Василиса, дед никогда так официально меня не назвал, Василиса, послушай старого декоратора. Это самая лучшая картина Ван Гога. Ты видишь, он соединил интенсивный чёрный цвет с белыми ногами вола. Посмотри на телегу, на птиц. Какая здесь уникальная детализация.
Деда, ты думаешь, я могу стать Ван Гогом? недоверчиво спросила я.
Конечно, нет. Чушь какая. Но Ван Гогшей можешь, засмеялся он и потрепал меня по голове. Хитрюга моя, лисья мордочка, кто-кто, а ты уж точно обхитришь свою судьбу. Просто рисуй. Запомни, ты единственная на всем белом свете видишь мир со всеми оттенками чёрно-белого. А ведь другим его приходиться придумывать и воображать.
Дед назвал меня Единственной и Неповторимой. Аргумент был весомый. Если декоратор самого красивого здания города считает, что у меня есть потенциал стать Ван Гогшей, то я ею обязательно стану.
Дедушка нашел мне преподавателя, и через полгода я нарисовала свои первые пять картин. Родители были на седьмом небе от счастья. Нет, я не переплюнула Ван Гога, но я так была увлечена рисованием, что забыла про то, что деда Ваня был тринадцатым, что мама перецеловала половину военного училища и что не дай бог я неправильно посчитаю своих будущих мужиков, то превращусь во вдову.
Мама даже организовала выставку в Доме Пионеров, а папа добавил к тем картинам еще мои зарисовки с наших книг, увеличенные в несколько раз. Моя первая выставка! Гордость так и распирала. Меня так хвалили гости из Министерства культуры, что я вдруг поняла, что во мне всегда будут видеть мамину дочку и дедушкину внучку. Единственный выход учиться и учиться, пока я не стану хоть наполовину Ван Гогшей. Кстати, неугомонная моя мамочка сделала потом выставку еще на набережной в День города и продала какому-то мужику мою любимую картину с серым дождливым лесом и уходящим вдаль силуэтом.
Эта история сыграла потом важную роль в выборе моей будущей работы. Я продолжала учиться у лучших художников нашего города и сидеть дома. Единственный, с кем я общалась, был мой названный брат Женька. Он оказался классным парнем. На каждый мой день рождения дарил медведя, а наши встречи начинались с получасового урока по самообороне. Братик, видимо, не оставлял надежду, что когда-нибудь я буду одна гулять вечерами и тогда буду готова постоять за себя. Мне было почти двадцать лет, и я сидела не только дома, но и у родителей на шее. Заказы на чёрно-белые картины не приносили постоянного дохода, а своего «быка» я так и не нарисовала, чтобы продать его за миллионы долларов с аукциона. Встречаться с парнями тоже не было никакого желания. Да и где я должна была их встретить?
Вася, так дело не пойдёт. Долго ты еще собираешься сидеть в добровольном заточении? накрыло как-то Женьку, и он взялся меня вызволять. Сейчас своей Красотуле позвоню, и мы этот вопрос решим.
Он позвонил своей девушке, что-то спросил про какой-то опен и приказал мне переодеться.
Шорты надеть белые. В них у тебя попа обалденная, строго сказал он.
Она у меня и без них обалденная, проворчала я, открывая шифоньер.
Боюсь, настолько обалденная, что если выйдешь без них, то даже я не отобью тебя от всех маньяков города, расхохотался новоявленный брат.
Я укусила его за руку и выставила за дверь.
В тот вечер Женька привел меня на набережную. Так вот что значит опен.. опен эйр. Это танцы под открытым небом. О боже, какая это романтичная красота! Так я попала на самое прекрасное и зажигательное зрелище в моей жизни. Конечно, театральные постановки и концерты это тоже прекрасно, и они радовали мой слух и чёрно-белое зрение. Но в танце я могла не только увидеть и услышать, но и сама почувствовать эту невероятную энергию. Не сразу. В тот день я даже потанцевала. Меня схватил кавалер, в возрасте таком приличном, и потащил танцевать. Я упиралась и говорила, что ничего не умею.
Просто чувствуй меня и слушай, сказал дядя Миша, и я, конечно, оттоптала ему все ноги.
