Ее услышал подошедший князь Шаховской, одобрительно и строго покивал крупным носом.
Милые барышни, это не проверка и не экзамен, но я бы очень желал, чтобы вы выказали все возможное усердие перед публикой.
Девочки притихли. Катя старательно расправляла платье. Когда князь отошел, Верочка покосилась на нее с подозрением.
Нет, уволь, Катенька, ежели ты так волнуешься
Я не волнуюсь, возразила Катя и присела, чтобы спрятать лицо. Развязала и стянула туфельку, несколько раз согнула в руках, разминая плотную кожаную подошву. Обулась, перемотала ленты на щиколотке и попробовала приподняться на пальцы, как учил Дидло по примеру итальянки Анджолини и великой mademoiselle Gosselin-старшей.
Волнуешься!
Веруня, не надо, я, право, спокойна.
Нет, ты боишься! взвизгнула Верочка и нервно заломила руки. Боишься, я же вижу!
У тебя здесь нитка из подола торчит, прервала ее Катя. Повернись, я завяжу аккуратно, отпорется долгов много будет, а у нас и так денег нет.
На эту шутливую манеру ушли ее душевные силы без остатка, и когда она вышла на середину зала и поклонилась, ей казалось, что она вот-вот упадет в обморок, а взглянуть на гостей было решительно невозможно. Как танцевала, она не помнила, какие чувства должна была внушить и выразить позабыла, вдобавок допустила несколько ошибок. Отрывок партии Амура из «Зефира и Флоры» был не из сложных, и суровый Дидло не простил бы ей на репетиции безобразия, но князь Шаховской только кивнул и взглядом велел поклониться гостям.
Катя, точно сомнамбула, повернулась, поклонилась как ей казалось, ужасно неловко и, выпрямляясь под аплодисменты, встретила взгляд Милорадовича, сердечный и ласковый.
Бис! сказал генерал-губернатор и подтолкнул локтем генерала Остермана. Тот, видимо, удивился, но поддержал, а там закричали и другие гости, захлопали громче.
Катя вспыхнула до ушей, но Шаховской нахмурил брови она встала в позицию, поднимая руки, и почувствовала вдруг, что ей уже не страшно, а весело, и она может, как истинный Амур, на деле поражать сердца этой великосветской публики меткими стрелами любви. Повторить ей довелось всего несколько па сколько сыграли музыканты по молчаливому жесту князя, но раскланялась под аплодисменты она свободно и вприпрыжку умчалась за дверь, будто у нее выросли волшебные крылья.
Хороша, заключил Остерман, поправляя очки.
Милорадович повернулся к нему.
Значит, одобряете?
Остерман прищурился.
Что именно?
Катенька в некотором роде моя protégé26. Я и князя упросил, чтобы она нынче эту партию представляла.
Странные у вас protégés, Михайла Андреич! рассмеялся Остерман. Я бы понял, если бы она Флору представляла или другую какую заглавную партию, а здесь
Бог мой, Александр Иваныч, Флору ей танцевать рановато! А вот кого выпустить Амуром в Большом театре Шарль Иваныч думает как раз. И про Катю тоже.
Остерман сложил очки и устало потер висок.
Ежели Дидло сам про нее думает, какая же она вам protégé? Впрочем, я в закулисных интригах не разбираюсь, а танцует девочка и правда неплохо.
За дверями давно оттанцевавшая свое Верочка едва не задушила Катю в объятиях.
Ах, миленькая, ты так чудесно танцевала! Так замечательно, сердце мое, у тебя талант огромнейший!
Полно, Верочка, оставь, слабо отбивалась Катя. Вздор какой говоришь, сплошная начинка выходила
А вот и не начинка! Не вздор! Миленькая, из нас никто и вполовину так этой партии не знает! Я смотрела, все в восторге были, глаз с тебя не сводили!
Все? вдруг вскинулась Катя, схватила ее за руки. Веруня, а он что же?..
Кто? оторопела Вера.
Катя прижала ладони к лицу.
Боже, что я говорю? Все вздор, Веруня, вздор. Я испугалась.
Верочка крепко взяла ее за плечи, развернула лицом к свету.
Сядь! распорядилась она, толкая Катю в угол к стульям. Бела, как смерть, на ногах не стоишь! Кукушка ты, разве можно так волноваться? А ну как Шарль Иваныч тебя выберет представлять, ты что же ляжешь и помрешь там? Посиди, сердце мое, я тотчас буду, только уксуса спрошу, тебе виски протереть.
