То ли анархист, то ли нигилист, я свой бюллетень порвал, но едва начал праздновать победу, как появились солидные господа в дорогих костюмах и поставили меня перед выбором уже совсем иного рода. Налево свернешь скакуна потеряешь, направо голову сложишь, прямо пойдешь жив будешь, да себя позабудешь. В суматохе я вновь сделал выбор. Хороший ли, плохой ли? Не знаю. Главное, что это решение было моим.
О вашей личности я упоминать не буду, чтобы разговоров не пошло. Линия фронта, конечно, сдвинулась, а наша дорога прикрыта отрядами егерей, но мы все равно часто сталкиваемся с диверсантами, произнес мужчина на переднем сидении, когда наш автомобиль приблизился к блокпосту, ощетинившемуся стволами пулеметов на берегу небольшой, но быстрой и весьма глубокой речушки с чистой прозрачной водой. Здесь же была переправа: автомобильный мост, чудом уцелевший при отступлении противника. Впрочем, и визит, как вы говорите, неформальный.
Верно мыслите, полковник. Вы правильно сделали, что выбрали столь неприметную машину. Беспилотники тоже не дремлют, ответил я, не отрывая взгляда от окна, за которым группа солдат вела черного, как смоль быка.
Суровый исполин с могучими мышцами, массивными копытами и взглядом непреклонным, удивительным для тяглового животного. Ах, какой это был взгляд! Казалось, вся неистовая, несокрушимая, необузданная природа сосредоточилась в его пылающем взоре, грузной походке и выверенных движениях. Казалось, не пар, а вулканические газы с протяжным свистом вырываются из ноздрей темного гиганта. Казалось, еще немного и земля начнет плавиться под его ногами.
На быке не было ни привязи, ни клейма. Лишь поломанный рог слегка умалял красоту гордого животного. Солдаты вели опасную скотину небрежно, если не сказать безрассудно, и, стоило быку помедлить, чувствительно били палкой по крупу.
Откуда взяли? раздраженно прикрикнул мой спутник, пока проверяющий осматривал его документы.
По деревне бродил, господин полковник. Один, без привязи, честное слово. А от деревни вы сами видели, что осталось. Разрешите солдат замялся. Разрешите использовать по назначению.
Используйте, сержант, снисходительно усмехнулся полковник.
Бывает гнетущее ощущение, опутывающее сердце паутиной предчувствий, наэлектризовывающее атмосферу и заставляющее воздух вибрировать. Оно появляется, когда должно случиться что-то неприятное, из ряда вон выходящее. Такое ощущение не покидало меня с тех пор, как я увидел отряд с быком.
Видимо, один из бойцов не рассчитал силу удара. Могучее животное заревело, взбеленилось и с силой лягнуло обидчика в грудь. Солдат с криком отлетел в кювет, но бык решил не останавливаться на достигнутом. Он спешил поквитаться со всеми, кто прельстился ужином из сочных отбивных и уже скакал по кругу, в бешенстве пытаясь поднять кого-нибудь на рога. Бойцы пробовали поразить животное ножами, набросить на него веревку, но никак не решались выстрелить слишком велик был шанс попасть в человека. Другие улюлюкали и потешались над неуклюжими сослуживцами. Наконец бык вырвался из окружения и под негодующие возгласы солдат бросился к реке, то теряясь в зарослях кустарника, обильно поросшего на крутых берегах, то вновь показываясь на виду.
Выстрел. Еще выстрел. И еще один. Испачканный с ног до головы, по колено в воде, воин не мог не отомстить и бил навскидку прямиком из кювета. Пули угодили в бок, разорвали плоть строптивой скотины, но упрямое животное собрало силы для последнего рывка и бросилось прямо в реку. На несколько секунд голова со сломанным рогом скрылась с глаз, однако вскоре снова показалась над поверхностью. Если погибать, то в борьбе. Кровь струилась из ран, окрашивая воду кругом в ярко-красный цвет, театральный и одновременно мистический. Три струи из правого бока превращались в шлейф, тянувшийся за гордым титаном, увенчанным кровавым ореолом борьбы и мученичества. Черный как ночь бык, окруженный алым облаком, словно мантией, скрывался за изгибом реки, а люди смотрели ему вслед, не смея уже ни выстрелить, ни отвести взгляд настолько заворожило их это трагичное, но прекрасное зрелище.