Но дядька не сдавался, и на третьем танце я расслабилась и закрыла глаза. Мелькающие тени отвлекали, а так я я всё чувствовала, каждое его движение и направление. Это было чудесно, восхитительно и так волнительно. Пальцы впивались в сильные мышцы рук партнера, нос щекотал мужской запах, и я бесконечно наслаждалась движением, музыкой.
Так я полюбила бачату самый романтический и чувственный танец на свете. Но мне нужна была тренировка, а на уроки нужны были деньги. И тут для меня встал вопрос поиска работы. Я не смогла придумать, где может работать дальтоник, и обратилась за помощью к родителям. Они были откровенно удивлены этим моим желанием, отчего стало еще больше неловко, как будто я инвалид. Неужели они думали, что я до седых волос буду жить с ними и не работать? Папа впервые на моей памяти прямо-таки психанул. Вылетел из комнаты и, вернувшись с моими эскизами на страницах книг, заорал:
Вася, ты не создана для работы, понимаешь?! он так тряс перед моим носом рисунками, что у меня начало рябить в глазах.
Папа, прости, но ты какую ересь несешь? Мам, он же не расскажет сейчас историю о том, что если я пойду работать, то наш род вымрет от очередного проклятия?
Нина, о чём она? отец с глубоким недоумением посмотрел на маму.
Та отмахнулась от него и строго глянула на меня. Не получив ответа, папа опять начал гнуть своё:
Вася, ты ведь можешь рисовать. Зачем? Зачем тебе заниматься ещё чем-то?
Я не могла обвинить отца в издевательстве над моими мечтами. Кому нужна эта моя мазня. Я не Ван Гогша. Ну не вышел из меня гений. Селяви. Мама нервно постучала ногтями по столу, выхватила из папиных рук рисунки и вдруг губы её растянулись в улыбку. Она победно вытянула руку вверх и воскликнула:
Твой папа гений! и она кинулась его целовать.
Ой, мамочки! Они на пару у меня сбрендили. И что я такого им сказала, что у них ум за разум зашел. Я прижалась к стенке и тихонько поползла из комнаты, точно боясь, что сумасшедший вирус и меня зацепит.
Лисса, стой! Ты можешь работать с книгами. Помните того парня на набережной? Он указал на эскизы и сказал это будет её работа.
Про работу было понятно. Про какого-то парня не совсем. И тут мамочка развеяла мою очередную иллюзию. Я-то думала, что тогда на выставке на набережной хоть одну мою картину купили. А оказалось, что мама отдала даром мою лучшую картину какому-то прохожему на набережной, потому что у него не было денег, а вместо оплаты он предсказал направление моей будущей работы: как только вашей дочери понадобятся деньги, то она может продавать эти эскизы на книжных страницах. Тогда она не поняла, о чем он. И тут папа быстро спас ситуацию.
Ах, да. Все мы творческие личности в семье, а папа у нас обычный айтишник. Мы в облаках летаем, а он эти облака пытается уместить в своё хранилище данных. Он помог сделать шикарное портфолио с оцифрованными страницами всех изрисованных мною книг. Отправила его во все книжные издательства, а сама приступила к изучению графического планшета, который купил отец. Вскоре поступило единственное предложение о работе от издательства, в котором я до сих пор работаю. После выхода нескольких книг с моими иллюстрациями конкуренты приглашали работать у них на более интересных условиях, но я решила, что буду работать с теми, кто первым увидел во мне потенциал Ван Гогши. Платили они хорошо, хватало и на учителей танцев, и на переезд в другой город. Вообщем-то, так я сменила одиннадцать городов и оказалась в Питере.
Почему и от кого бежала? От мужчин. Дьявол их побери. Я не так часто ходила на опен-эйры, но страстная бачата каждый раз заманивала меня в сети очередного партнера, и всё заканчивалось поцелуем. Всё с него начиналось и им же и заканчивалось. Как только парень меня целовал, тут же переставала с ним общаться, дабы отношения не заходили дальше. Но нет же, начинались обвинения, преследования, разборки. Я меняла не только номера телефонов, а даже и города. Какое счастье, что Гера оказался другим, и я могу задержаться в прекрасном городе, в Питере. После того, как на следующий день после поцелуя я игнорировала его звонки, он предложил дружить, я согласилась. И мы стали просто переписываться.