Потому что вампиры не отражаются в зеркалах.
Осознание захлестывает меня, и я снова ошарашенно думаю о том, насколько моя теперешняя жизнь отличается от той, какой она была всего пару недель назад. И не только из-за гибели моих родителей, появления Кэтмира и Джексона, а из-за того, что я в самом деле живу среди чудовищ.
Хотя сейчас речь идет только об одном чудовище, вот об этом, думаю я, глядя на Хадсона. И это не просто чудовище, не абы какое. Я застряла здесь с таким чудовищем, перед которым другие чудовища испытывают страх.
С тем единственным чудовищем, которое ухитрилось уничтожить многих из них силой мысли. С помощью простого шепота.
Это осознание вселяет страх. Или должно вселять страх. Сейчас, когда я смотрю на обожженную спину Хадсона, он кажется мне совсем не таким страшным, как мне о нем рассказывали. Сейчас он кажется мне обычным парнем.
И к тому же весьма привлекательным.
Эта мысль приходит мне на ум сама собой, но, когда это происходит, я не могу не признать, что это правда. Если не принимать в расчет его социопатические и психопатические склонности, Хадсон очень привлекательный парень.
Конечно, он не такой привлекательный, как Джексон таких, как Джексон, просто не бывает, но он определенно красив. Разумеется, если рассматривать его отстраненно, не испытывая к нему интереса. Как я вообще могу испытывать к нему интерес, если в школе меня ждет самый сексуальный, самый лучший парень на свете?
Ждет и, вероятно, психует, потому что не знает, что со мной произошло.
При этой мысли на глаза наворачиваются слезы.
Мне нехорошо от мысли, что Джексон беспокоится обо мне. Как, вероятно, и Мэйси, и дядя Финн. За то недолгое время, что я провела в Кэтмире, я успела очень их полюбить, и мне невыносимо сознавать, что мое отсутствие причиняет им боль. И особенно невыносимо, что это причиняет боль Джексону, который для меня не просто бойфренд. Он моя пара.
Я все еще не до конца понимаю, что это значит иметь пару, но знаю, что Джексон мой, что он принадлежит мне. Мне больно от того, что его нет рядом, но я хотя бы знаю, что он цел и что ему ничего не угрожает. И я даже не представляю себе, насколько ему сейчас хуже, чем мне, ведь он не знает, где я и все ли со мной в порядке. Особенно если учесть, что последним человеком, с которым он меня видел, был Хадсон.
Бедный малыш Джекси. Должно быть, он так страдает. Мне не нужно смотреть на Хадсона, чтобы догадаться, что сейчас он картинно закатывает глаза.
Я раздраженно бросаю:
Если ты не способен понять, что он сейчас переживает, это еще не значит, что нужно насмехаться над ним.
Ты что, боишься, что его хрупкое эго этого не выдержит? парирует он.
Скорее, я боюсь, что не выдержу и придушу тебя, если будешь вести себя как придурок.
Сделай одолжение. Хадсон сгибает колени, чтобы я могла достать до его шеи. Давай.
Части меня хочется принять его предложение, показать ему, что ему стоило бы опасаться меня, хотя совершенно очевидно, что он ничуть меня не боится. Однако другая часть меня слишком напугана, чтобы даже пытаться это сделать. Пусть я и сумела выбраться из западни, которую приготовила для меня Лия, но очевидно, что я не смогла бы справиться с вампиром. Особенно с таким сильным, как Хадсон.
В этом мире определенно невыгодно быть обыкновенным человеком. Впрочем, это недостаток в любом мире. Достаточно посмотреть на моих родителей.
На мгновение перед мной встает лицо моей матери. Но я захлопываю дверь перед этим образом перед ней, чтобы не дать себе впасть в уныние. Чтобы не дать себе погрузиться в боль от ее утраты, тем более теперь, когда я оказалась заперта в этом месте вместе с
Прости, что я прерываю твой праздник жалости к себе, пока он не стал совсем уже слезливым, говорит Хадсон. Но сначала мне надо задать тебе один вопрос. Если ты собираешься провести этот вечер, жалея себя, не могла бы ты сначала дать мне десять минут, чтобы помыться? Мне хотелось бы принять душ до того, как ты окончательно меня усыпишь.
