Не пустят.
Почему? Грымза сказала
Не верь Грымзе. Иномирянки не возвращаются. Никогда.
С чего ты взял, что я иномирянка?
Артефакт. В нашем мире таких нет. Из-за него ты здесь.
Вздыхаю.
Как думаешь, мне его вернут?
Нет.
Ни-Ни обещал. Если переведусь на его факультет.
Нельзя, привычно отвечает тувинец.
Да что ж за место у вас тут такое? Ничего нельзя! восклицаю я.
ЯроКанск, слышу в ответ.
Так это не имя? размышляю вслух.
Имя. Города.
А Красноярск?
Такого нет, выдаёт Мир, на мгновение задумавшись.
А мы тогда где?
В ПэТэУ ЯроКанска.
Вздыхаю.
Мир, делать-то что?
Оставаться здесь.
Я и так здесь.
Тебе нельзя наверх. Убьют. Оставайся здесь.
А если за мной придут завтра?
Нельзя. Ты должна остаться, настырно повторяет Мир.
Но как? Что для этого нужно?
А что ты умеешь?
Ну петь.
Нельзя, талдычит тувинец.
Тогда что?
Пой.
Так нельзя же, кто-то из нас явно сумасшедший.
Поэтому пой. Накажут. Останешься.
Выдыхаю.
А тебя-то за что наказали? Сейчас.
За твой артефакт, говорит тувинец.
Я чуть не подпрыгиваю на месте.
Что? Почему?
Я его украл.
Еле сдерживаюсь, чтобы радостно не завизжать. Боюсь перебудить местных монстров, если сейчас ночь.
Что ж ты молчал?
Нельзя. Обет.
Прости, забыла. Так он сейчас у тебя? Мой артефакт.
Нет.
Отобрали?
Нет.
Сломали?
Нет.
Тогда где он?
В тайнике.
Выдыхаю.
Окей. Когда мы выйдем, ты вернёшь мне его?
Нет.
Что? Но ведь это МОЙ артефакт! дёргаю руками решётку.
Хорошо, что она крепкая. Так хочется расцарапать лицо моего соседа.
Нельзя, это слово начинает меня бесить.
Впрочем, я его всегда недолюбливала. Поэтому делала всё по-своему. Не на юрфак пошла, а на актёрский. Правда, попала совсем не туда. Но не суть.
Мир, ты знаешь, как пользоваться моим артефактом? и зачем я это спрашиваю.
Да.
Что?
Откуда?
Научился в твоём мире.
Моё сердце начинает скакать от радости. Значит, всё-таки выход есть! И я его найду. Возможно, с помощью моего нового знакомого.
Мир, когда ты взял мой артефакт, он работал?
Он спал.
Ты знаешь, как разбудить его?
Да. Но здесь нельзя.
Да что ж за наказание такое? Ничего нельзя в этом мире!
Ми-ир, очень надо, жалобно протягиваю я. Поможешь?
Нельзя.
"Рука-лицо". Наваливаюсь спиной на решётку и сползаю вниз в отчаянии.
Помогу, внезапно отвечает странный тувинец.
Мир! Ты чудо! Я тебя люблю! кричу ему радостно.
Лампа в коридоре моргает. Кто-то идёт? В три шага отскакиваю к кровати, делаю вид, что крепко сплю.
Случайно засыпаю по-настоящему. На зелёном лугу я собираю ромашки. Гадаю на любовь. Любит! Танцую с Колькой страстное танго под звучащую откуда-то сверху "Besame mucho". Слепящее солнце заставляет щуриться. Пушистые облака похожи на танцующих на двух лапах котов.
Леди, завтрак, слышится с небес.
Товарищ Куприянова, голос строгий.
Разлепляю веки. Я в сырой камере. Как же мне здесь оставаться дальше, если дышать уже тяжело от влажности? Так и заболеть недолго. Стоит ли вообще доверять тувинцу или лучше сделать всё, чтобы выбраться поскорее? Предложение заманчивое. Перевожусь на факультет к девушкам, живу в нормальной комнате. Не стесняюсь парней тувинцев. Имён их я всё равно не знаю. А Яриков никому не выдам. И вообще, кажется, они тоже не очень довольны соседством со мной. Сейчас, наверное, радуются, что я здесь. И этот с гирей тоже. Не гремит под ухом. Красота же? Только бы ещё вернуть и зарядить свой арте лефон.
Чёрный феекот нервно дёргает хвостом, держа поднос со скудной едой. Первым делом забираю воду, потом шуршащий пакетик с яблоком и чем-то похожим на хот-дог.
Когда я остаюсь одна, по соседству слышится чавканье.
"Дохлый кот" сегодня особенно хорош, сообщает Мир.
Мысленно соглашаюсь с соседом. Соуса не пожалели. Луковые перья свеженькие. Булочка хрустящая и даже ещё тёплая. Блаженство. Настроение повышается. Подхожу поболтать с тувинцем.
