И вот в ночь перед поединком снится младшему брату Курган, и слышит он во сне голос: «Без меча, что зарыт в земле, не видать тебе победы!» И юноша, одержимый злым духом, встал, и взял кирку, и пошёл к Кургану, и, не помня себя, начал копать. А злой дух всё нашептывал ему лукавые слова: мол, лжёт предание о погребенном в Кургане мече, дабы отпугнуть робких и легковерных, правда же в том, что тому, кто завладеет волшебным клинком, и послужит его несокрушимая сила.
И так уверовал дерзкий юноша в эти мысли, что потерял всякий страх. Но сама земля воспротивилась его дерзости, и чем глубже его кирка вгрызалась в тело Кургана, тем сильнее отдавался каждый удар дрожью земных недр, пока недра не разгневались всерьёз.
И тут разразилось страшное землетрясение. И обезумевшие от страха лошади разбежались по степи, и белая кобылица, из-за которой вышел спор, умчалась в неведомые края, и никто её больше не видел. А младший из братьев испугался гнева земли и кары своих сородичей и пустился в бега. Уйдя от людского наказания за святотатство, он сгинул где-то в степи без следа. Как ни искали сородичи, не нашли его останков, видно, ставших добычей воронов да волков.
С тех самых пор, как безумец покусился на погребённый в Кургане меч, начали теснить тот народ пришлые кочевники. И вскоре пришло их несметное войско, и разбило народ потомков Владычицы, и рассеяло по степи его остатки, прогнав далеко от священного Кургана. Много поколений сменилось, прежде чем потомки великого народа смогли вернуться на земли своих предков. И когда они со своими табунами снова подступились к месту, где покоилась их древняя Мать, они уже почти забыли своё предание.
Кто лежит в том Кургане, их память не сохранила. Лишь молва о волшебном мече передавалась по степи из уст в уста с восторгом и ужасом. Громко говорили о суровой каре и неведомых бедах, ожидающих того, кто покусится на священный меч, а шёпотом прибавляли о могуществе, которое откроется человеку, что сумеет совладать с силой этого волшебного оружия.
Один юноша, наслушавшись отголосков предания о мече, стал задумываться, какова доля истины в том, что рассказывают люди. Он размышлял об этом так упорно, что ему даже начали сниться сны о Кургане и погребенной в нём силе. А мать юноши была прозорливой женщиной, и сын решил открыть ей своё сердце и просить совета.
Услышав о его безумном намерении, мать ужаснулась и стала заклинать его не совершать такого святотатства, за которое душа его будет проклята.
Юноша поначалу внял словам матери и задумался над ними. Но слишком уже завладела его несчастной душой жажда величия и славы. Ни людское возмездие, ни кара свыше не могли остановить его. В мечтах своих он уже сделался великим воином-освободителем и вождём своих соплеменников. Вот почему он пренебрёг мудрым советом своей матери, о котором сам же и просил.
И снова в Курган Матери Владычицы вонзилась кирка, и снова покой священных заповедных недр был потревожен. И как уже было когда-то, грозно и гневно содрогнулась земля, возмущенная такой дерзостью. Тогда ужас охватил неразумного юношу. Он понял, что пробудил спящую под землёй силу, совладать с которой не властен, и ему не избежать возмездия.
В страхе бросил он кирку и оглянулся вокруг, ожидая увидеть разгневанных сородичей, уже готовых схватить его. Но увидел разоритель Кургана только свою мать. Она знала, что сын не послушает её совета, и пошла за ним следом, чтобы прийти на помощь.
Мать привела ему своего коня и велела мчаться без оглядки, а сама села на коня своего сына и стала ждать. Подземные толчки сделались немного тише, но не прекратились совсем, пока она дожидалась на вершине Кургана появления всадников, чтобы увести их за собой в сторону, противоположную той, в которую умчался её сын. Когда погоня настигла её, земля вовсе перестала вздрагивать и трястись. У пленивших её не осталось сомнений в том, что в их руках виновница святотатства, прогневившая землю.
