Девушка вела меня под руку к себе домой с боязнью. Я ощущал ее тревогу что еще будет. Ее опасения мне стали понятны значительно позже. А до этого я четко делал шаги навстречу своего будущего.
Дом был большой из кирпича одноэтажный, двухквартирный, покрыт железной крышей. Я увидел у калитки пожилую невысокого роста умеренно полную женщину и направился к ней. Светлана пошла следом за мной.
Здравствуйте баба Паша! сказала моя подруга. Я также поздоровался. Девушка представила меня:
Это, Андрей, и все, больше ничего. Женщина, знающая цену жизни это было видно по ее изможденному лицу, в отличие от других знакомых Светланы не стала интересоваться и выяснять кто я такой, не видела в том необходимости. Ей оказалось достаточно одного моего имени.
Девушка немного постояла, перекинулась с бабой Пашей ничего незначащими словами и, взяв меня за руку, потянула в сторону.
Наша квартира чуть левее, сказала моя зазноба и, отпустив мою руку, показала на окна, затем оторвалась от меня и пошла вперед, выигрывая доли минуты, для того чтобы предупредить своих родных о моем появлении. Она чувствовала себя неуверенно, словно чего-то боялась.
Я поднялся на крыльцо и прошел в прихожую следом за нею. Меня встретил отец девушки, он испытывающим взглядом окинул меня с ног до головы, затем, освободив правую руку, он ею держал завернутое в полотенце белье, протянул для приветствия, пожав, спешно выставленную мою, представился:
Дядя Филипп. Мать Светланы, следом за мужем тихо добавила: Я, Мария Федоровна. В доме находился и Алексей. Я его не понимал. Он был женатым человеком, но часто пропадал в поселке, оставляя жену с ребенком в городе. Не знаю, то ли она не хотела общаться с его родителями, то ли он ее просто не брал с собою, чего-то стеснялся. Брат Светланы тут же подошел ко мне со словами:
А, это ты, и подал руку. Он тоже держал в руках белье.
Филипп Григорьевич мужчина лет пятидесяти оказался очень уж прост, мне незнакомому парню тут же предложил:
Андрей, у нас сегодня банный день, не желаешь с нами сходить за компанию? и при этом кивнул головой в сторону Алексея. Я тогда отказался, но то тогда, а после с превеликим удовольствием ходил в баню. Она у Филиппа Григорьевича оказалась отменной. Мне понравились его березовые и дубовые венички с вложенными в них стеблями мяты. С каким жаром я научился стегать себя ими до изнеможения и обдаваться после холодной водой. Это не в городской бане мыться. Невозможно даже сравнить.
Хозяин барин, сделал заключение Филипп Григорьевич, услышав мой отрицательный ответ и сказав Алексею: Пошли, двинулся к двери, оглянулся, и Марии Федоровне выдал:
Вы в баню пойдете вечером, гостя нужно как следует встретить, чтобы стол ломился, вот!
Они ушли. Я остался со Светланой и ее матерью, затем Мария Федоровна занялась готовкой, а мы отправились в зал другую комнату. Что мне бросилось в глаза обстановка в доме была бедной: большая русская печь, рядом слегка занавешенный ситцевыми шторами настил, упирающийся другой своей частью в стену на нем видно как и на самой печи спали, стол у окна, большая скамья, несколько, табуреток это в одной комнате. В другой зале тоже печь Светлана назвала ее грубой. На ней можно было, как на диване, посидеть и не только, развалится «погреть кости» это выражение Филиппа Григорьевича. Зимой, в лютые морозы, груба была просто необходима. Еще в комнате стоял письменный стол, вокруг него располагались стулья, сундук для одежды. В спальную комнату я не заходил. Мне было достаточно взмаха руки девушки и слов:
Там, апартаменты родителей. Слово «апартаменты» было произнесено, как-то свысока и я для себя принял его как место, ничуть не уступающее предыдущим помещениям, мной уже виденным, однако, пользующееся положением привилегированным особым статусом.
За русской печью находилась детская. Светлана показала мне и ее. Алексей обычно спал на печи, а она на кровати железной с никелированными набалдашниками. После того, когда они стали взрослыми, ее брат на ночь стал располагаться на настиле летом или же в зале, на грубе зимой.