Мир, а Яр и остальные правда братья?
Правда, отвечает парень.
Но их же двенадцать. Наверное, не родные?
Родные.
Они ведь примерно одного возраста. Как такое возможно?
Двенадцать братьев двенадцать дней, загадочное пояснение, которого я не понимаю.
У них один отец и разные матери?
Наоборот.
Мой мозг мысленно подаёт мне сигнал SOS.
Они выглядят одинаково. Кроме Яра.
Яр старший. Он из другой кладки.
А ты? Тоже брат?
Я чужак. Подкидыш. Названый брат.
Понимаю, что совсем запуталась.
А остальные Дети одной матери?
Да.
Похожи, как близнецы.
Близнецы, вторит мне Мир.
Как же их мать родила? размышляю вслух, восторгаясь этой незнакомой мне женщиной.
Не родила, окончательно запутывает меня Мир.
Глава 8. Дождь
Пока я думаю над ответом Мира, в коридоре загорается свет. Но наверху тихо.
Пой, шепчет мне сосед.
Отхожу вглубь камеры, и первое, что приходит на ум, это любимая папина песня. "Художник, что рисует дождь". Мне она тоже нравится. Тихонько мурлычу себе под нос, прислушиваясь к посторонним звукам. Тишина. Прерываемая шуршанием. Возможно, это всего лишь копошится мой сосед. А свет на пятачке между камерами Так, пустяки. На припеве уже забываю о нём. И обо всём окружающем мире. Есть только я, музыка и дождь
Товарищ Лонн, слышу недовольный голос Грымзы.
Но поскольку она не ко мне, продолжаю петь. Только сбивает с ритма грохот гири и цепей за стеной. Приходится дирижировать себе. Если Анакондовна думает, что я сошла с ума, что ж, пусть продолжает. Может, решит, что я не опасна, и выпустит. Домой. Или подумает, что я бесполезна, и не отправит на турнир.
Песня заканчивается, и я тут же принимаюсь за новую. На сей раз на английском "It's Raining Man". Грымза за моей спиной, кажется, уже кипит. Возможно, в прямом смысле этого слова. Я чувствую скопившийся в воздухе пар. На слове "аллилуйя" разворачиваюсь к решётке лицом. Вижу её взгляд. Продолжаю петь. Нас так учили. Во что бы то ни стало продолжать. На лицо падает капля конденсат с потолка. В подземелье и без того слишком влажно. Ещё и я надышала. А тувинец так вообще за двоих дышит. Несмотря на то, что такой хилый на вид, сопит как паровоз. Но Грымзе он не перечил. Говорила только она, его голоса я не слышала. А сейчас Анакондовна возьмётся за меня. По глазам вижу.
Товарищ Куприянова! Что вы творите! Всемирная колотушка! Это что? Дождь? волосы Грымзы, мгновение назад шевелившиеся змеями, повисают, как сосульки.
В подземелье капает с потолка. Прекращаю петь, но тело продолжает нервно подёргиваться в такт звучащей в голове музыке. Что у них тут происходит? Трубу что ли где-то сверху прорвало? Нас же затопит! ПаМАГити!
И вот я уже стою лицом к лицу с Грымзой, вцепившись в прутья решётки.
Потоп! Выпустите меня нас, товарищ Грымза! вовремя вспоминаю про соседа.
Немедленно прекратите, товарищ Куприянова! противно визжит Анакондовна.
Уверена, будь у неё обычные ноги, она бы ими в гневе топала. Ректорша хватает меня за плечо и вжимает в решётку. Шипит на ухо:
Прекратите балаган. Остановите дождь. Иначе вас тоже казнят за нарушения, как и его, кивает на моего соседа, сосульки на её голове смешно дёргаются.
Но мне не смешно. Мне страшно. В какой жуткий сон я попала.
Как его остановить? Товарищ Анакондовна, я чуть не плачу.
Грымза не отпускает меня.
Это ваших рук дело, шипит она. Вам и разбираться.
Ректорша отпихивает меня. Начинаю мёрзнуть. Слишком сыро и холодно здесь. Слышу бряцанье железа. Это мой сосед. Поймав мой взгляд, парень садится в позу лотоса и закрывает глаза. Он тоже вымок, но самообладания, видимо, не потерял.
Для начала, успокойтесь, говорит мне Грымза своим обычным голосом, неприятным, чуть скрипучим, но уже без примеси злобы.
Киваю.
Теперь сосредоточьтесь. Вспомните, что вы делали для того, чтобы пошёл дождь, её голос приобретает гипнотическое звучание.
Я продолжаю кивать, а потом признаюсь, что ничего особенного не делала. Просто пела.
Пойте, ректорша поднимает одну бровь. Разрешаю.