У мамы девичья фамилия Комарова, Валентина Егоровна, до встречи с папой жила в семье, у которых фамилия Горбачевы. В той семье к ней не очень хорошо относились, не знаю, почему. Лида и Толя, мои двоюродные, с прохладцей относились к ней. Даже через тридцать лет, когда я приехал к ним в гости, на мои вопросы не отвечали. Что-то было, а что? После смерти их отца разругались насмерть из-за лодочного мотора. Я пытался их подружить, все-таки родня нет, не получилось, так и остались врагами в одной деревне, а я не получил ответов на мои вопросы. Мама мне говорила: «Я потом тебе расскажу, маленький еще». У мамы было очень красивое, изящное колечко, она им очень дорожила. Надевала его на свой день рождения, говорила «подарок на день рождения», ей подарила ее мама. Я спрашивал, где оно, мама смотрела на меня в глазах грусть и слезинки, «Потом, сынок, расскажу». Мама была сильная духом и властная женщина. В школе принимали в октябрята, меня нет, по годам не подходил. Как я ужасно переживал, ведь я исполнял роль Сергея Тюленева
2
В школу я пошел на год раньше, ближе к окончанию первого класса.
Нам организовали встречу с героем войны, защитником Брестской крепости. Мальчик в двенадцать лет защищал свою страну, Брестскую крепость, боролся с немцами, попал в плен, выжил в лагере, освободили, но направили в Советский лагерь на Магадан доказывать свою преданность и лояльность Родине.
Эта встреча была с помпой, под присмотром чекистов. Это был немногословный молодой человек, много повидавший. А осталась ли у него вера в то, чему нас воспитывают? Сейчас я понимаю чувства человека под многолетним присмотром палачей. В сорок первом драпали от немцев, бросали дедов, матерей, жен, детей, бежали, но зато потом громко во весь голос: «Вы остались под врагом, не сдохли, работали за пайку хлеба, чтобы жили дети», какие же они суки, мразь человеческая, защитнички. Хотя они тоже участники войны.
В 1958 году папу перевели на запад, опять кого-то учить. Так мы оказались в западной Украине, город НовоградВолынский. Там я услышал эту историю:
На границе стояла застава, пятьдесят шесть пограничников. В каком году после войны это произошло, не помню. Мужчины, женщины, дети окружили плотным кольцом заставу, обесточили связь и вырезали всех. Не стреляли, а резали с остервенением, злобой. А как узнали. На заставу ехала военфельдшер на новое место службы, подъезжая почувствовала что-то не то, бывшая фронтовичка. Издалека увидела эти изуверства, развернулась и в ближайшую военную часть. До этого часто пропадали солдатики. Поднятая по тревоге военная часть танками три деревни сровняла с землей, никого не жалея, всех под корень. Потом военную часть расформировали и распределили по всей стране. На месте заставы в честь погибших пограничников поставили памятник, стелу высотой пятьдесят шесть метров. Стоит ли стела сейчас в этой бэндэровской стране, не знаю.
Сергей Тюленев один из лидеров Молодой Гвардии.
В 1959 году папу перевели в Белоруссию, гарнизон Быхов. Крупная военно-воздушная база, здесь базировалась морская дальняя авиация, стратегические бомбардировщики ТУ22, тогда новейшие. Папа, как всегда, был в составе экипажа, проверял, как осваивают новую технику. Было рядовое учение, отработка заправки ТУ22 с танкера. Но что-то пошло не так, небольшая ошибка привела к трагедии, самолет попал в струю, врезался в танкер. Колоссальный взрыв, гибель двух бортов. Папа был там. До гарнизона информация быстро дошла, и все застыло, заморозило. Система автоматического катапультирования сработала, из пламени папу выбросило. Папа был без сознания, весь в ожогах. Парашют сработал, и его вынесло на сушу, только парашют в воде, тянул в воду. Папа как-то умудрился отстегнуть его и выползти на сушу. Это произошло над Цимлянским водохранилищем. Была суббота, и очень много было на воде прогулочных катеров, на набережной прогуливались отдыхающие. Отца быстро нашли, оказали медицинскую помощь. Повредил позвоночник, сломана рука, ожоги. Из двух экипажей папа был единственным выжившим. На похоронах папа ходил от гроба к гробу и просил прощения, что остался в живых. Это было жуткое зрелище. Одна истеричная баба начала кричать, обзывать его. Женщины ее быстро утихомирили. Мама увела отца домой. Когда Хрущев стукнул ботинком по трибуне, вся дивизия в течение двух-трех часов снялась и улетела. После сирены тревоги, рева двигателей тишина, и опять неужели война Через месяц гул авиационных двигателей разорвал тишину. Родные, любимые вернулись, все загорелые, веселые и опять, где были ни слова. Потом, через десяток лет узнал на Кубе.
