Ана прищурившись смотрела на дорогу, она прибавила скорость.
Что за порода? не сдавалась акушерка.
В конце концов девочка вздохнула:
Вы из тех, кого на нервной почве пробивает на разговоры?
Ну да призналась акушерка.
Я тоже, сказала Ана.
Довольно долго они молчали. Акушерка прикрыла глаза и попыталась думать о чем-нибудь другом. Она старалась изо всех сил, но сердце набирало обороты, и наконец рот перестал ее слушаться:
Мой муж мечтает о собаках! Он бредит собаками с тех пор, как мы познакомились! Если честно, я к животным отношусь очень прохладно, но, может, когда-нибудь устрою ему на день рождения сюрприз пусть купит себе пса для охоты! Я уже и с заводчиком поговорила! У хорошей охотничьей собаки должна быть кнопка «вкл/выкл», чтобы на охоте она была настоящим зверем, а дома милым песиком. Правда? Я так смеялась, когда это услышала, хотелось бы мне, чтобы так же были устроены пожарные и юные хоккеисты
Ана прибавила газа и, искоса посмотрев на Ханну, пробормотала:
Для человека, который не любит собак, вы слишком много о них знаете.
Спасибо! взвизгнула Ханна, закрыв лицо ладонями при виде упавшего поперек дороги дерева, которое Ана успела объехать в последний момент.
Ну и куртка у вас, для поездки в Бьорнстад лучше не придумаешь, храбрый поступок. Я-то свою надела, чтобы нас на дороге не сбили, а ваша наоборот в самый раз для мишени.
Что? почти прокричала акушерка, и только потом поняла, что впопыхах надела куртку старшего сына, красную, с эмблемой «Хед-Хоккей» на груди, она схватила первую попавшуюся в прихожей и выскочила за дверь.
Тобиас из нее уже вырос, но Ханне она все равно была велика. Время идет быстро.
Команда уродов, пригвоздила Ана, и Ханна мгновенно вспыхнула:
Выбирай выражения! Там играют мои дети!
Дети не виноваты, что вы их отправили в команду уродов, невозмутимо ответила Ана.
Акушерка вытаращилась на нее. Потом неохотно улыбнулась:
Любишь хоккей?
Ненавижу. Но еще больше ненавижу Хед.
Наша лучшая команда в этом сезоне здорово вам наваляла, сказала акушерка, обрадовавшись возможности хоть о чем-то поговорить и отвлечься.
Ана фыркнула и на несколько секунд сбавила скорость, пытаясь разобрать дорогу в темноте.
Да вы бы и валенку не смогли навалять. Ваши защитники такие тормоза, что, если мы с ними начнем разбираться в каждой зоне, на это уйдут года, пробормотала она, глядя вперед.
Акушерка закатила глаза:
Прав был мой муж, таких самодовольных людей, как в Бьорнстаде, еще поискать, вы только что чуть не обанкротились, и вот уже опять самомнение до небес. Вы в прошлом сезоне никогда бы не выиграли, если бы не этот ваш Амат. Без него у вас ничего не выйдет
Амат никуда не делся, фыркнула Ана, не спеша продвигаясь вперед.
Разве его не позвали в НХЛ в Штаты? Местная газета всю весну об этом трезвонила. Какая в Бьорнстаде крутая молодежная команда, вырастили таланты, за Бьорнстадом будущее, а Хед уже в прошлом
Акушерка услышала в своем голосе ту же горечь, с какой говорил об этом ее муж, и сама себе удивилась, но такова жизнь в Хеде: все принимаешь на свой счет. Каждый успех Бьорнстада провал Хеда.
Амат никуда не уехал. Он снова дома. Просто получил травму, по-моему начала было Ана, но запнулась на полуслове, увидев то, что искала, узкий проход между деревьями, явно недостаточный для машины.
Для человека, который не любит хоккей, ты слишком много о нем знаешь, улыбнулась акушерка.
Ана остановила машину, прикинула расстояние, сделала глубокий вдох и сказала:
Все равно мы вас сделаем с Аматом или без. Знаете почему?
Почему?
Прикусив губу, Ана отпустила сцепление.
Да потому что вы команда уродов! Держись!
Ана рванула с места, чтобы не увязнуть в канаве, и проскочила между деревьями проход оказался в самый раз, хотя лакированные бока с лязгом проскрежетали о стволы. У акушерки перехватило дыхание, она вмиг лишилась дара речи, машина запрыгала по кочкам, так что Ханна ударилась лбом о стекло, и еще, и еще, казалось, прошли часы, прежде чем Ана вдруг резко затормозила. Опустив стекло, она высунулась в окно и сдала пару метров назад на прогалину, более безопасное место в случае падения дерева.
