И ты тоже? язвительно спрашивает она.
Ну да, как же иначе. Еще одно доказательство того, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. А то я уже начал об этом забывать.
Почему бы тебе не вывести меня из себя еще больше и не выяснить это? Я подаюсь вперед и громко щелкаю зубами. Кстати, не стоит благодарности.
Она изумленно смотрит на меня:
Ты в самом деле ожидаешь, что я стану тебя благодарить?
Вообще-то так заведено, когда кто-то спасает тебе жизнь. Но похоже, ей это не важно.
Спасает мне жизнь? Ее смех звучит как царапанье гвоздем по стеклу. Это же из-за тебя я вообще оказалась в опасности.
Мне начинает чертовски надоедать, что эта девица обвиняет меня в том, чего я не совершал.
Мы что, опять вернулись к этой теме?
А мы ее никогда и не оставляли. Ведь именно поэтому я и Она замолкает, будто подыскивая подходящее слово.
Поэтому ты и выбежала отсюда и едва не поджарилась? подсказываю я, перейдя на свой самый вежливый тон.
Она впивается в меня глазами:
Тебе обязательно быть таким козлом?
Извини. В следующий раз я дам тебе сгореть. Я пытаюсь пройти мимо нее, но она преграждает мне путь, неотрывно глядя на что-то за моим плечом.
В глубине ее глаз плещется страх, но сейчас я вижу только одно пустое черное небо в окне, отражающееся в них. Я впервые начинаю понимать, где мы находимся. И мне это не нравится.
Глава 6
Кто это придумал?
Грейс
Но это же ты виноват в том, что я едва не сгорела, огрызаюсь я, оторвав взгляд от окна. Ведь если бы он не запер нас здесь, ничего из этого бы не случилось.
И, вместо того чтобы убегать от огнедышащего дракона, я находилась бы в башне Джексона. Может быть, я сидела бы на диване, читая книгу, или лежала бы рядом с ним в его спальне, разговаривая о
О, ради бога. Надеюсь, мне не придется снова выслушивать длинное рассуждение о том, как тебе нравится ложиться в постель с моим братом. Он прижимает руку к груди надо полагать, передразнивая меня: О, малыш Джекси. Мой маленький вампир-гот. Ты такой сильный и та-а-кой затраханный. И я та-ак тебя люблю. И он картинно закатывает глаза.
Знаешь что? Ты отвратителен, рычу я, оттолкнув его.
Можно подумать, я слышу это впервые. Он пожимает плечами: Впрочем, твое мнение обо мне сложно назвать объективным.
Мое мнение? Это же ты поубивал половину учеников Кэтмира
Ничего не половину. Даже не близко. Он зевает: У тебя ложные сведения.
Я хочу сказать, что даже если он убил меньше половины учеников, это ничем не лучше, но в его глазах, в его голосе есть что-то, наводящее меня на мысль, что он принимает мои слова близко к сердцу.
Не то чтобы меня это волновало ведь этот парень как-никак ответственен за массовые убийства, но я не из тех, кто бьет лежачего. К тому же, оскорбляя его, я ничего не добьюсь, это не поможет мне выбраться отсюда.
Можешь оскорблять меня сколько угодно, говорит Хадсон и, засунув руки в карманы, прислоняется плечом к ближайшей стене. Но это не решит нашу проблему.
Да, решить ее можешь только ты Я замолкаю, поняв кое-что. Эй, хватит! Перестань это делать!
Перестать делать что? спрашивает он, вскинув брови.
Я сверлю его глазами:
Ты сам отлично знаешь, что делаешь!
Au contraire[1]. Он пожимает плечами с таким невинным видом, что я начинаю думать, что мне зря кажется, что насилие не решает проблем. Я знаю, что делаешь ты. А я просто принимаю в этом посильное участие.
Если твое посильное участие включает в себя чтение моих мыслей, то перестань.
Поверь мне, я бы и сам очень этого хотел, отвечает он со своей дурацкой ухмылкой. Я начинаю ненавидеть эту ухмылку. Ведь в твоих мыслях все равно нет ничего интересного.
Мои руки сжимаются в кулаки, меня охватывает негодование от этого признания и от оскорбления, скрытого в его словах. Мне очень хочется огрызнуться, хочется отчитать его, но я знаю, что ответная реакция только раззадорит его.
А поскольку мне совсем не хочется, чтобы Хадсон Вега поселился в моей голове, я стискиваю зубы, подавляю свое раздражение и цежу:
Что ж, тогда тебе будет нетрудно не влезать в мою голову, не так ли?
