Тургенев Иван Сергеевич - Отцы и дети. Дворянское гнездо. Записки охотника стр 2.

 Душевно рад,  начал он,  и благодарен за доброе намерение посетить нас; надеюсь позвольте узнать ваше имя и отчество?

 Евгений Васильев,  отвечал Базаров ленивым, но мужественным голосом и, отвернув воротник балахона, показал Николаю Петровичу все свое лицо. Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум.

 Надеюсь, любезнейший Евгений Васильич, что вы не соскучитесь у нас,  продолжал Николай Петрович.

Тонкие губы Базарова чуть тронулись; но он ничего не отвечал и только приподнял фуражку. Его темно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа.

 Так как же, Аркадий,  заговорил опять Николай Петрович, оборачиваясь к сыну,  сейчас закладывать лошадей, что ли? Или вы отдохнуть хотите?

 Дома отдохнем, папаша; вели закладывать.

 Сейчас, сейчас,  подхватил отец.  Эй, Петр, слышишь? Распорядись, братец, поживее.

Петр, который в качестве усовершенствованного слуги не подошел к ручке барича, а только издали поклонился ему, снова скрылся под воротами.

 Я здесь с коляской, но и для твоего тарантаса есть тройка,  хлопотливо говорил Николай Петрович, между тем как Аркадий пил воду из железного ковшика, принесенного хозяйкой постоялого двора, а Базаров закурил трубку и подошел к ямщику, отпрягавшему лошадей,  только коляска двухместная, и вот я не знаю, как твой приятель

 Он в тарантасе поедет,  перебил вполголоса Аркадий.  Ты с ним, пожалуйста, не церемонься. Он чудесный малый, такой простой  ты увидишь.

Кучер Николая Петровича вывел лошадей.

 Ну, поворачивайся, толстобородый!  обратился Базаров к ямщику.

 Слышь, Митюха,  подхватил другой тут же стоявший ямщик с руками, засунутыми в задние прорехи тулупа,  барин-то тебя как прозвал? Толстобородый и есть.

Митюха только шапкой тряхнул и потащил вожжи с потной коренной.

 Живей, живей, ребята, подсобляйте,  воскликнул Николай Петрович,  на водку будет!

В несколько минут лошади были заложены; отец с сыном поместились в коляске; Петр взобрался на козлы; Базаров вскочил в тарантас, уткнулся головой в кожаную подушку  и оба экипажа покатили.

III

 Так вот как, наконец ты кандидат и домой приехал,  говорил Николай Петрович, потрогивая Аркадия то по плечу, то по колену.  Наконец!

 А что дядя? здоров?  спросил Аркадий, которому, несмотря на искреннюю, почти детскую радость, его наполнявшую, хотелось поскорее перевести разговор с настроения взволнованного на обыденное.

 Здоров. Он хотел было выехать со мной к тебе навстречу, да почему-то раздумал.

 А ты долго меня ждал?  спросил Аркадий.

 Да часов около пяти.

 Добрый папаша!

Аркадий живо повернулся к отцу и звонко поцеловал его в щеку. Николай Петрович тихонько засмеялся.

 Какую я тебе славную лошадь приготовил!  начал он,  ты увидишь. И комната твоя оклеена обоями.

 А для Базарова комната есть?

 Найдется и для него.

 Пожалуйста, папаша, приласкай его. Я не могу тебе выразить, до какой степени я дорожу его дружбой.

 Ты недавно с ним познакомился?

 Недавно.

 То-то прошлою зимой я его не видал. Он чем занимается?

 Главный предмет его  естественные науки. Да он все знает. Он в будущем году хочет держать на доктора.

 А! он по медицинскому факультету,  заметил Николай Петрович и помолчал.  Петр,  прибавил он и протянул руку,  это, никак, наши мужики едут?

Петр глянул в сторону, куда указывал барин. Несколько телег, запряженных разнузданными лошадьми, шибко катились по узкому проселку. В каждой телеге сидело по одному, много по два мужика в тулупах нараспашку.

 Точно так-с,  промолвил Петр.

 Куда это они едут, в город, что ли?

 Полагать надо, что в город. В кабак,  прибавил он презрительно и слегка наклонился к кучеру, как бы ссылаясь на него. Но тот даже не пошевельнулся: это был человек старого закала, не разделявший новейших воззрений.

