряющей повествование картинке не хватает папы. Мне и в самом деле очень его не хватает, ведь когда он сидел рядом с моей кроваткой которая, как мне часто представлялось, должна была стать моим смертным одром, все хвори глаз, рук и ушей отступали и мир снова становился достойным моего взгляда.
Этот дневник я по случайности завела 20 января в день, с которого начинается «Ленц» Бюхнера и вокруг которого Пауль Целан, поэт, получивший премию Бюхнера 22 октября 1960 года (за девять лет, пять месяцев и двадцать девять дней до того, как броситься в Сену с моста Мирабо), строит свою торжественную речь на церемонии вручения.
Потому что даты очень важны, и у каждого из нас есть свое 20 января день, когда Ленц бросает все и отправляется в путь. Также 20 января 1943 года в путь отправился и первый муж моей матери. Он, вместе с другими альпийскими стрелками[3], оставшимися в живых, получил приказ оставить Дон и отступать. Это было эпилогом войны с Россией, которая только за эти дни унесла жизни пятидесяти одной тысячи солдат, убитых или пропавших без вести. Температура тогда опустилась до сорока градусов мороза, а у многих из них не было даже обуви.
Йоле, моей матери, было двадцать четыре года; Марино, ее мужу, двадцать восемь; Джулиано, моему брату, шесть месяцев. Семья, которой не стало, разлетелась на куски под Воронежем городом, где жил Осип Мандельштам, прежде чем оказаться в заключении в сибирском лагере и там умереть.
Моя мать все ждала и ждала, но от Марино не было никаких вестей, как будто его поглотила бескрайняя степь. Официальные сведения в военных реестрах заканчиваются датой 23 января 1943 года, и после этого ничего. Вместо этого пришла военная пенсия, предназначавшаяся женам всех пропавших без вести.
Мандельштам провел меня за руку по своей степи еще прежде, чем я узнала, что степь эта та самая, над которой плакала моя мать.
Между тем я тоже все бросаю: прекраснейший в мире город, завидную работу, красивый дом рядом с Национальной библиотекой и возвращаюсь в деревню, чтобы посмотреть, пропала ли змея, и узнать, не была ли случайно та девочка под деревом едва задремавшей Алисой в Стране чудес.