Психологи говорят, что люди, не имеющие опыта счастья, считают свою жизнь пустой.
Счастье иррационально. Оно появляется просто так. Просто потому, что ты наконец решился вытащить из пыльного чулана своего сознания мечту и вдохнул в нее жизнь или вдохнул ее в жизнь.
Не важно, как высоко котируется твое определение счастья на рынке. Главное, чтобы оно имело смысл конкретно для тебя.
Это так просто. И так сложно.
Как узнать, что таится на задворках души?
Простым хрестоматийным способом. Всяческие книги по самопознанию и самопомощи предлагают представить, что тебе осталось жить ограниченный отрезок времени день, месяц, год. Как бы ты провела это время, зная наверняка, что жизнь твоя оборвется с последней секундой обратного отсчета? Представила? Вот это то, что тебе действительно важно; это и приносит счастье. Выводит существование за пределы базового выживания. Надо использовать каждую возможность и проживать жизнь так, словно она когда-нибудь закончится. Потому что она и вправду когда-нибудь закончится.
Я долго избегала подобных упражнений, так как догадывалась о несоответствии моего определения счастья с реальностью, которую я проживаю день за днем. А однажды, как всегда за рулем, я позволила себе задуматься, представить чисто гипотетически, как бы я провела свой последний месяц.
Мне стало радостно и грустно одновременно. Грустно потому, что я по привычке отложила все до следующей реинкарнации.
Радостно потому, что даже праздное размышление об этих маленьких мечтах доставляло мне удовольствие.
Я бы каждый день танцевала. Когда я танцую, мое тело наполняется счастьем, таким булькающим, нерафинированным, простым, искрящимся счастьем. В следующей жизни я обязательно стану танцовщицей. Или хореографом. Буду ставить пластические спектакли и абстрактные пантомимы. А в этой в этой жизни мне просто хотелось танцевать.
Я бы пустилась в многодневное путешествие. Просыпаться каждый день в новом городе. Идти по незнакомым улицам, пока ноги не откажутся шагать. Очаровываться неизведанным. Быть не туристом, а странником, пилигримом, скитаться по свету и, узнавая мир, узнавать себя. Я была бы безумно счастлива, если бы смогла так проскитаться неделю, две, месяц, год Я на любой срок согласна.
Я бы любила. Честно, жадно, без стыда и без оглядки. Я бы открывала сердце нараспашку, не боясь осуждения, не заботясь о том, что обо мне подумают. Я бы любила и была бы собой в этой любви. Не безопасной, удобной, упрощенной тенью себя, а самой настоящей собой, во всем своем великолепии. И меня любили бы в ответ день, ночь, неделю, месяц, год за то, что я такая, какая я есть. Дикая. Необузданная. Жизнерадостная. Лучезарная.
Если опыт иммиграции чему-то и учит, так это хвататься за возможность переписать свою историю заново. Оставить позади то, что не работает, и попытаться жить так, как этого всегда хотелось. Осуществить свои мечты до вынесения смертного приговора.
Оставшись одна, я впервые почувствовала, что больше никому ничего не должна. Я честно примерила на себя чужие мечты, и мне они показались тесны в локтях. В духе русских революционеров 1917 года я разрушила свою жизнь, чтобы построить новую.
Осуществление мечты это не слепая удача, не манна небесная, а упорная работа.
Я начала с малого. Мы с мужем уже расстались, но все еще жили вместе. Пытаясь отвлечься от ужаса предстоящего вольного (одиночного) плавания, я записала на последней странице ежедневника все, что мне хотелось бы сделать в обозримом будущем. Первым пунктом была моя давнишняя, запыленная мечта научиться танцевать сальсу.
Эту мечту я могла осуществить. С мужем мы уже толком не общались, и вечера пятницы я проводила как хотела. Однажды я подговорила подруг пойти на латинские танцы. Отработав вводное занятие в комнате сальсы, я зашла во второй зал, где танцевали неведомый мне танец бачату. Пары медленно двигались под синим светом прожекторов в такт чувственной пронзительной мелодии. Чувственно-пронзительная это как раз для меня. Попросив подругу показать мне основной шаг бачаты, я уверенно приняла приглашение на танец первого партнера. Затем второго, третьего. Мне казалось, что этот танец создан для меня. Я кайфовала от того, как естественно я чувствовала себя в его пластике и ритмике.
