Наталья Григорьевна Северова - Проза народов Севера: особенности языка стр 2.

В соответствии с целью ставим задачи:

 определение особенностей образно-ассоциативной системы прозы народов Севера;

 сравнительный анализ языковых особенностей повестей «Я слушаю Землю» и «У гаснущего Очага» Е. Д. Айпина.

ГЛАВА 2. ОСОБЕННОСТИ ОБРАЗНО-АССОЦИАТИВНОЙ СИСТЕМЫ ПРОЗЫ НАРОДОВ СЕВЕРА

Основная цель этой книги  исследование взаимодействия различных культур (мифологической и цивилизованной) на микроуровне художественного произведения.

Прежде всего внимание привлекают тропы и, близкие им по принципу осмысления действительности, сравнения.

Определим, в чем проявляются мифологическое начало и начало, идущее от цивилизованной культуры, на уровне образно-ассоциативной системы: рассмотрим основные группы тропов и сравнений.

В качестве рабочего определения тропа используем проверенную временем формулировку:

троп  семасиологически двуплановое употребление слова, при котором его звучание реализует одновременно два значения  иносказательное и буквальное, связанные друг с другом либо по принципу смежности, либо сходства, либо противоположности [3;626].

Говоря о тропах, мы привычно вспоминаем

метафору,

метонимию,

синекдоху,

эпитет,

гиперболу,

литоту,

перифраз,

оксюморон,

иронию.

Взаимодействие национальных культур на микроуровне (эмпирические наблюдения). С ярким проявлением взаимодействия двух культур мы сталкиваемся в романе чукотского писателя Юрия Сергеевича Рытхэу «Сон в начале тумана» (1966).

Тема этого произведения  судьба человека, перешедшего из цивилизованной культуры в культуру первобытную.

Роман изобилует сравнениями и тропами, отражающими взгляды представителей двух культур друг на друга.

Канадец Джон Макленнан, ловя на себе пристальный взгляд чукчи, думает:

«Какие у него странные и узкие глаза! Что можно разглядеть за этими щелочками, похожими на прорези в бабушкиной копилке? [выделено  Н. С.]» [4;22];

«Токо подошел ближе, обменялся несколькими словами со спутниками и необычно посмотрел на Джона. Тот различил нечто вроде улыбки на смуглом, как обивка старинного кожаного кресла, лице [выделено  Н. С.]» [4;2425].

Плоское лицо чукчи напоминает Макленнану «стилизованное изображение эскимоса в Национальном университетском музее в Торонто» [4;26].

Передавая восприятие Джоном чукчанки, добывающей огонь первобытным способом, Ю. Рытхэу употребит перифраз «дикая дочь Прометея».

В свою очередь, чукчи, наблюдая за тем, как канадец ест, делятся впечатлениями:

« Зубы-то у него какие!  восхищенно произнес Армоль.  Белые, острые, как у горностая.

 Да,  отозвался Токо.  Такой вцепится, не оторвешься» [4;25].

В романе сразу же обращают на себя внимание те эпизоды, в которых герои пытаются адаптировать представление о своей культуре, переводя ее на язык культуры иной.

Так, Макленнан в разговоре с Орво, несколько приобщенным к цивилизации, объясняет:

«<> в Торонтском университете  это такая большая школа, где человека накачивают всевозможными, большей частью ненужными знаниями, <>» [4;69].

Заметим, что не только в случаях такой адаптации мышлению Макленнана свойственна предметность (какой, казалось бы, должно обладать сознание чукчи).

Предметность свойственна мышлению канадца и в большинстве ситуаций, когда он должен характеризовать иную культуру.

И это идет не только от потребности быть понятым людьми иной культуры.

С помощью тропов, передающих речь героя, Ю. Рытхэу постоянно подчеркивает, что он воссоздает в романе тип «среднего» цивилизованного человека, чтобы показать магию, притягательность культуры, основанной на принципах непосредственной связи с природой.

