С другой стороны, кроме законов таких гибких иногда, и несовершенных, есть же еще совесть. Именно с совестью и возникают настоящие проблемы. Мы думаем, прислушиваться к голосу совести не просто желательно, но обязательно. Не то случится нечто подобное тому, что произошло с Али, который при виде радости матери деньгам и подаркам, на раз заглушил с детства такой звонкий голос совести.
И напрасно. Не стоило ломать себя, но скинуть семью. Переложить ответственность за них на плечи богов, которые так любят испытывать нас, и, как планировал, поступить на литературный факультет. Написал бы повесть или пьесу, и уехал куда подальше; ел бы собственный хлеб, из урожая, собранного на преподавательской или писательской ниве. Жил бы себе в столице, или за границей, дожил до славы и седин, и не стал бы кем стал.
Но Али оказался слабым, не смог убежать от родных. Не сумел следовать своей мечте. И не смог остаться честным, чистым мальчиком, каким рос.
С другой стороны, ну как не радовать больную «по-женски», несчастную, убитую горем, безупречно добрую терпеливую мать?
После гибели мужа, эта болезнь «по-женски» у Тожан обострилась. Она резко располнела, и вырос живот. Тожан зубы-то вставляла, а к врачу «по-женски» идти отказывалась. Наверно боялась, подспудно понимала, нет смысла, поздно. Или хотела, чтобы действительно стало поздно и бессмысленно.
Даже самое жестокое сердце разорвалось бы от сострадания к этой нечастной, не то, что сердце Али; обычное на самом деле сердце, сыновнее
Глава 4
В тот злополучный вечер, с самого начала у Гали все шло не так. Сначала он поскользнулся и упал на пороге собственного дома. Затем, переходя дорогу чуть не попал под машину. Потом, не дождавшись Али, отнимавшего в переулке у пьяненькой девицы колечки, сорвал норковую шапку с головы какого-то бугая.
Схватив шапку, Гали рванул через живую ограду из коротко стриженных кустов, а там был протянут металлический провод. Гали, конечно, не заметил его в темноте и спешке. Он бы не заметил провод и днем; кто вообще в этом городе протягивал провод вдоль живой изгороди? Наверно, в те времена это был единственный кустарник с проводом во всей Черномории
В общем парень споткнулся, упал и ударился головой о бордюр. Разъяренный мужчина погнался за Гали и тоже упал, споткнувшись о тот же провод. Поднявшись еще более рассерженным, он сначала пару раз пнул Гали. Затем, в ответ на тишину, нагнулся и всмотрелся в лицо вора.
Эхе-хей, сказал он, вытащил Гали из кустов и стал звать на помощь.
Подоспел Али. Мужчины поймали машину, и отвезли мертвое тело Гали домой
Бугай, с которого Гали сорвал шапку, оказался уроженцем Туркужина, почти родственником. Звали его Чухой. Это был тот самый, знаменитый на всю Черноморию бывший заготовитель, а теперь цеховик Чуха. Али заметил на его шее толстую золотую цепь, специально выставленную поверх рубашки с неумело завязанным галстуком. На пухлой руке красовались массивные золотые часы с браслетом. Али так же обратил внимание на знатный перстень-печатку, золотые зубы и пальто с норковым воротником.
Чуха был немного пьян.
Он забрал шапку, дал денег родителям Гали и позвал Али к себе реализатором.
Уже через месяц после гибели Гали Али уехал с товаром в Москву. Еще через неделю Али понял, что у него украли весь товар; забрали под честное слово и смылись.
Али на родину не вернулся, стал бомжевать. И снова воровать, но уже в столице и по всей стране, по поездам и вокзалам, где и как придется. Через полгода бродяжничества, он вошел в банду и начал жить в бывшем общежитии заброшенной ткацкой фабрики под Ивановском. Жил свободно, как думалось: захотел пришел, захочет уйдет.
