Я отслеживала наш маршрут по карте. Мама с папой бумажными картами теперь не пользуются, у них навигатор, и они смотрят в экран. Но, по-моему, бумажная карта гораздо интереснее. На ней сразу всё видно. И дороги похожи на реки. Или на вены.
В первую ночь мы остановились в какой-то семейной гостиничке в Западном Мидленде, но хозяева, муж и жена, оказались жутко привередливые, они сказали, что с собаками к ним можно, а с кошками нет. Искать что-то другое было уже поздно, поэтому папа остался ночевать с Лапшой в машине, а я спала с мамой на огромной кровати с водяным матрасом наверное, лет сто назад такие были в моде.
Прямо как у кита в брюхе. Мама ворочалась с боку на бок, никак не могла улечься. У него внутри тоже всё булькает и стонет.
Откуда ты знаешь?
Знаю. Слышала. Однажды у нас кит проглотил микрофон мы тогда записывали пение китов с помощью микрофонов. И оказалось, что громких звуков там больше, чем в море. Дыхание у мамы сразу выровнялось и стало спокойное-спокойное. Я это помню с детства: так было всегда, когда она начинала говорить о море.
И тебе не терпится попасть к шетландским китам, да?
Ага. По голосу было слышно, что мама улыбается. Знаешь, какие там водятся киты? Balaenoptera musculus, Physeter macrocephalus, Monodon monoceros, Delphinapterus leucas.
Синие киты, кашалоты, нарвалы, белухи, без запинки оттараторила я, переводя мамину латынь в знакомые произносимые слова. Тогда Шетланд это прямо для тебя.
И для тебя! У нас будет лучшее лето на свете.
А выдр мы там встретим?
Вряд ли. Но кто знает. Мама никогда не отвечала на такие вопросы просто «да» или «нет». Потому что в науке есть место всему, невозможному тоже. Но я в основном буду ходить на лодке в Норвежское море, на север. Я слышала, недавно рыбаки повстречали там гренландскую акулу.
Я надеялась, что мама расскажет сейчас что-нибудь интересное. Она мне с самого детства моего, конечно, рассказывала всякие истории о морских существах. И я их собирала вписывала в жёлтую записную книжку с ромашкой на обложке, одну за другой, как будто нанизывала бусы на нитку: каждая бусина драгоценность. Но мама опять зевнула, и я поняла, что раз у неё даже кончились все её прекрасные слова о море, значит, она правда уже засыпает.
Я повернулась и стала смотреть на маму, но в темноте блестела только узкая полоска зубов, а остального лица как будто не было. Тогда я протянула руку и потрогала, чтобы убедиться, что оно тут. Я помню мамино лицо той ночью, помню ощущение под пальцами. Слова это ещё и путешествие во времени.
На завтрак мы решили не оставаться, потому что в гостинице было слишком душно, а папа слишком злился и ворчал: ночью Лапша всё-таки покакала и его пижамные штаны провоняли. Мама вывесила их наружу и прижала оконным стеклом, чтобы не улетели, но на шоссе М5, прямо перед Бирмингемом, они всё равно улетели и попали под колёса грузовика. Папа с мамой немножко поругались, в итоге мы случайно укатили по М6 в Манчестер, но потом как-то выбрались на М62 и вернулись опять на М6.
Мне уже стало совсем скучно от этой М6 и от этих названий дорог тоже. Лучше бы у них были нормальные имена, как в книгах. Скажем, «Эльфийский путь», или «Косой переулок», или «Дорога из жёлтого кирпича». Тогда и вам было бы интереснее про них читать, и мне писать.
Глава 2
Вот этот?
Мы сидели в машине на острове Йель, в деревне Гатчер, на набережной, и разглядывали стоявший у причала крохотный паромчик, который должен был отвезти нас на Анст.
Мы уже проехали почти тысячу миль по земле, потом долго-долго плыли по морю из Абердина в Леруик, тоже на пароме. Леруик это такой городок на Мейнленде, а Мейнленд самый большой из Шетландских островов. На карте, если она у вас ещё под рукой, он, конечно, всё равно будет крапинка. Но это будет самая крупная в Шетланде крапинка, и все паромы из большой Шотландии приходят именно сюда.
