Она отперла дверь, подперла ее поддоном с моющими средствами и вытащила пылесос. Это была относительно легкая работа. Галерея большой, пустой зал. Поднимать, протирать, обходить почти нечего. Фанни убрала поддон дверь с громким стуком захлопнулась и обернулась в пространство зала.
В следующий момент она пронзительно закричала.
* * *
Ну, как?
Голос Патрика звучал хрипло, как будто весь его рот был устлан наждачной бумагой.
Никак.
Тон, которым это было сказано, не оставлял сомнений в искренности.
Черт, это поэтому мы больше не веселимся?
Поэтому и из-за трех маленьких детей, простонала Эрика, поворачиваясь к мужу.
Ее дыхание заставило Патрика поморщиться. Но он скривился еще больше, когда понял, что с его собственным дыханием дело обстоит не лучше.
Не знаю, о чем я думал, когда столько пил, пробормотал Патрик, не в силах оторвать голову от подушки.
В моем случае виноват, конечно, Уле, сказала Эрика. Он явно поставил себе задачей завалить меня под стол. Как мы вообще добрались до дома? Неужели шли пешком?
Патрик напряг память, но та молчала. Так или иначе, они дома и даже добрались до постели.
Когда мы должны забрать детей? спросил он, прочистив горло.
Мы договорились на одиннадцать, но, думаю, придется просить Анну и Дана об отсрочке еще на несколько часов.
Эрика натянула одеяло выше подбородка, причмокнула и поискала бутылку с водой, которую всегда держала на прикроватной тумбочке. Осушив половину, передала бутылку Патрику, который с благодарностью ее принял.
Похоже, я слишком стар для такого Он вздохнул и попытался разобраться с собственной головой: осталась ли в ней хоть какая-то здоровая часть?
Так или иначе, ты должен признать, что вечер удался, отозвалась Эрика. Может, и не настолько, чтобы окупить твои страдания, но все-таки
Согласен, но прежде всего за счет моего присутствия за столом и речи младшего сына в стиле Нурена[9].
Ты упомянул Нурена? Неужели все эти годы я жила с подпольным интеллектуалом?
Эрика улыбалась. Светло-русые волосы обрамляли ее лицо, и Патрик про себя отметил, что его жена чертовски привлекательна даже в таком состоянии.
Я всегда был интеллектуалом, ответил он, умудрившись, опираясь на локти, приподнять верхнюю честь тела. Другое дело, что коммерческие писатели не в состоянии оценить тонкости моего юмора.
В голову ему полетела подушка, и все вокруг заходило ходуном. Оправившись, Патрик принялся щекотать Эрику. Так, постепенно, супруги пробуждались к жизни. Достаточно было одной таблетки альведона с ипреном, чтобы довести процесс до логического завершения. Но тут зазвонил телефон на тумбочке. Поначалу Патрик решил не обращать на него внимания.
Это могут быть Анна и Дан, сказала Эрика и приподнялась на локте, так что одеяло соскользнуло с одной груди.
Патрик остановил на жене долгий взгляд, после чего неохотно потянулся за трубкой.
Это не Дан и не Анна. Это с работы.
Он несколько раз прочистил горло, прежде чем ответить:
Да, это я Что ты такое, черт возьми, несешь?.. Хорошо, где?.. Я выхожу прямо сейчас. Криминалисты уже в пути?.. Хорошо, я подожду их там.
Похмелья как не бывало. Патрик откинул одеяло и поднялся с кровати.
Что случилось? спросила Эрика, медленно принимая сидячее положение.
Патрик уже надел джинсы и футболку, отрыв то и другое в ворохе одежды на полу возле кровати.
Труп в галерее в Галербакене.
Труп? Чей? Вивиан? Рольфа? Эрика тоже начала одеваться и бросила мужу пару черных носков.
Ничего не знаю, Патрик замотал головой. Уборщица сегодня утром обнаружила в галерее труп. Звонила Анника. Я выхожу прямо сейчас. Ты заберешь детей?
Я все сделаю, Эрика уже натягивала через голову студенческий свитер. Держи меня в курсе! напутствовала она мужа.
Слишком поздно. Дверь за ним уже захлопнулась.
