Однако Серега Зубков с детства отличался еще одним талантом: особым зрением. Он в людях умел видеть лишь то, что хотел. И в данном случае видел единственные в мире глаза, полные материнской нежности и любви, блестящие, пронизывающие и умиляющие; видел изящный ротик, в котором пленительного и чарующего куда больше, чем во всех ртах мира; видел не вздорность, а
В общем, по-прежнему видел в этой фигуристой крикливой особе девочку с толстыми, как у куклы, смоляными косами, огромными пышными бантами, в гольфах с помпонами и в пышном платьице. Прошли те времена, когда он имел право по-свойски отвешивать ей люлей по ситуации, а то и мячом в пятак, если жульничала в вышибалы, поджидать на безопасном расстоянии от зубоскалов, чтобы отобрать и поднести портфель.
От прошлых панибратских отношений остались лишь клички Серый и Лайка.
Вы из садика? поинтересовался Сергей, вручая Ляльке леденец.
Нет, мы гуляли, объяснила Нина, лакомство отбирая, педиатр говорит, у нас лишний вес и нам нужен моцион.
Лялька, которая, лишившись конфеты, надулась, к тому же пустая болтовня ребенку надоела. Она протянула Зубкову обе ладохи и, не думая здороваться, приказала:
На ручки.
Разумеется, участковый беспрекословно усадил уставшую малолетнюю Романову себе на шею, а старшей по старой памяти предложил:
Сумку-то давай, тяжелая.
Ничего.
В гору они побрели все вместе, поскольку проживали теперь хотя и не дверь в дверь, но в соседних домах. Серега все косился, пытаясь разглядеть Нинин профиль, так что мелкая Лялька, потеряв терпение, дернула его за уши.
В сосняке гуляли? спросил он, сделав вид, что это ничего.
Нет. Там, она выдержала паузу, плавно повела рукой, за каналом
В голосе у нее прозвучали такие тайна, надрыв и ностальгия, что у Сереги аж лицо перекосило, как от кислого.
«Ну не надоест ведь. Опять за свое», но привычно сдержался и спросил вполне естественно, заинтересованно и ласково:
И как же там, за каналом?
Все неизменно, заверила Нина с тем же раздражающим выражением, стоит проклятый старый дом, не уходит никуда, только уж начали растаскивать на стройматериалы.
Речь шла о давно сгоревшем коттедже по ту сторону канала, который торчал на отшибе, постепенно зарастая осиной и ивняком, и превращался в обиталище животных и людей, которым чужда была оседлость.
А еще вот, смотри, что нашла, поделилась Нина, извлекая из сумки телефон. Не такой, как у всех, а угловатый, довольно большой, черно-золотистый, с выпуклыми кнопками сбоку. Старомодный, прямо-таки привет из прошлого.
Ты где ж такое откопала? Допотопная мобилка, заметил Сергей, машинально отметив: а в сумке-то пивас, со знаменитой разливайки с той стороны канала. Не многовато ли для буднего дня?
Нинка, как бы невзначай прикрывая сумку, снисходительно попеняла:
Деревня ты участковая. Эта «мобилка» дороже чугунного моста стоит.
Он повел плечами: мало ли готовых платить бешеные деньги за ерунду? Возмущенная Лялька пришпорила его запыленными сандалиями. Мама же ее задумчиво продолжила:
Надо же, как будто лежал, ждал меня. И до чего на тот, Лёлин, похож
И на это Сергей никак не отреагировал, хотя так и подмывало. Только пояснил по сути:
На что он похож то дело твое. Разве что имей в виду: вещь дорогая и чужая, достаточно вынуть симку или снять чехол и готово хищение.
Нина вздернула чуть покрасневший на крыльях, но по-прежнему пленительный носик:
За кого это ты меня принимаешь? Ага, ну да. Это у тебя профессиональное. С вами только свяжись сам измажешься до не могу!
Участковый немедленно сменил тему:
Как вообще жизнь-то?
Она по инерции огрызнулась:
Тебе-то что за дело? но тотчас сменила гнев на милость: Да потихоньку. Утомились с этим ремонтом, но теперь уже край видать. Денискины мама с отчимом грозятся подъехать заберут Ляльку к себе в Москву, выгуливать.
Моцион будет?
Он. А мы хоть отдохнем.
