Геммы. Сыскное управление - Коэн Анна

Анна и Марк Коэн

Геммы. Сыскное управление

Забытое знакомство

Карета остановилась у невысокого обрыва, откуда открывался вид на залив и рыбацкую деревню. Должен был открываться, потому что отец поспешно задернул шторы и вышел вон. Только бросил напоследок:

 Оставайся здесь.

Девочка несколько мгновений вслушивалась в его удаляющиеся шаги, потом в мелкий перестук камешков, катящихся со склона. Снаружи всхрапывали и били копытами кони, вскрикивали, будто переругивались, птицы. А за всем этим море, море, море! Огромное, почти бескрайнее, оно гулко вздыхало, толкаясь о невидимый девочке берег мягкой грудью и вновь отступая.

В карете было темно и душно. И вдобавок невыразимо скучно. Терпение быстро иссякло ну нечем ей заняться: разве что снова выдергивать золотые нити из обивки сидений, опостылевших за долгие дни пути. Девочка распрямила затекшие ноги и задумалась не станет же папенька ругаться, если она отойдет от кареты всего на два шажочка? Не станет, разве только пальцем погрозит и тут же простит, как прощал ей до этого все выходки.

Она тихонько потянула за изогнутую крылом медную ручку, и лаковая дверца приоткрылась с тихим скрипом, потонувшим в новом чаячьем вопле. Морской ветер, будто только того и ждал, швырнул ей в лицо горсть мелких брызг и рванул шляпку так, что та едва не улетела.

Девочка облизнула соленые губы, рассмеялась и совсем откинула густую черную вуаль здесь она ни к чему. Рина огляделась и увидела, что кучера Антона тоже нет на месте, он ушел в деревню с отцом. Тем лучше, некому будет нажаловаться.

Море оказалось не синим, не лазоревым и не небесно-голубым с радужными переливами от солнечных лучей. Ее глазам открылось поле молочной ртути, что на горизонте сливалось с таким же скорбным небом. Рина пожала плечиками и, подтянув тесемки плаща, зашагала к краю обрыва, за которым скрылся отец. Она никогда прежде не видела рыбацких деревень. Она вообще мало что успела повидать.

Каблуки ее высоко зашнурованных сапожек вязли в рыхлой песчаной земле. На такой хоть рисуй, все видно будет. Протанцевав до края, Рина заглянула за него.

Деревенька оказалась на удивление тихой. Может, все ушли в море?

Но, переведя взгляд выше, к водной кромке, Рина вдруг увидела силуэт отца. Он выглядел необычно: вместо гордой осанки полусогнутая спина. Боком, пригнувшись, он приближался к воде, а рядом с ним кучер и его верный помощник Антон растягивали в руках рыболовную сеть. Как будто они собирались поймать кого-то.

Дальше, в воде, там стояла фигура. Кто-то совсем маленький стоял, и волны толкали его со всех сторон, пытаясь повалить на колени, захлестнуть с головой. А вокруг на поверхности волн безжизненно лежали какие-то рыбины, ими двигала только вода, но не они сами. Большие рыбины, с человеческий рост. С руками и ногами, с юбками и в рубахах, со светлыми и темными волосами, что треплет прибой Не рыбины. Люди. Все они лежали в прибое лицами вниз, головой к ртутному горизонту.

Все, но только не тот мальчик. В том, что это мальчик, ее ровесник, Рина уже не сомневалась.

Отец и Антон растянули сеть, приближаясь к линии прибоя. Они хотят поймать его? Этого ребенка?

Тут отец обернулся и увидел ее. Он закричал:

 Назад! Прячься!

Рина попятилась, сделала только один неверный шаг, но обрыв уже посыпался, поплыл под ее ногами, и она заскользила по песку и гальке вниз.

Мальчик, до того неподвижно смотревший на волны, тоже повернул голову. Светлые пряди захлестнули его бледное лицо.