Если бы это было так легко. Изобразив досаду, он качает головой: Поскольку ты заперла нас здесь, у меня нет выбора.
Я же тебе уже говорила. Это не я заперла нас в этой комнате
О, я говорю не об этой комнате. В его глазах появляется хищный блеск. Я говорю о том, что ты заперла нас внутри своей головы. И ни ты, ни я не сможем выбраться отсюда, пока ты не примешь этот факт.
Внутри моей головы? фыркаю я. Ты лжешь или спятил?
Я не лгу.
Тогда ты спятил, да? спрашиваю я. Я понимаю, что веду себя несносно, но мне плевать. Ведь, видит бог, сам Хадсон ведет себя несносно с той самой секунды, когда он сказал мне включить этот чертов свет.
Если ты так уверена, что я ошибаюсь
Да, я в этом уверена, перебиваю его я, потому что так и есть.
Он складывает руки на груди и продолжает, как будто я его не перебивала:
Тогда почему бы тебе не предложить объяснение получше?
Я уже изложила тебе мое объяснение, огрызаюсь я. Это ты
Теперь уже он перебивает меня:
Нет, я говорю о таком объяснении, которое не подразумевало бы, что в этом виноват я, потому что я уже сказал, что это не так.
А я уже сказала, что не верю тебе, парирую я. Потому что если бы все это было в моей голове, если бы я могла выбирать, с кем оказаться запертой, то выбрала бы не тебя. И, уж конечно, не взяла бы с собой эту огнедышащую тварь. Я понятия не имею, что она такое, но знаю, что у меня не настолько больное воображение.
Я оглядываю комнату, смотрю на мишень для метания топоров, на диван, усеянный игровыми джойстиками, на стену с полками, уставленными виниловыми альбомами, на множество гирь и утяжелителей, лежащих на скамье, обитой черной кожей.
И на Хадсона.
Затем я продолжаю:
Мое воображение не смогло бы создать ничего из этого не смогло бы создать такую тюрьму.
И, словно для того, чтобы подчеркнуть мои слова, дракон или что там это такое врезается в дверь с такой силой, что вся комната сотрясается. Стены дрожат, полки дребезжат, дерево скрипит. И мое и без того уже истерзанное сердце начинает биться как метроном.
Последовав примеру Хадсона, я сую руки в карманы и прислоняюсь к ближайшему стулу. Я делаю это, чтобы скрыть, что мои руки дрожат, а колени так ослабли, что вот-вот подогнутся. Но эти факты касаются только меня и больше никого.
Хотя он, вероятно, ничего бы не заметил, ведь сейчас он так зациклен на том, чтобы убедить меня в своей извращенной версии событий, что наверняка не обращал внимания на то, что я борюсь с начальной стадией панической атаки.
С какой стати мне было придумывать все это? спрашиваю я, с усилием сглотнув, чтобы избавиться от кома в горле. Уверяю тебя, я не нуждаюсь в приливе адреналина, чтобы чувствовать себя живой. И я не мазохистка.
Что ж, тогда ты выбрала себе хреновую пару, разве не так? язвительно отвечает Хадсон. Но он двигается, и я обращаю внимание на это, а не на его слова, потому что каждая клеточка моего тела кричит, чтобы я не сводила с него глаз. Кричит, что я не могу себе позволить дать ему оказаться там, где я не смогу его видеть.
Ну да, конечно, угроза здесь это я, ехидно фыркает он, когда чудище с грохотом врезается в стену, мимо которой он идет. А вовсе не эта тварь за стеной.
Выходит, ты признаешь, что это делаю не я! Что эту тварь чем бы она ни была сотворила не я, радостно говорю я, хотя и понимаю, что пока вокруг нас кружит это чудище, моя радость от победы немного похожа на оркестр на «Титанике», игравший гимн «Ближе, Господь, к тебе», пока корабль шел ко дну. Но после того как я оказалась в Кэтмире, в моей жизни было мало побед, да и те были мелкими, так что я буду крепко держаться за каждую.
Хадсон отвечает не сразу. Я не знаю, потому ли это, что он пытается придумать хороший контраргумент, или потому, что в эту минуту у меня урчит живот и громко. Но в чем бы ни заключалась причина, она перестает иметь значение, когда дракон вдруг испускает рев, от которого у меня стынет кровь, и делает еще одну попытку попасть внутрь.