Его слова доходят до меня не сразу, а когда доходят, меня охватывает негодование. Руки трясутся, сводит живот, и меня так и подмывает наброситься на него. Но я не доставлю ему удовольствия думать, что он смог задеть меня. Он этого недостоин.
Мне жаль сообщать тебе это, принцесса, но я нахожусь в твоей голове, а значит, уже знаю, что задел тебя.
Если такое вообще возможно, сейчас у него сделался еще более скучающий тон.
Это злит меня еще больше. Скверно уже и то, что мне приходится мириться с присутствием этого парня в моей голове, но от сознания того, что он может читать каждую мою мысль, у меня вообще срывает крышу.
Но, хотя я понимаю его намек, я не могу не огрызнуться:
Я презираю тебя.
Надо же, а я-то думал, что скоро мы с тобой станем лучшими друзьями, невозмутимо иронизирует он. Все ждал, когда мы начнем плести друг другу фенечки и обмениваться советами о том, где лучше заводить романтические знакомства.
Боже. Мои руки сжимаются в кулаки, и меня так и подмывает врезать по его самодовольному лицу со слишком уж правильным носом. Неужели тебе никогда не надоедает быть козлом?
Пока что этого не произошло. Он делает паузу, будто раздумывая, затем пожимает плечами: Быть может, если ты продержишь нас здесь достаточно долго, то мы оба узнаем ответ на этот вопрос.
Мы что, опять вернулись к этой теме? спрашиваю я, обреченно вздохнув.
Я устала и нахожусь на грани нервного срыва кто в такой ситуации чувствовал бы себя иначе? и от споров с Хадсоном мне только становится хуже.
Ты похож на заевшую пластинку.
А ты похожа на наивную девочку.
Наивную? повторяю я, оскорбившись.
Он вскидывает бровь:
Это либо наивность, либо невежество. Что из этого ты предпочтешь?
То, что поможет быстрее избавиться от тебя, парирую я.
Я горжусь этим язвительным ответом вернее, гордилась бы, если бы в это мгновение у меня опять не заурчало в животе. И притом громко.
От смущения у меня вспыхивают щеки, особенно когда Хадсон ухмыляется.
Знаешь, задумчиво говорит он, потирая затылок, есть способ решить этот спор раз и навсегда.
И какой же?
Он выходит из ванной и направляется к крошечной кухне, находящейся в углу комнаты.
Мы посмотрим, какой здесь запас еды.
И что это докажет? спрашиваю я, следуя за ним.
Он бросает на меня взгляд, будто спрашивая, не придуриваюсь ли я. Но в конце концов все-таки отвечает:
Я же вампир.
Он произносит это так, будто это все объясняет и, видимо, так и есть, поскольку он явно говорит о крови, и открывает полку кухонного буфета.
Если бы это было моих рук дело, то я наверняка не наполнил бы этот шкаф Он достает с полки синюю коробку. Вишневым печеньем «Поп-Тартс».
Глава 9
Клыки у шеи
Грейс
Я даже не знаю, что собой представляют эти самые «Поп-Тартс», продолжает он, вертя коробку в руках, как будто, глядя на нее, он сможет понять, что это такое.
Судя по пустоте в глазах, он действительно этого не знает, и я впервые начинаю думать, что он говорит правду. Это идет вразрез со всем тем, что я знаю о нем, со всем, во что я хочу верить, но, открыв еще пару полок, я понимаю, что вряд ли тому, что здесь происходит, есть другое объяснение.
Потому что эти полки забиты моими любимыми снеками. Крекерами с арахисовым маслом. Попкорном. Чипсами с солью и уксусом. И здесь же стоят банки «Доктор Пеппер». Это кажется мне странным, но ровно до тех пор, пока я не открываю маленький холодильник рядом с плитой и не обнаруживаю в двери еще десять банок «Доктора Пеппера», газировку Liquid Death разумеется, со вкусом лайма и несколько банок моей любимой содовой со вкусом грейпфрута Pamplemousse La Croix.
Здесь также есть ящик яблок, гроздь красного винограда, несколько груш и ингредиенты для нескольких горячих тостов с сыром.