Когда он стал Нобелевским лауреатом, в Еврейском культурном центре на Большой Никитской состоялся праздничный вечер в его честь. После приветствий, поздравлений, после восторженного приема его яркого, я бы даже сказал, веселого ободряющего выступления перед московскими евреями в нескольких залах были щедро накрыты праздничные столы. Вино и водка, что называется, лились рекой, подавались все новые и новые вкуснейшие кошерные закуски. К столу, где расположились Виталий Лазаревич и Нина Ивановна, стояла очередь мужчин и женщин с полными бокалами, желающих чокнуться, а то и сфотографироваться с Нобелевским лауреатом. Виталий Лазаревич был в чудесном настроении, чокался, обнимался, целовался, выпивал рюмку за рюмкой, раздавал автографы.
На следующее утро он позвонил мне, сказал, что не помнит, когда ему было так хорошо, легко, весело, как на этом вечере. Поскольку я был одним из инициаторов этого мероприятия, благодарил меня, просил передать слова благодарности всем, кто организовал такой незабываемый праздник. Действительно, ни до, ни после этого вечера я не видел, не помню Виталия Лазаревича таким радостным, таким раскованным, свободным, таким пьяным, таким счастливым.
Но видел я его и в самые тяжкие дни его жизни, когда он лежал неподвижно на больничной койке. Я навещал его, звонил, старался развлечь экстравагантными новостями из жизнедеятельности литературной и политической элиты. Каждый раз он спрашивал, где я был, кого видел, что интересного читал, о чем думал с тех пор, как мы не виделись. Я добросовестно докладывал. Во время одной из таких встреч мы говорили о смерти. Я рассказал ему, как недавно, ночью, не мог уснуть и принялся размышлять о том, хочу ли я умереть во сне. И вот, дескать, результат моих размышлений: я во сне умереть не хочу. Умереть во сне, сказал я, это какое-то предательство долгой, сложной жизни. Я хочу пережить приближение смерти, хочу, чтоб у меня были мои последние дни, последние часы, последние минуты. Уснуть и не проснуться какой-то обман, ускользнул от последнего испытания. «А я, дорогой мой Саша, сдавленным, негромким голосом сказал Виталий Лазаревич, был бы счастлив умереть во сне. Вы, слава богу, здоровы, бодры духом, поэтому вам такая смерть кажется недостойной. Я мечтаю о такой смерти».
Последние слова он произнес с неподдельной выстраданной искренностью, во мне все содрогнулось. Мне стало стыдно, неловко, я ощутил всю неуместность, всю глупость своего самодовольного монолога о самоценности последних дней жизни. Я ушел от него разбитый, подавленный по существу, в тот день я первый раз в полной мере осознал, как ему тяжело, безысходно, как он унижен беспомощностью своего положения.
Однажды, не помню уже по какому случаю, я ему сказал, что ощущаю себя верующим атеистом. Как он рассмеялся, как он хохотал надо мной! «Это же нелепость, абсурд, вы же образованный человек, вдумайтесь в это бессмысленное словосочетание, что это такое верующий атеист: до обеда вы верующий, после обеда атеист?»
Верующим атеистом я остался, но эту его звонкую, хохочущую, беспредельную убежденность в своей правоте я никогда не забуду.
22 ноября
Президент Владимир Путин разъяснил на днях, что призывы к свержению действующей власти недопустимы, что такие действия антинародны. Я тоже против военных переворотов и революций. Подобные действия не устраняют народные беды, а только заменяют одни беды другими, часто еще более тяжелыми. Однако революции происходят не потому, что к ним кто-то призывает. Они происходят тогда, когда существующая власть, во-первых, не способна предвидеть драматические последствия своих действий, своей политики, во-вторых, когда она не способна быстро спохватиться, до конца признать, осознать, осудить свои преступные ошибки и, в-третьих, когда она не способна решительно, необратимо изменить свою политику, сделать все для исправления зашедшей в тупик ситуации. Если эти три условия не будут приняты во внимание, не будут выполнены, отсутствие революционных призывов не поможет.
25 ноября
С давних, давних времен обманывать врага во имя победы над ним это хорошо, это молодцы, это браво! Тут имеется в виду не только чисто военная хитрость, но и хитрость (то есть обман, введение в заблуждение) политическая, мировоззренческая, даже философская. Интересы родины выше любой правды, достоверности, искренности и т. д. В такой правде/неправде и заключается сила, о которой говорит Путин. Именно этого рода нравственность и расцвела в России в последние годы. Святая цель и есть правда, и в этой правде сила, и все, что содействует ее достижению, делает нам честь. Логика воинской хитрости, ложной маневренности возведена в святость, становится политической повседневностью.
27 декабря
Они знают, отдают себе отчет, что обманывают и в стране, и в мире, но они не знают, что они делают это для того, чтобы успешнее, увереннее обманывать себя. Они только-только начинают догадываться, что тут кроется подвох. Это видно было во время большого интервью Путина. Не прошло это тщательно подготовленное мероприятие так, как хотелось, как обычно. Они думают, это поправимо. Нет, уже непоправимо. Дальше так будет все время. Поздно начали понимать самое главное: они обманывали других для того, чтобы себя обмануть. Они это только-только начинают понимать, и то не все, некоторые. И даже трудно себе представить, чтó будет происходить по мере все большего понимания этого драматического парадокса. Это же явное вмешательство нечистой силы: обманывать других для того, чтобы не замечать, что обманываешь себя. Чем это кончится, достаточно ясно, но дело в том, что перед тем, как кончится, неизбежен некоторый промежуток времени. Он начался. Но никто не знает, сколько он продлится и как будет протекать. Я тоже не знаю. Я только догадываюсь. Но не настолько отчетливо, чтобы поделиться публично.
28 декабря
События уходящего года, Украина, Крым, поведение властей, властителя, реакция народа, большинства на это поведение, все это вместе взятое, если подвести какой-то итог тому, что в результате происходит в моем сознании, в душе, полное опустошение гражданского чувства. Почти полная утрата интереса к не личному, не персональному, не касающемуся самых близких мне людей. Чей я гражданин? Гражданин общества, которому наплевать, что с ним происходит, куда его ведут и уже почти привели? Подданный самовлюбленного тщеславца, властолюбца, кто, исходя из своих примитивных ложных уверенностей, начал войну, из которой не знает теперь, как выпутаться, врет живым и мертвым? Часть прислуживающей ему челяди, в числе которых немало пишущей братии? В начале всей этой трагической истории вокруг и внутри Украины был живой интерес обсуждать, понять происходящее. Анализировать, предугадывать. Было желание высказаться, действовать, выходить на многотысячные митинги. Перезваниваться, встречаться, делиться новостями, переживаниями. Все это ушло, пропало, кончилось. Все уже яснее ясного, не о чем говорить, не о чем думать. Нет больше загадок ни в причинах, ни в следствиях. Я все реже звоню, все реже звонят мне. Сгусток боли, стыда, беспомощности сжался, застыл. С очень сложным чувством я слушал сильное, впечатляющее последнее слово Алексея Навального в суде к кому он обращается? Те, кто смотрят в стол, никогда не поднимут головы, чтобы посмотреть на небо, чтобы подумать о Боге. Они не с тоской смотрят в стол, а со смыслом. Ибо в столе есть ящики, а в ящиках приличная зарплата. И чем больше, чем дольше они смотрят в стол, тем она становится больше, растет. На днях судьям ее повысили на 30 процентов. Депутатам Думы тем более есть на что в стол смотреть. Не к кому сегодня обращаться, вот в чем дело. Все так сложилось, что постепенно становишься сам себе гражданином. Конечно, вечно так не будет, вся эта структура гнилая, глупая, она рухнет. Но это произойдет не в результате борьбы с ней, а в результате тягучего, затяжного трагикомического самообрушения. И еще не факт, что после них не придут деятели похлеще. Общество этому не воспротивится.