И в сумраке ревущей бури никого. Одни деревья воют голодными волками, и листья, желтые, как старческая кожа, кружатся, кружатся над головой и жужжат так настырно, будто жирные навозные мухи. Сколько ни маши руками, их не отогнать. От их наглого жужжания гудит воздух, оно перекрывает и яростный рёв бури, и протяжные стоны терзаемых ветром деревьев, оно будто нарочно дразнит, всё более походя на какое-то невнятное бормотание. Смутный смысл слов издевательски ускользает, вызывая слепую злость против невидимой враждебной воли, что скрывается за ними. Листья, насмехаясь, уворачиваются, не даваясь в руки и продолжая сплетничать на своем мерзком жужжащем языке, разлетаются и злорадствуют, будто бы сама буря уже не властна заставить их замолчать. И тут порыв бешеного ветра уносит их все, одним махом оборвав те, что ещё остались на деревьях, а вслед за ним вдруг повисает прежняя мёртвая тишина.
Он почувствовал, как что-то холодное и липкое опустилось сзади ему на шею. Он ухватил рукой большой мокрый лист, но тот приклеился так крепко, что не оторвать. Холод от склизкой мерзости мгновенно проник в спину, разлился по всему телу вместе с жутью, и тело отяжелело, стало как чужое. Такое чувство, что земля под ногами сейчас разверзнется и поглотит его в один миг, если только не освободиться от этой мертвечины. Вот уже и земля стала такой же мокрой и липкой, а лист всё не отлипает, не отрывается, а только давит на шею, давит, будто по чьей-то злой воле, той же, что движет бурей, ломающей деревья. Или пока лишь силится сломать?..
Он с яростью рванул за отстающий край листа, уже не щадя собственной кожи, и
Вставай, сынок, пора! позвал откуда-то сверху, высоко над кронами деревьев, знакомый голос, и в следующий миг всё исчезло.
Просыпайся, повторил голос матери мягко, но настойчиво.
Он почувствовал, как её холодная рука ласково скользит по его шее, и открыл глаза. Увидев над собой родное доброе лицо, он улыбнулся, повернулся на спину и поймал её руку. Материнская ладонь мигом согрелась от его тепла, и остатки сна слетели с него, словно шелуха с луковицы.
Подымайся уже, Вить, а то в школу опоздаешь, сказала мать, пряча улыбку, но всё же по-прежнему ласково.
Встаю! заверил он её и, усевшись на кровати, принялся одеваться.
Свет утреннего солнца проникал в хату, и от этого на сердце было радостно, как бывало всегда, когда после осеннего ненастья возвращалась ясная погода.
Про древних людей
Ну что, правильно? с опаской спросил Володя, нетерпеливо вертя в руках карандаш. Ему не нравилось оставаться в классе после уроков и уже хотелось поскорее покончить с этой злосчастной задачей.
Теперь правильно, удовлетворенно кивнул Виктор, возвращая ему тетрадь.
Ты так здорово объясняешь, что всё понятно! сказал Володя. Честно, Вить. Аннушка будет довольна!
Виктор поднял на него озорные голубые глаза. Эта шуточная лесть его развеселила.
Хорошо, если так, не заставил он себя упрашивать, и уже через минуту оба очутились на улице.
Теплый ветер дул со степи, обдавая лица ребят летучей пылью, так что приходилось щурить глаза. Бывает, это длится по нескольку дней, и тогда в городке царит дух степи, пахнет солнцем и горькими травами, особенно весной, когда они ещё свежи и полны соков. Поток воздуха бывает таким равномерным и сильным, что если повернуться к нему спиной и падать назад, он может держать тебя сколько угодно.
Не сговариваясь, ребята повернулись и на миг легли на поток ветра, и он тотчас же растрепал им волосы. К тому же ветер несёт из степи не одни лишь запахи, но и вопросы для пытливых ребячьих умов.
Вить, а ты знаешь, что здесь было раньше? спросил вдруг Володя.
Когда «раньше»?
Ну, давно. До рудников, и до казаков тоже. Вон сколько в степи курганов. Говорят, их насыпали люди. Вот бы узнать, кто они были!