Но не тут-то было
Глава 5
В тот день на железнодорожной станции у пожилой женщины случился сердечный приступ. Грузная, неподъемная тетка осталась лежать там, где свалилась на перроне. Тут же собралась толпа зевак и сочувствующих, подоспел дежурный милиционер. В ожидании скорой помощи кто-то оказывал женщине первую помощь: старуху били по щекам, брызгали расплывшееся белое лицо водой, громко переговаривались, перекрикивая друг друга, шум толпы, электрички и привокзального информатора.
Выкрасть в такой суматохе из кучи ее баулов сумку не составило труда. Денег в ней оказалось неожиданно много. Теперь Али мог достойно с подарками вернуться домой к матери и отдать долг Чухе
Тайн своих доверять и друзьям нельзя, потому что у друзей тоже есть друзья, сказал поэт(4), но Али не читал этих стихов. Наверно, потому о своем намерении уйти из банды рассказал другу Вано.
Вано Ваня жил в банде намного дольше Али. Он тут же сообразил, что Али не сдал улов в общак, и донес. Наказание последовало незамедлительно: били Али показательно, в назидание всем присутствовавшим и временно отсутствовавшим членам банды.
Главарь банды Леха, по прозвищу Плачущий Убийца, и его приятель Исма, по прозвищу Рука, усердствовали не на шутку.
Убийца и Рука служили в горячей точке. Парням уже под тридцать, оба с правительственными наградами за участие, мужество и прочее В одном из боев Убийца потерял кисть правой руки. С тех пор однополчанин Исма стал неразлучным, закадычным другом и помощником Лехи-Убийцы. Парни так сблизились, что Исма получил в итоге прозвище Правая Рука; сокращенно Рука.
Главари банды из них, конечно, те еще; как и вояки. Напившись, то есть регулярно, Убийца начинал вспоминать войну: как расстреливал из автомата стоявших на молитве стариков, и вообще зверствовал. Оправдывал это дело ужасами, что видел сам.
На войне как на войне, что тут говорить и о чем? Не о том же, как разрывало на куски, разбрасывая в стороны, идущих в атаку товарищей, как предавали офицеры, отсиживавшиеся в окопах, как голодал в горах, как ел траву и блевал, болел, как потерял руку и чуть не умер от потери крови
Рука в эти моменты садился где-нибудь поблизости, доставал из засаленных до черноты кожаных ножен, аккуратный, с блестящим лезвием финский нож и начинал им играть, втыкая в обшарпанный дощатый пол старого общежития. А иногда брал кусок чурки и, не поднимая головы, строгал.
В конце пьяного рассказа о войне, Убийца, обычно, начинал плакать и раздавать слушателям краденое: деньги, вещи, что имел при себе. А с утра, проснувшись о, кто не успел отдать Руке ночные дары, тот опоздал. С теми же слезами начиналось нещадное избиение и крушение всего, что попадалось под единственную руку и две не знавшие устали ноги.
Убийца был отчаянный, конченый психопат
Глава 6
Али бы стерпел побои за время бродяжничества такого насмотрелся и натерпелся. Даже оскорбления в адрес матери стерпел бы в конце концов, это только слова. Но в тот вечер парень узнал то, что спустить нельзя, невозможно. Если такое прощать, зачем жить вообще?..
Когда «представление», проходившее в одном из цехов фабрики, подошло к концу и Али перестали бить, Вано помог ему перебраться в небольшую подсобку. Белобрысый, щуплый беженец с севера Ваня достал откуда-то свечку и осветил коморку.
Али знал, что это Ваня его сдал. Он знал так же, тот сделал это не со зла по слабости. В ту минуту Али еще умел прощать, и он простил друга.
Кости целые? спросил осмелевший Ваня, поняв, что друг его не накажет. Думал, они тебя убьют. Они знаешь какие лютые? Я пару раз видел, как Убийца и Рука ходят на дело.
Ваня приблизился к Али вплотную и стал шептать на ухо, обдавая черкеса стойким запахом плохих зубов:
Убийца этот одной рукой колет, колет как бес. А потом уже мертвому отрезает арбуз(5); запросто так, с какой-то еханой дури; уже мертвому, приколись. А Рука еще хреновей. Вот кто лютый: он, то держит фофана(6), как козла какого, то арбуз этот придерживает уже в самом конце. Спаси и сохрани