Всё, что я пока успела разглядеть в Шетланде, было зелёное и мокрое, а тучи висели так низко, что хоть трогай их рукой. Как только мы остановились, папа вылез из машины и начал делать свои жуткие приседания ну такие, с откляченным задом. Когда он работает за компьютером, то делает их каждые двадцать минут. Мне сразу захотелось сползти с сиденья и куда-нибудь исчезнуть спасибо хоть, что никого моего возраста поблизости не было видно.
Рулетик? Мама обернулась и протянула мне мясной рулетик в тесте. У неё на коленях стояло пластиковое ведёрко с рулетиками размером с ведро из-под краски. Мама всегда говорила, что если уж приходится покупать что-то в пластиковой таре, то пусть лучше она будет большая, но одна, а не много маленьких. Рулетики мама всегда выбирала самые дешёвые, такие суховатые, мясная начинка в них розовая, как сосиска, или серая, в ней ещё иногда попадаются комочки, их надо выплёвывать. Папа говорит, что всё это ошмётки, которые мясникам не удалось никому втюхать, он такое не ест.
Когда я взяла у мамы рулетик, она потянулась в шее даже хрустнули позвонки. Это понятно, со своей работой на свежем воздухе она не привыкла долго сидеть на одном месте. У неё был такой жёлтый дождевик, прорезиненный, как у буровиков, на любую погоду. А когда работала дома, она ставила компьютер на кухонную столешницу и печатала стоя.
Гренландская акула, напомнила я.
Мм? промычала мама сквозь мясной рулетик.
Ты вчера говорила, что там водится гренландская акула. Как думаешь, вы с ней встретитесь?
Мама прожевала рулетик и глянула на часы.
Не хочешь выйти размяться?
Только, чур, не рядом с папой.
Папа теперь размахивал руками во все стороны, хлопал себя ими по ногам и по попе и громко пыхтел, так что было слышно даже сквозь ветер: «Ф-ф-ф, ф-ф-ф».
Мама прыснула:
Договорились!
Мы выбрались, мама залезла в багажник достать что-нибудь от дождя. У меня была красная куртка, у неё жёлтый дождевик, а у папы зелёная куртка втроём мы получались как светофор.
Ветер погнал нас в сторону торчавшей на набережной деревянной скамейки, и мама, конечно же, на неё села. Скамейка была мокрая-премокрая, но маму это не волновало когда люди становятся морскими биологами, сырость их уже не пугает.
Джу, как ты, моя девочка?
Нормально.
Ух и долго же мы ехали, сказала она.
Я знаю. Я тоже ехала.
Она заозиралась и, когда увидела меня, даже подскочила, будто от удивления.
Как, и ты тоже? Неужели?
Я хихикнула.
Мам, гренландская акула.
Somniosus microcephalus.
Я кое-что почитала про неё на папином телефоне.
О, ты поймала сеть? Как тебе удалось?
Что она может прожить целых пятьсот семнадцать лет.
Мама покачала головой.
Нет? Не может?
Точно не известно. Может, и может, но акула такого возраста никому ещё не встречалась. Самой старой из всех было лет четыреста.
Четыреста?! Я вытаращила глаза.
Угу. Вот, и каждый раз так. Совершенно же невероятные факты, а она «угу», будто мы с ней обсуждаем, что купить в супермаркете. Будто все её знания это что-то само собой разумеющееся, как её жёлтый дождевик: набросила и пошла. Плюс есть вероятность ошибки. Обычно возраст акул установить достаточно легко: у них в позвонках формируются годичные кольца, как в стволах деревьев. Но у гренландской акулы позвонки для этого слишком мягкие. Поэтому учёные научились определять её возраст по хрусталику глаза.
По хрусталику?! В голове у меня будто раздвинулись какие-то рамки, я постаралась запомнить факты, чтобы потом вписать их в записную книжку. Нет, ну эти учёные вообще сумасшедшие!
Мама поморщилась. Она не любила это слово. Сумасшедшие, говорила она, это просто люди, которых не понимают другие люди.
Отнюдь.
А как это акулы столько живут?
Медленно, ответила мама. Ветер бросал волосы ей в лицо, она их не откидывала. Обычно мама завязывала хвост, но в тот день нет, это я точно помню. Потому что за кольцами волос лица её было почти не видно, я ещё подумала: как жрица из какой-нибудь легенды, сейчас начнёт предсказывать будущее.