Про уксус Верочка забыла, заболталась с подружками о грядущем выборе танцовщицы для настоящей роли. Впрочем, и Катя быстро забыла свой странный вопрос, заглядевшись в дверную щелку на салонные танцы, которые сменили балет. Воспитанниц училища, разумеется, танцевать не приглашали, но они во все глаза провожали летящие по залу в вальсе пары.
А Пушкин-то не танцует, шептались девочки.
А генеральша-то Керн
Полно, пока князь Шаховской здесь, и мы не уедем.
Ой, миленькие, мне бы такое платье!
Убила! И в залу, с господами сенаторами танцевать!
А что, я дворянского звания! Завидуешь?
Девочки, не ссорьтесь, оно того не стоит. На даче князя можно и на вечерах потанцевать, и господа у него не меньшие собираются, а платья бальные не надобны.
Катерину слушайте, Катерина дело говорит.
А она тоже дворянка! Но за те платья, поди, денег сколько заплочено!
Ой, пойдемте, девоньки, князь вон уже к хозяевам подошел, прощается, нето.
Это мазурка разве началась? Как-то непривычно играют.
Ой, миленькая, ничего себе, генерал-губернатор, прошептала Верочка на ухо Кате и уважительно присвистнула сквозь зубы. Вот это антраша! А хозяйка-то с ним Она же толстая!
Катя взглянула на нее с укором, но вгляделась в зал и сама невольно прыснула. Подхватила подругу под локоть.
Пойдем, Веруня, должно, уже экипаж подали. Еще застанут нас здесь, расскажут господину директору.
Ой, не приведи Бог! Запрет в чулан, а там, говорят, привидения.
Откуда у нас в чулане привидения? И с каких пор ты привидений боишься?
Верочка брезгливо передернула плечами и отправилась вместе с Катей.
Привидений не боюсь, а вот в чулане крысу видела, сердце мое, знаешь, какую огромную?! Хвост мне в руку толщиной, вот тебе истинный крест, и лысый весь, Катенька Гадость!
В зале Остерман разговаривал с князем Олениным, когда к ним, смеясь, пробился Милорадович, ведя под руку хохочущую княгиню Елизавету Марковну.
Бог мой, князь! Ваша супруга попросила меня отвесть, где взял, но вести ее в коридор к прислуге мне показалось как-то невежливо.
Уж скажете, Михайла Андреич, будто меня здесь в черном теле держат! возразила запыхавшаяся княгиня. Но чтобы я еще раз вам мазурку отдала, да никогда в жизни!
Михайла Андреич мазурку танцевал перед самой Жерменой де Сталь, куда уж нынешним господам лицеистам, сказал Остерман, улыбаясь. Ему и в Варшаве равных не было.
Варшава! Вот уж где нам было не до танцев! Милорадович поморщился. А что, князь, вы мне бумаги какие-то обещали по польскому вопросу?
Ну не на вечере же, граф! взмолился несчастный Оленин. Дозвольте хоть на время забыть, что я обязанность секретаря исполняю уж который год, а места как не было, так и нету! Так что же Варшава, Александр Иваныч?
Виноват, князь, я проштрафился, мне вас и развлекать теперь, со смехом перебил Остермана Милорадович. В Варшаве вот что было. К нам как-то Паскевич, кажется, подошел, с вопросом, что станет из всей великой ласки государя к полякам. А Александр Иваныч ему и брякни: «А то и станет, что ты через десять лет будешь их со своей дивизией брать!»
Воцарилось скандализованное молчание. Потом князь Оленин с сомнением покачал головой и нахмурился.
Пока что, господа, наш государь даровал Польше Конституцию, а цесаревич Константин, ежели законным браком сочетается с панной Груздинской
Бог мой! Прошу заметить, князь, теперь о политике вы сами заговорили!
Остерман с улыбкой подал руку княгине Олениной.
Пока эти двое здесь договорятся про свой Государственный Совет, позвольте вас на котильон?
***
Графиня Потоцкая откинулась на козетку и отвела от губ длинный янтарный мундштук. Она сильно похудела и осунулась за зиму, и никакая пудра уже не скрывала запавших глаз в обрамлении черных кругов.