— Ты точно Одариан? — спросил он, сурово глядя мне в глаза. — Запомни, Элиана, нельзя спускать оскорбления. Месть не должна заставлять себя ждать. Тебя ударили, ты выгрызла горло. Это закон мира, где выживает сильнейший. Я прожил так семьдесят один год и нисколько не усомнился в этом правиле. Поверь, за воротами нашего замка жизнь не щадит тех, кто позволяет себя гнуть и ломать. Расы, заполнившие мир Мрака, далеки от идеалов добра, о которых вам столько рассказывала мама.
После вернул меня на прежнее место. Плакать я уже боялась, не хотелось, чтобы папа считал меня слабой. До замка мы доехали в тишине. Коляска остановилась перед замком. Папа поцеловал меня, кивнул маме и вернулся в седло озвара. Затем махнул Элиаму, и они помчались прочь. Мама с нескрываемой завистью посмотрела им вслед, но все же тихо сказала:
— Не надо бы ребенку в этом участвовать.
— Мама, — позвала я. — Что теперь будет?
— Успокоительный настой, — ответила мама. — И мне тоже, пока я кого-нибудь не придушила.
Когда вернулись отец и брат, мы с мамой сидели в гостиной. Мама пыталась отвлечь меня разговорами, я слабо улыбалась и отвечала невпопад. Все мысли были о том, что сейчас происходит в поместье Фергас. И поэтому, когда наши мужчины вошли, мы с мамой вскочили одновременно.
— Что? — спросила мама.
— К архам, — ответил Эл и упал на небольшой диван.
— Они успели смотаться, — папа зло отшвырнул камзол. — Через портал ушли, должно быть, все крохи своей магии угрохали на переход. Похватали ценности и документы и свалили. Слуги трясутся и уверяют, что хозяева не сказали, когда вернуться, вернуться ли вообще и куда они исчезли. Найду, — уверенно кивнул папа.
Мама подошла к отцу, обняла его и потянулась навстречу его губам.
— Распоряжусь насчет ужина, — сказала она, поцеловав папу, и вышла.
Отец проводил маму теплым взглядом, после взглянул на меня и подмигнул:
— Не вешай нос, дочь, ты же Одариан. — И он тоже покинул гостиную.
— Я тоже приведу себя в порядок, — сказал брат. — Эли, чтобы там себе сейчас не думала, все наладится.
И Элиам исчез вслед за папой. А я осталась сидеть на своем месте. Наладится, конечно… Может. Для них и наладится. А я так и останусь теперь для всех тем, кем меня назвал тот пьяница. И пока я буду прятаться в замке, его будут обходить стороной. Неожиданная мысль пришла мне в голову. Да, может, она была продиктована моей молодостью и горячностью, возможно, будь я постарше и не столь впечатлительна, я бы поступила иначе, но мне было всего семнадцать. За каких-то три дня мне разбили сердце, втоптали в грязь мое имя и мою честь. Потому, подумав об этом, я уже не могла думать ни о чем ином.
Я терпеливо ждала ночи, ждала, когда все разойдутся по спальням и старалась казаться спокойной и менее подавленной. Но, когда сон опутал своими сетями замок Одариан, я выскользнула из своей комнаты и поднялась на чердак. Там, при лунном свете, я залезла в сундуки с нашими с Элом старыми вещами и нашла то, что брат носил пару лет назад, когда был такого же роста, как я сейчас. Выбрав костюм попроще, прихватив еще пару брюк, три рубашки и дорожную куртку, я аккуратно упаковала все это в заплечный мешок, который тоже нашла здесь. После спустилась вниз, стараясь не шуметь, даже дыша через раз, я вернулась в свою спальню, переоделась, взяла ножницы и безжалостно обрезала волосы, сделав их длиной всего лишь до плеч. Подумала немного и написала записку, где говорила, что я всех очень люблю, но далее позорить моих близких своим присутствием не желаю. Я просила меня не искать. Снова написала, как сильно их люблю и положила записку на видное место.
Прихватив кошель с деньгами, скопленными мной за несколько месяцев, закинув на спину мешок с вещами и прихватив несколько своих драгоценностей, я спустилась вниз. Замерев ненадолго, чтобы в последний раз вдохнуть запах родного дома, я направилась в сторону потайного хода, про который мы с братом узнали случайно еще детьми, и покинула замок, утерев последние слезы.
— Я вас очень-очень люблю, но так будет лучше, — прошептала я, глядя на черную громадину, где остались те, для кого все эти годы билось мое сердечко.
После развернулась и побежала к той самой речушке. Сняв сапоги и закатав штанины, я долго шла по холодной воде, чтобы скрыть свои следы от отца и брата. И лишь, когда речушка свернула на земли соседей, я выбралась из нее, стуча зубами, надела сапоги и побежала в сторону большого тракта, в надежде утром сесть в дорожный экипаж. Куда он будет идти, неважно. Главное, подальше отсюда.