В тени аллей - Сосновский Петр

Петр Сосновский

В тени аллей

Предисловие

Мое повествование из-за недостатка информации не может быть на сто процентов документальным. В нем много художественных вымыслов. Однако, не это главное, я попытался, как мог, рассказать о москалях потомках старообрядцев, когда-то участвовавших в ополчении Петра первого в Полтавской битве, хохлах добрых малых, и о «мазепах», которых не любили не только москали, но и сами хохлы. Хорошо у меня получилось, плохо, судить вам, моим читателям.

Глава 1

В Щурове через всю центральную улицу, называемую Большой, раскинулся с чередой красивых прудов, старинный парк. В настоящее время он находиться в крайнем запустении, никому до него нет дела: ни сельской администрации, ни самим жителям, ни даже школьникам. А ведь раньше ученики по многу часов работали над его благоустройством. Тем не менее, парк все еще неплох собой. Я, бывая в летнее время на малой родине, люблю пройтись в тени его аллей и посмотреть на неподдающиеся описанию пейзажи. Однако у меня отчего-то на лице всегда ощущается некоторый холодок, наверное, это оттого, что кроны деревьев затеняют солнце, каким бы оно не было ярким.

Я знаю, не каждое село может похвастаться своим парком. А вот Щурово может. Правда, оно ведь раньше селом никогда и не было, слободой, посадом, да, даже городом. У него был свой герб. Представьте себе десять, а то и более улиц, сотни дворов и в каждом из них не то, что сейчас ребятни о-го-го сколько? Да у моего одного деда Ивана Павловича насчитывалось в доме аж двенадцать девок и парней. У отца тоже детей хватало.  Ну да ладно. Не о том речь. В Щурове народа было много. Ну, что тех огурцов на грядках. А их в посаде всегда выращивать умели, вам любой в округе о том не преминет, скажет. Не поверите, но есть в нем среди огородников такие, которые для хорошего урожая и вкуса не только воду используют, но и поливают гряды молоком. Наверное, оттого огурцы, несмотря на естественную скудность земли, плохую погоду даже у самой нерадивой хозяйки вырастают в обилии и сладкие пре сладкие. Пальчики оближешь.

О благополучии и процветании этого поселения можно судить хотя бы потому, сколько в нем проживало евреев. Этот показатель верен. Здесь не может быть никакого обмана. Мать мне говорила, что их в Щурове было более тысячи человек. Они даже имели свой молельный дом синагогу. Она стояла на Большой улице, напротив парка в центре посада в одном ряду с сапожными мастерскими, на том самом месте, где сейчас стоит дом моего бывшего учителя по пению.

Жиды, их у нас тогда все отчего-то только так и называли, очень усердно молились непонятному нам старообрядцам Богу. Они вымаливали у него царствие небесное. И не зря. Во время войны, те евреи, которые не успели убежать из Щурово, попали под пули фашистов, их расстреляли в одном из Цегельников. Я видел в детстве на их братской могиле большую черную гранитную плиту со странной звездой.

Что я еще хочу сказать: долгое время у меня о парке не было никакого представления, так как жил с семьей на отшибе Щурово на Сибировке. Лишь после того, когда мне исполнилось семь лет и я был отправлен в школу он стал частью моей повседневной жизни.

Мне памятен мой первый учебный день. Отправить ребенка в послевоенное время в школу было ох, как тяжело. Многого тогда в стране не хватало и не только затертых грязных бумажек денег. Дефицит был во всем. Вещи мы тогда не выбрасывали, что можно чинили или же, затащив на чердак, оставляли их на потом: могли в будущем пригодиться.

До последнего дня родители не могли обеспечить меня обычным портфелем. Я уже нервничал, не находил себе места, ждал чуда, и оно свершилось: в тот момент, когда мне рано утром нужно было выходить из дома, отец его откуда-то притащил. Он был пастухом и добыл у своего хорошего знакомого, когда собирал по улицам коров. Добравшись до Сибировки, и прежде, чем выгнать стадо на пастбище в Щуров Лог, отец забежал домой:

 На, держи сынок, для пятерок, что надо! Лучшего не найти!  и тут же вручил прямо на пороге.