 Хлопоты у меня большие с мужиками в нынешнем году,  продолжал Николай Петрович, обращаясь к сыну.  Не платят оброка. Что ты будешь делать?

 А своими наемными работниками ты доволен?

 Да,  процедил сквозь зубы Николай Петрович.  Подбивают их, вот что беда; ну и настоящего старания все еще нету. Сбрую портят. Пахали, впрочем, ничего. Перемелется  мука будет. Да разве тебя теперь хозяйство занимает?

 Тени нет у вас, вот что горе,  заметил Аркадий, не отвечая на последний вопрос.

 Я с северной стороны над балконом большую маркизу приделал,  промолвил Николай Петрович,  теперь и обедать можно на воздухе.

 Что-то на дачу больно похоже будет а впрочем, это все пустяки. Какой зато здесь воздух! Как славно пахнет! Право, мне кажется, нигде в мире так не пахнет, как в здешних краях! Да и небо здесь

Аркадий вдруг остановился, бросил косвенный взгляд назад и умолк.

 Конечно,  заметил Николай Петрович,  ты здесь родился, тебе все должно казаться здесь чем-то особенным

 Ну, папаша, это все равно, где бы человек ни родился.

 Однако

 Нет, это совершенно все равно.

Николай Петрович посмотрел сбоку на сына, и коляска проехала с полверсты, прежде чем разговор возобновился между ними.

 Не помню, писал ли я тебе,  начал Николай Петрович,  твоя бывшая нянюшка, Егоровна, скончалась.

 Неужели? Бедная старуха! А Прокофьич жив?

 Жив и нисколько не изменился. Все так же брюзжит. Вообще ты больших перемен в Марьине не найдешь.

 Приказчик у тебя все тот же?

 Вот разве что приказчика я сменил. Я решился не держать больше у себя вольноотпущенных, бывших дворовых, или, по крайней мере, не поручать им никаких должностей, где есть ответственность. (Аркадий указал глазами на Петра.) Il est libre, en effet[1],  заметил вполголоса Николай Петрович,  но ведь он  камердинер. Теперь у меня приказчик из мещан: кажется, дельный малый. Я ему назначил двести пятьдесят рублей в год. Впрочем,  прибавил Николай Петрович, потирая лоб и брови рукою, что у него всегда служило признаком внутреннего смущения,  я тебе сейчас сказал, что ты не найдешь перемен в Марьине Это не совсем справедливо. Я считаю своим долгом предварить тебя, хотя

Он запнулся на мгновенье и продолжал уже по-французски.

 Строгий моралист найдет мою откровенность неуместною, но, во-первых, это скрыть нельзя, а во-вторых, тебе известно, у меня всегда были особенные принципы насчет отношений отца к сыну. Впрочем, ты, конечно, будешь вправе осудить меня. В мои лета Словом, эта эта девушка, про которую ты, вероятно, уже слышал

 Фенечка?  развязно спросил Аркадий.

Николай Петрович покраснел.

 Не называй ее, пожалуйста, громко Ну, да она теперь живет у меня. Я ее поместил в доме там были две небольшие комнатки. Впрочем, это все можно переменить.

 Помилуй, папаша, зачем?

 Твой приятель у нас гостить будет неловко

 Насчет Базарова ты, пожалуйста, не беспокойся. Он выше всего этого.

 Ну, ты, наконец,  проговорил Николай Петрович.  Флигелек-то плох  вот беда.

 Помилуй, папаша,  подхватил Аркадий,  ты как будто извиняешься; как тебе не совестно.

 Конечно, мне должно быть совестно,  отвечал Николай Петрович, все более и более краснея.

 Полно, папаша, полно, сделай одолжение!  Аркадий ласково улыбнулся. «В чем извиняется!»  подумал он про себя, и чувство снисходительной нежности к доброму и мягкому отцу, смешанное с ощущением какого-то тайного превосходства, наполнило его душу.  Перестань, пожалуйста,  повторил он еще раз, невольно наслаждаясь сознанием собственной развитости и свободы.

Николай Петрович глянул на него из-под пальцев руки, которою он продолжал тереть себе лоб, и что-то кольнуло его в сердце Но он тут же обвинил себя.

 Вот это уж наши поля пошли,  проговорил он после долгого молчания.

 А это впереди, кажется, наш лес?  спросил Аркадий.