Следующие несколько месяцев каждую пятницу я шла танцевать бачату. Все это время я ежедневно проживала в течение двадцати четырех часов каждую из пяти стадий горя отрицание, гнев, торг, депрессию и принятие, но в пятницу вечером, мои душевные метания оставались за порогом клуба. Переобуваясь в коридоре в танцевальные туфли, я прислушивалась с замиранием сердца к доносящимся звукам музыки. Я входила в зал, расправив плечи и высоко подняв голову. Мне казалось, что мне все по плечу. Что моя жизнь, мое счастье, мое благополучие в моих руках. С каждым из трех приставных шагов и четвертым «тепом» основой танцевального рисунка я убеждалась в том, что все делаю правильно.
Моя маленькая мечта, претворенная в жизнь после многолетнего затворничества в потемках души, «музыка горечи» бачата, была чуть ли не единственным источником радости и сил в те непростые времена.
Разрешите себе роскошь самой маленькой мечты. Это так просто.
Прошла первая неделя моего добровольного заключения в подвальной каморке. Наступили выходные, по-летнему знойные. Я скиталась по городу, никому не нужная и ошалевшая от происходящего. Тотальная эмоциональная дезориентация гнала меня куда глаза глядят мне становилось спокойнее оттого, что я куда-то иду. Так в моих действиях была хоть какая-то определенность направление, а соответственно, и смысл. Обессилев от слез, беспрестанно струящихся по моему лицу, и изнурительной прогулки по жаре, я зашла в кафе. Съела суп и салат, абсолютно не чувствуя вкуса. В кафе был аншлаг. Люди сидели за столиками и щебетали без умолку, беззаботно купаясь в безделье и неге. Мне стало страшно. Они болтают о всякой чепухе, в то время как моя жизнь катится в тартарары.
Почувствовав, что очередная волна рыданий подступает к горлу, я поспешила спрятаться в туалете. Закрыв за собой дверь кабинки, я опустила крышку унитаза, присела на край и долго всхлипывала, спрятав лицо в сгибе локтя. Тело пыталось справиться с запредельным отчаянием, охватившим все мое существо.
Почувствовав наконец, что запас горя на время иссяк, я подняла голову. На дверце, густо прокрашенной белой краской, было написано черным фломастером: «Tout est possible». Все возможно. Кто-то сверху мне сообщал, что все возможно.
А что возможно?
Все. Абсолютно все.
Я достала из сумки телефон и сфотографировала надпись. Установила заставкой экрана. Теперь, каждый раз, когда я брала в руки телефон чтобы позвонить, ответить на сообщение, посмотреть, который час, проверить погоду, залипнуть в соцсетях, мне сообщалось, что все возможно. Все возможно. Все возможно. Я прочла это послание сотни раз, пока не убедилась, что это действительно так.
Все возможно.
Глава 3
Время зажигать звезды
Я прибирался у себя в кабинете и нашел вот, сказал, немного смущаясь, Глен, мой начальник, протягивая мне мягкий сверток. Наши партнеры подарили на одном бизнес-форуме.
Я взяла в руки пакет и заглянула внутрь. Там лежало тонкое синее одеяло, похожее на пледики, которые выдают в самолетах на трансатлантических перелетах.
Бери, бери, повторил он.
Глен был первым в офисе, кто узнал о моем разводе. Случайно. Мы с мужем только-только выставили квартиру на продажу и наивно полагали, что ее со дня на день купят. Мы сильно заблуждались, представляя себе сценарий цивилизованного расставания. Хотя нет, не так. Я не знаю, что мой муж думал о разводе. Я не спрашивала его мнения. Но мне казалось, что можно обойтись малой кровью, мы быстро разъедемся без лишних скандалов и тут же будем счастливы, по отдельности. А еще я не могла никому признаться, что развожусь. Само слово развод мне казалось страшным, почти матерным. У меня язык не поворачивался его произнести, словно я могла онеметь, превратиться в камень, как только озвучу страшный приговор, который я сама составила и сама должна была привести в исполнение.