Тому, что я увидел в доме у Светланы, особого значения не придал: поселок, ни город и интерьер должен быть соответствующим. Наша квартира выигрывала, она была меблирована просто шикарно. Я, предвидел разницу в обстановке задолго до знакомства с семьей девушки, слыша ее ахи, когда она бывала у меня в гостях. Меня поразило, то, что произошло несколько позже, когда с бани вернулся красный, что тот рак, хозяин. Он разыскал меня и Светлану в детской и настоял:
Так, молодые люди, живо за стол. Все уже готово! Бутылка в центре. Нужно выпить за знакомство! Я начал что-то говорить, пытаясь отказаться от такого приглашения, но Филипп Григорьевич моих возражений не принимал.
Нет-нет, дыхнул он на меня перегаром. Заметив, как я поморщился, Филипп Григорьевич в свое оправдание, тут же рассказал притчу о том, что еще царь Петр говорил: «Нет денег, теленка последнего продай, но с бани вернувшись, выпей!» Я вот сто грамм уже принял, так что извиняемся. А теперь, вот еще примем, сказал он и стал меня поднимать со стула. Мне пришлось отправиться на кухню. Следом за мной пошла и Светлана. Она себя чувствовала неудобно. Ей было стыдно за настойчивость отца, но поделать она ничего не могла.
Иди, вот сюда, на видное место. Присаживайся! указал мне на стул отец Светланы. Рядом Филипп Григорьевич по левую сторону от меня усадил свою дочь, затем уселся сам, но в торце стола. Мария Федоровна и Алексей красный, как и Филипп Григорьевич, уселись несколько особняком. Едва я устроился, как отец Светланы тут же ухватил бутылку за горлышко и налил всем водки.
За знакомство! сказал Филипп Григорьевич. Я чуть отпил и поставил стакан на стол. Нет, так не пойдет! Ты, что больной? Парень на вид крепкий или не уважаешь нас? Что мы не люди?
Уважаю, ответил я.
Моя зазноба стала говорить о том, что я спортсмен и мне нельзя. Отец Светланы так и не понял, отчего нельзя, не желал понимать, таращил на меня глаза и сильно возмущался:
Вон, какой торс. Здоровяк и не хочешь выпить, странно это, странно.
Папа, у Андрея завтра соревнования. В другой раз.
Филипп Григорьевич махнул на меня рукой и стал пить молча без тостов. Выпивка была одна водка, вина здесь не держали, закуски также были не прихотливы соленые огурцы, помидоры, капуста, селедка и еще что-то из острого и соленого. На горячее Мария Федоровна подала жареную картошку тушеную в печи, с мясом. Она мне понравилась.
Меня разносолы, приготовленные Марией Федоровной, не шокировали. Разговоры за столом порой были покруче, поострее и посолонее самих закусок. Мне было трудно ориентироваться. Я часто терялся, и вел себя неординарно, не зная, как отвечать на реплики Филиппа Григорьевича. Он задавал тон за столом. Был груб и напорист. Светлане и Алексею передо мной было неудобно. Мария Федоровна сидела тихо. Она себя чувствовала виноватой.
Вот, моя доченька! Одна моя кровиночка! гнусавил, напившись, Филипп Григорьевич, а затем вдруг начинал ругать себя за то, что не пригласил отца Татьяны Полнушки:
Вот была бы компания. А то и выпить не с кем.
Свой стакан водки я так и не допил до конца. После, при расставании хозяин, повиснув у меня на плечах, не удержался, и заплетающимся голосом сказал мне:
Андрей, я раньше спиртного в рот не брал, религия не позволяла, а вот теперь, пожалуйста. И правильно делаю. Я, русский, понимаешь, русский до глубины души. Наши, мусульмане в праздничные дни кумыс пьют, в тяжелые времена травку курят, а я не хочу пить кумыс, он слабый, не хочу курить травку, лучше буду пить водку. Она и в праздники хороша и в тяжелые времена. От нее легче избавиться, чем от наркоты. Я бы избавился, но тяжелые времена, начавшиеся в сорок первом году он махнул в сердцах рукой, помолчал, а затем продолжил: