Каждую ночь в голове кино крутится, и каждый раз новые фильмы показывает. Хорошие такие, цветные Жаль только, заканчиваются одинаково бьют чем-то тяжёлым и душат шарфом. Не к добру это. Убьют меня скоро, чувствую.
Так ты мыться пойдёшь? Мишка обрывает неприятные воспоминания тычком в бок и забирает бутылку с коньяком. А то я один. И потом тоже
Этот может и в одиночку, такая вот натура вологодская что водку пить, что фрицев бить, везде поспеет.
Погоди, Миш, сейчас иду. Внутри что-то Ну понимаешь.
Очень понимаю! Варзин ухмыльнулся и зачастил, окая так, что даже мне, волгарю, завидно стало. Чего не понять-то? Когда меня с колхозу по спине мешалкой погонили, оно тоже в грудях аж стеснение выходило.
А это здесь с какого сбоку припёка? Хотя постой, тебя разве раскулачивали?
Зачем? удивился Мишка.
Ну, не знаю
Не знаешь, так не говори! С председателем добром договорился он выгоняет по-хорошему, а я в область уезжаю и к его жене больше ни ногой. Да, а чо ноги ведь там не главное.
И что, больше ни-ни?
Как сказать Погодь, заболтал, Пал Петрович, совсем. Об этом начинали-то?
О чём же?
О понимании, Паш, исключительно о понимании! Варзин махнул рукой и достал спрятанную было бутылку. Вот ей, родимой, только и спасался от внутреннего угнетения. Потом уж попустило, когда женился, а так бы совсем беда. Давай что ли?
Прямо так?
А чо такого?
Я поискал взглядом крышку от котелка, помню же, что на столе должна быть. Ага, вот и она, на самом краешке Взять не успел тяжело вздрогнула земля, ударила по ногам и ушла из-под них, будто живая, а её вскрик от страшной раны утонул в грохоте разорвавшегося снаряда.
Гаубица! определил Мишка, отряхивая с волос сыпанувший с наката мусор. Давеча рама кружила гнида.
Новый близкий взрыв заставил плотнее вжаться в прикрытый брезентом пол.
Не дрейфь, Романов! Говорят, что своей пули или снаряда услышать нельзя!
Он оказался прав мы и не услышали.
Документ 3
«Уведомясь, что английское правительство, в нарушение общих народных прав, дозволило себе насильственным образом обидеть датский флаг заарестованием купеческих их кораблей, шедших под прикрытием датского военного фрегата; таковое покушение приемля Мы в виде оскорбления, самим нам сделанного, и обеспечивая собственную нашу торговлю от подобных сему наглостей, повелеваем: все суда, английской державе принадлежащие, во всех портах Нашей империи арестовать и на все конторы английские и на все капиталы, англичанам принадлежащие, наложить запрещение; а каким образом в сем поступить, имейте снестись с президентом коммерц-коллегии князем Гагариным».
«чтобы со стороны коммерц-коллегии приняты были меры, дабы пенька, от российских портов ни под каким видом и ни через какую нацию не была отпускаема и переводима в Англию, а потому и должно принять предосторожность, чтобы комиссии, даваемые от англичан по сей части купечеству и конторам других наций, не имели никакого действия; российскому же купечеству объявить, что ежели таковой перевод, под каким бы то предлогом ни было, открыт будет, то все количество сего товара будет описано и конфисковано в казну без всякого им платежа».
«по существующей между сими державами теснейшей связи, не на Пруссию сие обращается, но есть общая мера, принятая правительством, к пресечению вывоза товаров в Англию», причем это запрещение «распространяется повсеместно на все Балтийские и прочие порты к единственному пресечению видов, англичанами принятых».
Глава 1
Я не слышу, я совершенно ничего не слышу, только хруст и звон падающих осколков раздавленного в руке бокала. Кровь мешается с цимлянским и пятнает манжет.
Ваше Императорское Величество Ваше Величество, Вам дурно? Голос пробивается сквозь гул в ушах и звучит откуда-то издалека. Незнакомый? Знакомый и равнодушный. Лекаря сюда скорей!
Не нужно врачей, Александр.
Это я сказал? Наверное. Но почему все замолчали и смотрят удивлённо? Ну да, сам же запретил употребление слова «врач». Запретил? Зачем?