Они поставили на вершине Кургана столб и привязали к нему эту женщину. Она стояла в ожидании своей смерти, а все проезжающие мимо всадники приближались и наносили удар плетью по её лицу. Так медленно и мучительно умирала мать осквернителя Кургана, искупая дерзость своего сына. Три дня длилась лютая казнь. Слепая, с лицом, превратившимся в сплошную кровоточащую рану, под палящими лучами жгучего степного солнца, она взывала в своём сердце к недрам земли и молила погребённую в них силу о прощении для своего сына.
И в конце третьего дня погребённая в Кургане Мать Владычица ответила ей.
«Я и ты одно, услышала женщина. Жертва и подвиг твой будут забыты, как забыл Меня Мой народ. Проклятие неблагодарных детей в их собственной неблагодарности. Но нет во Вселенной силы большей, чем любовь Матери и Её благословение».
Так душа женщины обрела мир, соединившись с душой Матери Владычицы, и вознеслась в Её Небесные шатры.
А сын, спасённый жертвой Матери и защищённый Её благословением, с тех пор так и блуждает по земле. Душа его ищет путь к самой себе и свободна в своём поиске, но порой её свобода кажется ей проклятием, и она не знает почему. Душа Матери не торопит душу сына. В своём небесном шатре Она готова ждать хоть целую вечность.
А Меч Степной Владычицы и поныне спит в недрах земли.
Часть I
Шеф гестапо
Кде есть твой брат?
Резкий голос шефа гестапо похож на лязг железа, взгляд его бесцветных ледяных глаз давит, силясь пробуравить насквозь, проникнуть прямо в мозг, а костистое лицо наводит на мысль о том, что это вовсе не человек, а машина для убийства. Вернее, главная пружина машины, приводящая в движение весь механизм: вот двое гестаповских палачей в серых френчах, засучив рукава, замерли в ожидании приказа своего начальника. Дверца топки жарко натопленной печи отворена, и на красных углях нагреваются большие железные клещи с заостренными концами. При виде их на висках у Виктора выступили крупные капли пота и судорога пробежала по спине, в который раз перепаханной нагайками и едва начавшей затягиваться струпьями после вчерашнего допроса. Вчера нагайка прошлась по свежим ожогам от раскалённого железа, и он чувствовал боль не переставая, даже сквозь сон, а сейчас почувствовал ненависть к себе за то, что не сумел сдержать трепета своей плоти, конечно же, не укрывшегося от глаз врага.
Кде есть твой старший брат? Кавари! снова раздался над его головой лязгающий голос, коверкая русские слова. Виктор нарочно задержал взгляд на раскалённых докрасна клещах в топке печи и только потом поднял яростно горящий уцелевший глаз на шефа гестапо, давая понять, что готов к последствиям своего ответа.
Не знаю! громко и твёрдо произнёс он, говоря чистую правду.
Щёки его как будто вновь обдало жаром. Но здесь и в самом деле было слишком натоплено, особенно после холодной камеры, где он лежал на каменном полу в изорванной, мокрой от крови рубахе. Немудрено, что его бросает то в холод, то в жар, и в нервной дрожи его нет ничего удивительного. Так сказал он себе, понимая одно: главное сейчас выдержать до конца.
Твой брат есть секретарь подпольный комитет. Ты знать его явки в Ворошиловград! И ты сказать рано или поздно. Кавари сейчас! Мы всё равно найти твой брат!
«Значит, Миша точно жив!» ослепительно ярко вспыхнуло в сознании Виктора, и от этой радости у него на миг перехватило дыхание, ведь так терзала его тревога за брата, и страшные, но ложные предчувствия Мишиной гибели. А сейчас предчувствие сжимало лишь его тело, и напряжение было велико. «Должен выдержать!» скомандовал он себе, внутренне собираясь в один пульсирующий сгусток. Если занырнуть в себя поглубже, словно в реку, и залечь на самое дно, то в какой-то миг становится уже не важно, дымится ли твоя плоть, издавая запах палёного мяса и исходя криком, жалят ли змеями плети твоё лицо, норовя выесть глаза, ничего уже не жаль.