Стокгольм, 1980 год
Лола слышала, как Пютте осторожно, чтобы не разбудить ее, выскользнула из комнаты. Вчера Лола работала дольше обычного, и веки словно налились свинцом, но топот легких ног Пютте по деревянному полу в сторону кухни заставил ее улыбнуться с закрытыми глазами.
Лола часто спрашивала себя, знает ли Пютте, что она для нее всё? Пютте была как свет, просачивающийся сквозь белые гардины. Как хруст гравия под ногами после долгой зимы.
Лола потянулась в постели. Вчера в «Алексасе» выдалась тяжелая ночь. К ним вломилась группа пьяных, озлобленных мужчин. К счастью, такое случается не так часто. В целом их клуб приличное место. Лоле нравилось там все и коллектив, и работа. Нравилось быть любимой вот так просто. Это стоило всего остального. Но вчерашние мужчины этого не понимали жалкие, ограниченные существа
Судя по звукам, Пютте уже вовсю орудовала на кухне. Лола почувствовала запах кофе и с неохотой начала просыпаться, хотя знала, что может спать сколько захочет: Пютте справится одна. Но Лоле хотелось быть с ней. Время с дочкой это святое.
Лола включила радио «Dont do me like that». Том Петти и «Хартбрейкерс» заголосили на полную катушку, и она поспешила приглушить звук, пока соседи не заколотили в стенку. Раздернула гардины, за которыми уже сверкал под лучами утреннего солнца летний Стокгольм. Лоле посчастливилось снять эту квартиру через вторые руки. Одна из коллег в «Алексасе» несколько лет тому назад переехала в Лос-Анджелес и захотела сдать «двушку» в Васастане в особняке постройки рубежа столетий. Последний этаж. Утреннее солнце над стокгольмскими крышами. Лола согласилась тут же. Для нее и Пютте это был идеальный вариант. Не то что мрачная лачуга в Бандхагене, где они жили до того.
В ногах кровати на вешалке белоснежный халат. Белый с раннего детства любимый цвет Лолы. Может, потому, что когда-то у нее был белый пони. Или просто ее медно-рыжие волосы хорошо смотрятся на белом фоне Крашеные, но какое это имеет значение?
Что за вкуснятину ты готовишь, дорогая?
Возле кухонного стола Лола чуть не споткнулась о розовый рюкзак Пютте с Барби на кармашке. Дочка всюду брала его с собой, и Лоле строго-настрого воспрещалось смотреть, что там. Притворно вздохнув, она прислонила рюкзак к стене, устроилась за дорогим сосновым столом и закурила. Пютте поставила перед ней чашку с кофе, после чего торжественно огласила меню:
Яичница-болтунья, стокгольмский батон с домашним сыром и никакого масла. И бекон. Настолько прожаренный, что можно заболеть раком от одного его вида.
С чего ты это взяла, дорогая? перебила ее Лола. Никто не заболевает раком от бекона. Весь рак от атомных электростанций, будь они неладны.
Она выпустила несколько идеальных дымовых колец, специально для Пютте, которая маленькой так любила ловить их на палец.
Ну, теперь я готова. Давай подкрепимся.
Пютте хмыкнула. Она любила слово «подкрепимся».
Начни с яичницы, папа.
Да, босс. Я начну с яичницы.
Лола поднесла вилку ко рту.
Это бесподобно!
И осторожно вынула изо рта яичную скорлупу, когда Пютте повернулась к плите.
Вивиан с удовольствием пошевелила пальцами ног, лежа в постели. Она гордилась тем, что сумела постоять за себя и заставила Рольфа с ней считаться пусть маленькая, но важная победа.
В остальном мир все так же вращался вокруг него: его выставок, поездок, друзей, клуба «Бланш». Вивиан была не более чем винтиком в этом сложном механизме. И все-таки вчерашняя ночь что-то переломила. Вивиан повеселилась на празднике, не будучи при этом тенью Рольфа.
Она оглядела комнату. Как и во всех номерах «Большого отеля», темой интерьера был один из крупных портовых городов мира, в данном случае Токио. На стенах в каждой комнате письма некоего капитана Классена, адресованные его сестре, с описаниями японской столицы. Вивиан была разочарована, когда узнала, что Классен вымышленное лицо. Но номер ей нравился.