Такая культура способна «обратить в свою веру» стереотипного «белого» человека.

Таково положение дел с взаимодействием культур на микроуровне художественного произведения при первом, поверхностном наблюдении.

И это, скорее, взгляд двух культур друг на друга, чем их взаимодействие.

Для того, чтобы проследить глубокие процессы при взаимодействии культур на микроуровне в северных русскоязычных литературах, постараемся отыскать следы мифологического начала в сфере ассоциативной образности.

Черты мифологической культуры в образно-ассоциативной системе северной прозы. Черты мифологического видения мира:

антикаузальность,

неподвижность (отсутствие развития),

предметность,

конкретность,

лишенность качественных (оценочных) признаков.

Черты мифологической культуры прежде всего будут проявляться в обрисовке исконного сознания героев.

Вот как дает восприятие революции манси Юван Николаевич Шесталов в повести «Когда качало меня солнце»:

« Кто такой? Революца? Если человек, то какие у него глаза, руки, голова? Головой он силен или руками? А есть ли у него сердце?! Можно ли с ним договориться лесным людям? Ценит ли он мех соболий или беличий?

 Кто такой Революца? Если он дух, то какой дух? Черный или белый? Злой или добрый? Какую жертву он просит? Большую или маленькую? Жертву с кровью или без крови? Откликнется ли на молитвы? А может, как многие духи, на жертвоприношении побывает, полакомится кровью и улетит, не оказав помощи страдающим?» [5;337338]

Кроме конкретности и предметности исконного сознания, проявляющихся в этом фрагменте, здесь присутствует и качественность, которой наделяется образ (хотя и не в современном понимании).

Мы имеем дело не с беспримесным мифологическим сознанием, а с авторским фольклором Ювана Шесталова.

Качественность здесь проявляется как сакральность-профанность объекта описания.

В романе Юрия Рытхэу «Сон в начале тумана» мы, казалось бы, должны столкнуться с качественностью характеризуемого образа в эпизоде:

« Что там?  спросил Джон, кивая в сторону темневших костей.

 Могила Белой Женщины,  ответил Орво.

 Белой Женщины?  удивился Джон.

 Не совсем белой,  поправился старик.  Так ее прозвали, потому что родилась она и жила на берегу белого от льда и снега моря» [4;70].

Диалог канадца Макленнана и чукчи Орво, знакомого с особенностями цивилизованного мышления, показателен: «белая»  как основной признак Женщины  прародительницы всего прибрежного народа  не является качеством самой Женщины.

Это  признак окружающей ее природы.

Черты цивилизованной культуры в образно-ассоциативной системе литератур Севера. Миф примитивно онтологичен.

Здесь есть общие представления

о картине мира,

основных типах систем,

общих законах их функционирования,

но это  ограниченная бытийность небольшого замкнутого пространства.

Бытийность, боящаяся бесконечности.

Поскольку видит ней только проявление хаоса.

С течением времени сакральная составляющая картины мира уступает место социальному и этическому наполнению.

Одним из проявлений эстетических поисков становится тропика.

Уже в рамках фольклора начинают проявляться

каузальность,

движение,

качественность,

достаточная степень абстрагированности для возникновения переносного смысла.

Возникает, а в ряде случаев получает дальнейшее развитие, идея последовательности во времени.

В индивидуальном творчестве эти процессы проявляются более полно и последовательно.

Причинно-следственные представления способствуют индивидуализации героя.

В повести Ю. Рытхэу «Когда киты уходят» юная Нау влюбляется, и все, происходящее в мире, приобретает причины и следствия:

«Мир звуков разъялся, как и видимый, и теперь Нау знала, откуда идет грохот бьющих о скалы волн, шелестящий звук ветра, гладящего невидимой огромной ладонью тундровые травы, плеск мелких волн в лагуне, журчание воды в ручье, бегущем по каменистому склону.