Они были кочевники. Гоняли табуны коней по степи, уверенно ответил Виктор. И они хоронили в этих курганах своих умерших.
Я тоже слышал такое, признался Володя. Но не читал. А ты откуда про это знаешь?
Это по истории Древнего мира. Люди жили тут еще три тысячи лет назад. Даже, может быть, вот прямо тут, где теперь наше Сорокино[1].
Да ну? простодушно удивился Володя, уставившись на товарища округлившимися глазами, но в его душу тотчас же закралось сомнение. А почему в учебнике про это ничего не написано?
Написано. Только не в школьном. Я читал про это в учебнике сестры Маруси. Это учебник для учителей.
Глаза у Виктора синие-синие, и взгляд такой прямой и ясный, что нельзя ему не верить.
И у нас на Шанхае тоже жили? задался Володя новым вопросом.
Я думаю, да. Если тут был хоть один родник или ключ, то жили наверняка, рассудительно, по своему обыкновению, ответил Виктор.
Хотел бы я увидеть, как они тут жили! с живостью воскликнул Володя.
Сначала, совсем в древности, думаю, очень даже неплохо, улыбнулся Виктор. Ведь тогда ещё у них всё было общее и они считали себя одной семьёй. Это и называется первобытно-общинным строем. Все, что у них было, люди делили поровну.
А я думал, тогда всё было по справедливости, протянул вдруг Володя разочарованно. Говорили ведь, будто у первобытных людей был коммунизм.
Так это он и был! ответил Виктор убеждённо.
При коммунизме всё должно быть справедливо, возразил Володя с не меньшей убежденностью. А когда всё поровну, это разве справедливо? Один работал, другой делал вид, что работает, а сам дурака валял, за чужими спинами прятался, ну, тех, которые по-честному работали. И что, всем за это одинаково причиталось? Это разве справедливо?
Первобытные люди друг за друга не прятались, спокойно и серьёзно отозвался Виктор. Почему я так думаю? А ты представь, как бы они тогда выжили во враждебном мире! А им надо было выжить всем вместе, по отдельности каждый бы погиб. Вот почему они не прятались, а держались друг за друга и стояли горой.
Будто ты там был, что знаешь!
А тут и знать нечего, мягко улыбнулся Виктор. Ведь пока у людей не было ничего лишнего, самым важным оставалось позаботиться о каждом, чтобы никто не остался голодным.
Ну да, понятно. Это как у нас в классе: главное, чтобы успеваемость была хорошая, и для этого надо всех «подтянуть». Один выучил, другой списал, и оба сдали на «отлично». Если только тот, другой, не попался. Ну а если попался, то ты, Вить, будешь сидеть с ним до ночи за этими задачками, даже зная, что ему как в одно ухо влетело, так в другое вылетело. Я не про себя, ты не подумай. Ты вправду очень понятно объясняешь. Но люди они такие, какие есть, а не какие должны быть. И были такими всегда. Даже в первобытном мире. Я так думаю.
Виктор посмотрел на товарища с благодарностью: ведь откровенность это самое ценное в дружбе.
А я, Володь, думаю всё-таки, что люди очень сильно изменились именно после того, как у них появилось лишнее, и одни стали присваивать себе плоды труда других, ответил он, сдержанно улыбаясь.
Эта необычная манера так мягко и по-доброму улыбаться товарищу в споре, одновременно возражая ему со всей своей убеждённостью и воодушевлением, всегда отличала Виктора среди ребят.
Ты подумай, Володь, ведь люди в древности нарочно устраивали праздники, чтобы не оставлять лишних запасов, продолжал Виктор. Может быть, ты скажешь, что тогда они просто не умели хранить свои запасы долго, но это лишь одна сторона дела. Ведь если нет лишнего, то отнять у человека необходимое значит лишить его жизни. Люди тогда держались вместе, чтобы выжить, делясь друг с другом необходимым и помогая в беде. А когда у них стало появляться много лишнего, кто-то в конце концов захотел его присвоить.
Ну, это верно, согласился Володя. А если у кого-то одного густо, то у другого, как пить дать, будет пусто.