С Вами точно всё в порядке? В глубине глаз сидящего за противоположной стороной стола читается надежда на отрицательный ответ. Пётр Алексеевич говорил
Вздор! перебиваю его, и мой vis-a-vis замолкает. Немецкий колбасник не мож. ет иметь мнение, противоречащее императорскому.
Изумление Александра сменяется потрясением, слишком молод, чтобы научиться скрывать чувства. Он, кстати, кто? Да, здесь ещё один есть застыл с вилкой, поднесённой к открытому рту. Мухи же залетят, дурачок! Это сыновья, неожиданно приходит понимание. Мои? Нет, Пушкина От невинной шутки вспыхивает внезапная злость, и нестерпимо захотелось найти товарища Пушкина и сослать в Сибирь, предварительно подвергнув смертной казни через расстреляние. Но разве у императора могут быть товарищи?
Поди прочь! Лакей в смешном напудренном парике, быстро и бесшумно убирающий осколки разбитого бокала, отпрянул в испуге. Совсем уйди!
Молчаливый поклон, и он исчезает, пятясь задом и мелко семеня обтянутыми в белые чулки ногами. Что ещё за маскарад? Или машкерад?
Ваше Императорское Величество! Младший (Константин, всплывает знание) уже справился с растерянностью. Разве граф Пален может быть колбасником?
Фон дер Пален, поправляю сына. И эти фашистские сволочи все одним миром мазаны. Ещё Эренбург говорил: сколько раз встретишь немца, столько и убей!
Господи Боже, что за ахинею я несу? Кто такой Эренбург? Почему нужно убить чуть ли не половину собственных генералов? Ответа нет, и в повисшем молчании слышен бой барабанов и звуки флейт за окном. И кровь капает с сжатой в кулак руки. Кап кап на скатерть, на посуду с затейливыми вензелями, на широкую ленту Андрея Первозванного. Зачем при параде и орденах?
Верно, при параде. А как иначе прикажете принимать присягу? Хотя да, можно и иначе неровный, мечущийся от малейшего движения огонь коптилки, сделанной из расплющенной гильзы, тени на бревенчатых стенах землянки, заученный наизусть текст под аккомпанемент далёких взрывов, подпись химическим карандашом в придвинутом политруком журнале. Тоже присяга образца весны сорок второго года на Невской Дубровке.
Подождите Вспомнил! Это же сны? Те самые сны, что вижу постоянно? Аж полегчало. Значит, меня сегодня опять убьют, и я вернусь, и Мишка Варзин снова начнёт приставать с расспросами. А что тут расскажешь? И не видел ничего толком весь день командовал марширующими под музыку солдатиками, потом принимал присягу у сыновей Павла Первого, сейчас вот ужинаем втроём. Одному нельзя никак, сыпанут отравы и
Вот опять! Это не мои мысли. И дети Нет, дети мои. Александр, Константин, Николай, Михаил Дочери ещё есть. Вот настрогал! Да, я помню и знаю! Эти старшие сидят не шелохнувшись, боятся спугнуть царственную мысль. Откуда, кстати, мысли? Раньше в снах не мог изменить ничего, даже слова повторялись одни и те же.
Ваше Императорское Величество?
Ничего-ничего, сидите, это я презабавнейший анекдот вспомнил. Из Плутарха, с трудом сдерживаю рвущийся наружу смех.
Как не смеяться? Представляю лица учёных историков из будущего, если бы они смогли прочитать, что Павел Первый вечером перед своей смертью обозвал графа Палена фашистом и колбасником. Жаль, не смогут. Хорошая шутка, Мишке расскажу, оценит.
И всё же позвольте
Не позволю! Грозный окрик, вырвавшийся сам собою, казалось, отбросил Александра. Приборы звякнули, на скатерти появился ярко-алый отпечаток ладони. Сидеть, сказал!
Эх, хорошо быть самодуром! Кабы не упорно ползущие слухи о моей скорбности на голову, так и совсем прекрасно. И вообще никакая помещичья сволочь не смеет указывать коммунисту, что ему можно делать, а что нельзя. Тем более если этот коммунист на должности императора. Дождётесь! Коли уж так получается изменять сны, хлопну дверью напоследок. Тем более с настоящим Павлом не по-человечески выходит: я-то проснусь, а ему оставаться. Недолго оставаться, пока не задушат. Не брошу товарища в беде.