Так получилось, в гарнизоне своей школы не было. Она была построена недалеко, в ста метрах от проходной. Мы, одногодки, семь парней и семь девчонок, своей стаей ходили в белорусскую школу. Я был небольшого роста и вместе с Володей Носовым возглавлял нашу стаю. Все дети офицеров. Вместе с нами учились и белорусы, у нас не было никаких проблем. Меня посадили с девочкой, несколько упитанной, полная, потная, меня аж трясло, к тому же она ко мне неровно дышала. На первой парте сидел сынок председателя колхоза, здоровее всех нас, рожа жирная и наглая. Чувствуя свою силу, на переменах задирал всех, кто слабее его, вокруг него собирались его подданные. Нас не задевали, мы держались вместе. Всегда в костюме, рубашка с галстуком. А один раз совсем обнаглел. Доска к уроку не была готова, вся исписана. Клавдия Олеговна попросила этого дылду сходить намочить тряпку и привести доску в порядок. Просто он сидел на первой парте и попался. Он нагло: «Тебе надо ты и иди» и заржал. Она растерялась, сжалась, как от удара. Я встал, взял тряпку, сходил намочил и вытер доску, все это под ржание дебила. Потом подошел к этому подонку и что было сил врезал по этой харе, прямо в нос. Сказал: «Сядь, гнида, и слушай урок, после школы поговорим». Размазывая кровь по роже, с плачем выбежал из класса. На следующий день папаша и мамаша приехали в школу на автомобиле. Было такое поразительное сходство между сыном и родителями. Директор школы построил все классы на площади. Завуч зачитала приказ, и отстранили меня от школы на десять дней. Перед школой я срывающимся голосом заявил, что не потерплю хамства по отношению учителям, буду защищать маленьких от всяких дебилов, меня так мама с папой учат. Маленький герой-семиклассник. Ко мне вышла вся наша стая и все ученики с гарнизона с разных классов, очень много вышло и белорусов. Школа раскололась пополам. В школу мы не ходили пять дней, видать, дошло, и нас простили. Сынок председателя колхоза куда-то пропал, больше мы его не видели.
В центре городка Быхов решили что-то строить, экскаватор капнул, и посыпались кости, черепа, кресты. Копать начали на немецком кладбище времен войны, где похоронены летчики германской армии. Черепами играли в футбол, выдирали золотые коронки, потрошили гробы, короче, мародерствовали. Пока кто-то не слил информацию в ФРГ. Огородили, ждали гостей из ФРГ.
У нас учитель рисования, старый партизан, небольшого роста, истинный белорус, выставил череп рисуйте. Ктото начал, я отказался, сказал: «Череп с того кладбища и рисовать не буду, давайте будем рисовать на каждом уроке кого-то из нас». Он ходил с метровой деревянной линейкой и, когда кто-то провинится, хлестал ей. «Рисуйте, а остальное не ваше дело!». Я рисовал неплохо, вернее, мне лучше удавалось срисовывать. Я нарисовал черта с хвостом, но с линейкой, с очень похожей головой и большими ушами, и послал по рядам. Он засек непонятное движение и фырканье учеников. Перехватил листок и злобно посмотрел на меня. Я не подавал вида, сосредоточенно рисовал горшок. Линейкой треснул меня по руке, хотел треснуть по голове, как делал это обычно. Я успел перехватить линейку и сломать об колено. С невинным видом передаю две половинки: «Двумя руками удобнее, но не смей никогда детей бить». На перемене мои сорванцы его сильно отвлекли, а я ему в портфель засунул боевую гранату. С оружием, гранатами, минами в Белорусии все было просто. Зашел в лес, нашел траншею, и копай чтонибудь найдешь. Представляю, что он почувствовал, когда увидел гранату в портфеле у себя дома. Утром в школу на урок Белорусского вошли завуч, учитель рисования и милиционер.