Сергей хотел одобрить, но промолчал. С толстой Лялькой на шее подниматься в гору было труднее, надо сохранять дыхание. Нина доброжелательно заметила:
Я смотрю, и ты-то все в трудах.
На том стоим.
Похвально. Женишься-то когда?
Мне доктора запрещают, отдуваясь, сообщил он.
Что, жениться? недоверчиво уточнила Нина.
Нет. Сажать на шею что-то тяжелее Ляльки.
Эй! возмутилась та, подпрыгнув. Сам жирный.
Само собой, само собой, согласился тощий участковый.
Распрощались около первого подъезда, где проживали Романовы, Зубков, дежурно-благоразумно отказавшись от чая и «заглянуть как-нибудь», пошел к своему, четвертому.
Не пойдет он никуда, ни на что, ни тогда, когда дома будет Денис, ни тем более когда не будет. Нечего давать повод ищущим повода.
Нинка, глупенькая, думает, что все прощено и забыто, но у Сергея глаз наметанный: держат ее до сих пор в зоне особого внимания. Вон как бабки зыркают, делая вид, что пропалывают палисадники, а уши что твои локаторы: не появится ли повод для сплетни.
Участковый, вежливо здороваясь, раздумывал о том, как же его замылили с этим «Когда женишься?». И ведь не спросишь в ответ: «На ком?» обидятся.
По счастью, зубковская, молчаливая мудрая мать глупых вопросов не задает. Глаза у нее имеются, и преострые, видит, что вокруг творится и что ей жаловаться не на что. Ее ребенок при хорошем деле, не пьет, не курит, все до копейки в дом отдает, оставляя себе только на провода-предохранители и прочее по своей теле- и радиочасти. В свободное время не шатается попусту, а подрабатывает монтирует антенны, усилители сигнала и прочие штуки, ремонтирует телефоны, телевизоры-чайники и вообще все, что под руку попадет.
Живут они мирно, под кожу друг другу не лезут. Потому и не беда, что оба ютятся в крошечной двушке все-таки своя жилплощадь, уже давно не коммуналка, у иных и этого нет.
Серега, навернув щец и котлет, как раз допивал кружку чая и глазел с балкона на солнечный двор. После плотного обеда мысли в голове текли правильные, освежающие и умиротворяющие: «Служба моя очень интересная, хорошая. Не то что в городе неизвестно, что произойдет даже через час, не говоря уже о сутках. Нет у меня никакого желания менять ни профессию, ни место жительства. Пусть работа у нас специфичная, далеко не для каждого, но раз выпало так, то пусть так и остается до конца».
Не успел он в сотый раз порадоваться тому, что служит не в загаженной разным элементом столице, а аж в сорока пяти километрах от нее, где люди мирные, без воображения, способны максимум на пьяное мордобитие, как в другом конце дома грянул взрыв
Глава 2
Лева, родной, деревенские боевики не твое, едко заметила Мария, подливая себе вина, пока совершенно не захватывает.
То есть не живописать то, что металось на балконе соседнего дома, брызгая кровавыми слезами? невинно уточнил Гуров.
Э-э-э, постой, постой. Пожалуй, что нет, красочно. Валяй дальше. Только если это триллер, то я, пожалуй, схожу за новой бутылочкой. И, так полагаю, она прислушалась к своим ощущениям, сыром.
Супруг великодушно разрешил:
Сделай милость, я пока помолчу. Да, и при желании, для наглядности, можем отыскать в интернет-дебрях телерепортаж об этом происшествии.
Погоди, ты по-прежнему настаиваешь на том, что глаголешь чистую правду?
Почему нет? Я всегда говорю правду, когда есть возможность, напомнил он, иди, иди, я поищу пока трансляцию.
Бодрая девица в очках с профессиональной озабоченностью на лице рапортовала, с негодованием глядя в камеру и сопровождая речь экспрессивными жестами:
Восьмого июня двадцать третьего года покой летнего дня в подмосковном поселке городского типа был нарушен сильным взрывом. Мирные жители, сбежавшиеся на шум, с ужасом смотрели вверх
Плавающая камера, бесхитростно имитируя работу «в поле», дернулась к небесам, туда, где из выбитого окна на последнем, пятом этаже вырывался серый дым. Там же, на балконе, металась женщина, хватая руками то воздух, то лицо точнее, кровавое месиво на его месте.