Рина, запутавшаяся в юбках на кринолине, ободравшая ладони даже сквозь перчатки, замерла, не сводя взгляда с его тощей фигурки в развевающихся на соленом ветру пепельных лохмотьях.

И чужой голос в ее голове вдруг спросил:

«Кто ты?»

ДЕЛО  1:

Счастье как жар-птица I

Сквозь частые перекрестья узких оконных рам Архива свет проскальзывал будто бочком, стараясь не касаться высоких тонкокостных стеллажей, шатких стопок пергаментов и груд свитков.

Луч перешагнул через выдающего немелодичные носовые рулады Хранителя, рассеянно погладил по лысеющей голове Рустикса, который тайком размазывал козявку по корешку фолианта четырнадцатого века, и на цыпочках подобрался к кудрявому светловолосому пареньку лет восемнадцати, младшему из троих работников Архива. Тот совершенствовался в тонком искусстве сна с открытыми глазами. Если бы случайный прохожий, никоим образом не знакомый с делами Ордена, заглянул в эти глаза, он содрогнулся бы настолько нечеловеческими они были: то были глаза ястреба, золотисто-желтые и прозрачные, как застывшая в тысячелетиях смола; зрачок, будто древнее живое существо, замер в ее глубине.

Но случайный прохожий никак не мог попасть в здание Архива, так что содрогаться было некому, и парень продолжал таращиться на страницу с переписью рыцарей Ордена за тысяча шестьсот девяносто второй год, а кончик гусиного пера уже истек красными чернилами на пергамент и безнадежно высох. Тут луч коснулся носа парня всеми пылинками, которые он нацеплял на свой шлейф, пока гулял между полок, кудрявый сморщился и чихнул во весь голос. Где-то между стеллажей прокатился шорох бумажной лавины.

 Я пишу, пишу!  вскрикнул парень, очнувшись.  Я не сплю!

 Ила-а-ай!  протянул Хранитель с другого конца зала самым сварливым своим тоном. После такого обращения всякий поймет добра не жди.  А ну иди сюда, паршивец!

 Вот же демон!  шепотом выругался незадачливый переписчик по имени Илай.  Химера рогатая, будь я трижды проклят!

 Гемм Ила-а-ай!

В тот миг он испытал почти такой же ужас, как когда ему вынесли приговор и заточили здесь.

 И угораздило же,  все так же тихо бормотал Илай, обреченно шаркая к высокой кафедре, над которой уже покачивалась пегая, как перепелиное яйцо, голова Хранителя Архива.

Еще миг и на переписчика уставились глаза старика: когда-то пронзительно-синие, но теперь поблекшие до водяной прозрачности от того, что Хранитель долгие годы не использовал свой талант.

 Я слышал колыбельную,  подозрительно протянул Хранитель,  навязчивую такую мелодийку Признайся, твоя работа, шельмец?

 Колыбельную?  Илай сдвинул брови с самым невинным и в то же время сосредоточенным видом.  Не понимаю, о чем вы, я не слышал никаких посторонних звуков. Разве что муха пролетала полчаса назад от восточного окна к южному.

Притворство далось ему с трудом, но он знал, что бывшему дознавателю нипочем не расколоть его, если он только сам не признается слишком слаб лазурит старика.

Но тот был не так прост. Говорили, в свое время он чуть было не попал в Орден и не стал Сияющим, но предпочел остаться на старой службе.

 Я вижу больше, чем могут мои бесполезные глаза,  угадав его мысли, рявкнул Хранитель, перегнулся через край кафедры и ухватил Илая за подбородок длинными серыми ногтями. Бледные радужки стариковских глаз на долю секунды затянулись синими прожилками и тут же угасли. У Илая подогнулись колени.  Кому, как не тебе, вытворять такое? Я знаю, ты заполз мне в голову со своей дурацкой песенкой! Думал, усыпишь старика и сбежишь в город через Черный сад? Но ты настолько слаб и глуп, что своим шепотком усыпил нас обоих! Ха, мальчишка, не провести тебе меня! Не сегодня!