Портфель был светло-коричневого цвета, имел два замка, слегка поношен, но хорош собой, так как для его изготовления пошел добротный материал. Отец знал толк в кожах, порой сам их выделывал. Кто-то из взрослых, когда я взял портфель в руку и довольный неторопливо вышел за калитку, то ли старый подпасок отца Красанович, то ли проходивший мимо на работу в больницу конюх Сергей Буравец, случайно оказавшийся рядом, не удержался, похлопав меня по плечу, тут же выдал:

 Этот мальчик далеко пойдет. Я думаю, станет большим начальником, на миг задумался и тут же продолжил:  председателем будет, непременно председателем! Правильно, я говорю Сеня?  я утвердительно покивал головой. А что мне было делать: взрослый человек говорит.

Однако, он не угадал, ошибся. Я председателем не стал, я стал писателем, хотя после института окончил аспирантуру, защитил кандидатскую и долгое время проработал в науке. Отец мне говорил, что в детстве читал, взятую из библиотеки книгу, какого-то нашего родственника. Наверное, я пошел по его стопам. Начал со стихов и уж, затем переключился на прозу.

Так вот в то далекое время нам детям филонить нельзя было, да и трудно. Мы у взрослых были на глазах. Никакой там вам «удаленки»  дистанционного обучения как сейчас. Оценки нам проставляли в тетради, в дневники, а еще в табель, выдававшийся по окончанию учебного года. Их нужно было заслужить, а потом принести домой и отчитаться.

Я, однажды, отправившись в первый класс начальной школы, так называемой «маленькой», был вынужден четыре года изо дня в день кроме выходных воскресений, каникул и дней по болезни, выходить рано утром из дома.

Мой путь был не короток, он пролегал вначале по своей улице Сибировке, до угла, затем я сворачивал на Стрижеевку и шел по ней до следующего угла, поворачивал налево на Большую улицу, далее до школы было рукой подать.

Идти в школу мне приходилось с оглядкой: тогда во дворах было много собак, в любой момент из-подворотни могла выскочить злая дворняга и тяпнуть за ногу или же, как не странно забияка петух. Однажды, мы ребята знали такого. Он часто сопровождал нас по улице, пытаясь зайти сзади и клюнуть.

Маленькая школа находилась на другой стороне Большой улицы. Для этого мне необходимо было добраться до аптеки, затем поравнявшись с одним из прудов, перейти через парк.

Учебное заведение работало в обычном просторном доме. Отличалось здание лишь тем, что имело в классах для отопления зимой несколько печей непохожих на русские, интересной формы. Они были цилиндрические, оббитые листовым железом, выкрашенным в черный цвет. Топили эти печи, глядя на ночь, задолго до прихода в здание учеников.

Окна школы смотрели на парк. Я, отправляясь, после уроков домой, любил в нем задерживаться. Да и не только я один.

Мне запомнился день, когда мы ребята из всех классов вместе с учителями работали в парке на субботнике: сгребали листья, собирали упавшие ветви, а затем под веселые крики все это жгли на костре.

У нас, со слов взрослых, у каждого мальчишки имелось в особом месте шило. Не в силах спокойно стоять мы носились друг за другом среди больших, что те баобабы верб, высоких столетних лип, берез и кленов, играя в салки, или же в жмурки, довольно ловко, прячась в кустах низкорослой стриженной, как и мы, дети, желтой акации. Выйти незамеченным за пределы парка нам было нельзя, так как он тогда был огорожен высоким двухметровым забором из штакетника, только лишь через калитку, а она находилась под наблюдением старшей учительницы.

У меня немного осталось в голове от той поры, особо запомнился один неприятный инцидент: тогда я заканчивал «маленькую школу»  ходил в четвертый класс. Однажды, это было глубокой осенью, едва на пруду встал лед, мы мальчишки на большой перемене принялись «гнуть люлю». Была у нас такая забава. Для этого нужно, обхватив друг друга руками за плечи, медленно наступая на тонкий лед и раскачивая его следовать с одного берега на противоположный, постепенно ускоряя движение. И все ничего: наши проказы сходили нам с рук, но в один из дней лед не выдержал. Провалился ученик. Ох и здорово нам тогда всем попало от учительницы, хотя этого незадачливого мальчика, из образовавшегося под ногами пролома, мы сами же и вытащили. Но после этого случая, ходить ученикам на озеро, было строжайше запрещено. Правда, после уроков мы были свободны в своих желаниях и могли делать что угодно. Однако «гнуть люлю» нам отчего-то уже не хотелось, наверное, пропал кайф.