Приехали! сказала она, кивнув на карту в руках акушерки, а затем на окно.
В темноте Ханна не различала собственных рук, и Ана положила ее ладонь на свою куртку, и последний отрезок пути вела ее через лес, съежившись на ветру. Каким-то образом она понимала, куда идти, шла, словно собака, взявшая след, и вдруг они оказались возле машины, откуда слышались крики женщины, а следом гаркнул мужчина:
ДОРОГАЯ, ЕДУТ! ЭТО СКОРАЯ!
Поняв, что это не скорая, мужчина пришел в ярость страх мало кого делает героем, зато многим помогает раскрыться с худшей стороны. У акушерки сразу сложилось впечатление, что он раздражен не их транспортным средством, а всего лишь тем, что врач не мужчина.
Вы точно понимаете, что происходит? поинтересовался он, когда Ханна залезла на заднее сиденье и стала что-то шептать женщине.
Вы кто по профессии? спокойно спросила в ответ акушерка.
Маляр, выкашлял тот.
Тогда давайте так: я решаю, как ваша жена будет рожать, а вы как шпаклевать стену, сказала она, осторожно вытесняя его из машины.
Ана забралась на переднее сиденье и лихорадочно осмотрелась вокруг.
Чем помочь?
Поговори с ней.
О чем?
О чем угодно.
Ана растерянно кивнула, посмотрела через спинку сиденья на женщину и сказала:
Привет!
Между схватками женщине удалось улыбнуться.
Привет привет ты тоже акушерка?
Мужчина перебил ее:
Дорогая, ты шутишь? Да ей лет двенадцать!
Иди покрась что-нибудь, идиот! прошипела Ана, и акушерка захохотала в голос.
Мужчина так оскорбился, что, выйдя из машины, попытался хлопнуть дверцей, но ветер помешал этому театральному жесту. Снаружи едва удавалось стоять прямо, зато было легче убедить себя, что слезы надуло ветром, а страх ни при чем.
Как тебя зовут? спросила роженица.
Ана.
Спасибо Спасибо, что вы приехали, Ана. Простите моего мужа, он
Он просто зол, потому что любит вас, думает, что вы с ребенком умрете, а он не сможет помочь, пробурчала Ана.
Акушерка бросила на нее недовольный взгляд, и Ана пробормотала в свою защиту:
Вы же сами сказали, чтобы я с ней говорила!
Роженица на заднем сиденье устало улыбнулась.
Для своего возраста ты слишком хорошо знаешь мужчин.
Да они просто думают, что все время должны нас защищать. Пошли они со своей сраной защитой.
Акушерка и роженица захохотали хором.
У тебя есть парень?
Нет. Хотя да. Но он умер!
Роженица уставилась на нее. Кашлянув, Ана добавила:
Но вы не умрете!
Тогда акушерка доброжелательно, но настойчиво сказала, что минутка тишины не помешает. Женщина закричала, мужчина запрыгнул машину, взял ее за руку и тоже закричал, потому что она чуть не сломала ему пальцы.
* * *
Всю ночь Йонни просидел на кухне у окна самое невыносимое место на свете для пожарного. Четверо детей спали на матрасах на полу у его ног. Младший, Тюре, в обнимку со старшей, Тесс. Двое средних, Тобиас и Тед, улеглись по отдельности подальше от них, но постепенно подползли вплотную к брату и сестре. В кризисной ситуации мы даже во сне инстинктивно стараемся быть ближе к тому, что действительно важно: родное дыхание, пульс, с которым можно сверяться. Иногда папа поочередно клал руку им на спину, чтобы убедиться, что они дышат. У него не было разумных оснований полагать, что они перестали дышать, но разве на разумных основаниях становятся родителями? Когда они ждали первого ребенка, ему все время твердили: «Не волнуйся». До чего бессмысленное напутствие. Когда ты слышишь первый крик своего ребенка, любовь стремительно увеличивается в объеме, взрывая грудь, все чувства, которые ты когда-либо испытывал, выкручиваются на полную мощность, дети открывают тебе дверцу и в ад, и в рай. Ты никогда не был так счастлив и так напуган. Никогда не говори: «Не волнуйся». Нельзя любить и не волноваться за все и всегда. Боль в груди, настоящая физическая боль заставляла Йонни согнуться и сделать вдох. Кости трещали, тело болело любви всегда слишком тесно. Где он был раньше, как мог завести четверых детей? Надо было головой думать, но все говорили «не волнуйся», а он внушаемый идиот. Вот и хорошо. Мы обманываем себя, думаем, будто можем защитить тех, кого любим, ведь если бы мы могли принять правду, мы бы никогда не выпустили их из дому.