Вот недоумки! разгоряченный полковник опомнился первым и уже хотел было надавать по шее незадачливым солдатам, но я похлопал его по плечу.
Будет вам. Они и так лишились сытного ужина. Быть может, последнего в их жизни, произнес я снисходительно и опустил стекло. Раз не вышло вам самим подкрепиться, предлагаю считать быка священной жертвой.
Кому? Богу войны? кисло усмехнулся один из солдат, уже отмеченный боевым шрамом на молодом, почти юношеском лице. Бык ушел от нас живым.
Жертва есть жертва. Предоставьте Марсу решать его судьбу, подмигнул я в ответ.
Гравий зашуршал под колесами, и блокпост остался далеко за спиной. Слева раскинули могучие лапы хмурые северные ели, справа старые дубы, покрытые благородным золотом ранней осени. Наш путь пролегал посередине и вилял то в одну, то в другую сторону, вокруг поваленных стволов и еще не засыпанных воронок, вывороченных булыжников и остовов сгоревшей техники.
Зря мы их не наказали, полковник недовольно покосился на меня из лобового зеркала, и, не дождавшись ответа, продолжил. О вас ходят самые противоречивые слухи. Сложно отличить, где правда, а где ложь. Но я никак не ожидал, что вы появитесь здесь по столь По столь незначительному поводу. С каким девизом, вы говорите, ходит в бой этот батальон?
«Перед лицом Вселенной!» отстраненно ответил я. Далеко еще до места его дислокации?
Совсем нет, но нужного вам человека еще придется поискать, сказал он задумчиво. А эмблема, значит, Беллерофонт верхом на Пегасе
А какие, вы упоминали, слухи?
Человек в штабе предположил, что это как-то связано с одной полузабытой историей, нашумевшей несколько лет назад Ваш человек неплохо осведомлен.
Значит, это правда? на лице полковника проступило удивление.
Да.
А что, все-таки, случилось тогда?
Рано или поздно наступает момент, когда ты оказываешься на распутье, медленно произнес я. Момент, когда тебе приходится сделать выбор.
I
Стаявший снег превращается в лужи, воздух все теплее и теплее с каждым днем, ветер колышет кроны деревьев, на которых щебечут возвратившиеся из теплых краев птицы. Этот март не менее странный, чем прошедшая зима. Он слишком теплый, а значит слишком римский.
В Древнем Риме март был первым из десяти месяцев месяц, названный в честь бога войны. В теплом Лациуме это время считалось идеальным для начала военных кампаний, достаточно теплым, но еще не жарким. Стройные манипулы, предварительно принеся обильную жертву яростному и безжалостному Марсу, шли на север для кровопролитной борьбы с этрусками[1] и галлами, а на юг для сражений с луканами и самнитами[2]. Март это месяц Рима, месяц молодой и блистательной республики, окруженной со всех сторон врагами, но слишком честолюбивой, чтобы идти на компромиссы, слишком гордой, чтобы встать на колени. Если бы месяцы существовали до появления времен и материи, Большой Взрыв непременно пришелся бы на март.
Но в нашей полосе этот месяц больше зимний, чем весенний ближе к своему концу становится грязным и слякотным, превращая добрую половину дорог в непролазные топи. Это время года сущий ад, особенно там, где вместо путей сообщения распутица, а вместо заранее определенных маршрутов лесные лабиринты. То есть для львиной доли России. На непроходимых дорогах, если это можно назвать дорогами, где-нибудь под Омском водители фур и бензовозов ждут помощи тракторов. Ждут долго, пока, наконец, не понимают: трактора тоже завязли где-то на полпути.