Я отомщу за себя! сказал Фелинис.
Господин, возразил Кермор, целуя больную руку Фелиниса, утешься; ты будешь в состоянии владеть оружием воинов. Правда, я не искусен в перевязывании ран, но они мне кажутся не опасными, и лишь бы только остановить кровь: вервены, священные омелы, которыми снабдили меня наши жрецы, хорошо помогают в этом случае. О, если бы Ардигал был здесь! Ты бы не страдал так!
Он жил в Риме?
Да, жил во время моего бегства из этого города, более двадцати лет тому назад! Он, наверное, умер теперь. Однако я поищу его. Бедный Ардигал, если он и жив еще, то очень дряхл. Один он может нас отвести туда, куда ты так страстно стремишься.
Бог сохранит нам его, постарайся же найти его!
Сначала я приглашу к тебе лекаря: твои раны должны быть перевязаны.
Ты мне пригласишь римского лекаря?
Все равно какого, главное, чтобы ты выздоровел; время летит, а нам дорога каждая минута.
Делай, как найдешь лучшим, Кермор.
Господин, избегай всяких волнений, чтобы опять не пошла кровь; я скоро возвращусь.
Сказав это, старик вышел через потайную дверь в глубине комнаты.
Едва он скрылся, как в комнатке появились две женщины; они были закутаны в широкие плащи.
Это были Флавия и Домицилла.
Азаэль хорошо исполнил данное ему поручение и узнал место пребывания двух чужеземцев.
Тотчас после прихода Азаэля, Флавия со своею родственницей и двумя слугами направились к указанному дому. Оставив слуг на дворе, они собирались уже войти в комнату чужеземцев, как услышали последние слова Кермора и были очень удивлены, когда старик назвал своего раба господином: они никак не могли объяснить себе такую перемену ролей. Тайна, которую они хотели узнать, сделалась еще непонятнее.
Очень возможно, что они бы не осмелились войти в комнату, если бы Кермор не удалился. Суровый старик страшил их более его товарища.
При появлении двух патрицианок Фелинис вздрогнул; гнев и ненависть исказили его лицо. Он не тронулся с места и не произнес ни слова.
Чужеземец, сказала Флавия, ты отказался от должной награды, которую мы предлагали вам, и не будем настаивать; но мы надеемся, что ты не отвергнешь нашу помощь: ты так нуждаешься в ней! Кровь течет из твоих ран, несмотря на перевязку.
Молодой человек горько улыбнулся и, протянув руку, сказал:
Кто же искалечил меня, как не глава вашей семьи?
Мы скорбим более всех о жестокости императора, отвечала патрицианка. Несмотря на наше с ним родство, мы также не в безопасности от его варварских капризов.
Фелинис молчал.
Флавия, став на колени, хотела взять руку Фелиниса, но он вскочил со стула и вскричал:
У вас есть, несомненно, привычка заживлять раны, нанесенные вами же. Так откармливаете вы своих рабов для садков и гладиаторов для амфитеатра!
Нами руководит сострадание к тебе и желание помочь твоему несчастью. Твое сопротивление и упреки не обижают нас. Ты должен очень страдать, а потому позволь нам наложить перевязку на твои раны: мы знакомы с этим искусством.
Легче изуродовать, чем вылечить, сказал молодой человек.
Ты несправедлив к нам! Что худого сделали мы тебе? Разве могли мы предположить, что это случится?
Цезарь кровожаднее всякого дикого зверя!
Мы ужасно страдали за тебя, когда он так бесчеловечно поступил с тобою. Я никогда не забуду, что ты сделал для меня.
И она подошла к Фелинису, тронутому кротостью патрицианки; он протянул ей руку и сказал:
Хорошо. Делайте, что хотите!
Флавия, при помощи Домициллы, обмыла раны, уняла кровь и положила на них уже приготовленную заранее, с удивительной ловкостью, перевязку. Фелинис был тронут этим поступком и с удивлением глядел на двух римлянок, близких родственниц императора, стоявших, как простые служанки, на коленях перед ним.
Мне описывали патрицианок, прошептал он, как женщин без сердца, значит, меня ввели в заблуждение?
Мы не можем хвалить себя, отвечала Домицилла. Однако мы доказали противное.
Все, что выделаете необыкновенно; женщины моей родины не согласились бы лечить раба.
Все люди равны перед Богом, сказала жена Климента.
К тому же, добавила Флавия улыбаясь, ты не простой раб, потому что человек, которому ты, кажется, принадлежишь, назвал тебя господином.
Фелинис вздрогнул и нахмурился.
Вы, значит, слышали наш разговор? спросил он с беспокойством.
Мы слышали только последние слова старика. Вы говорили о вашем народе; можно узнать, кто вы?
Я не могу ответить на этот вопрос, сказал молодой человек, снова впадая в свое обычное бесстрастие.
После нескольких вопросов, на которые Фелинис отвечал уклончиво, две римлянки, заметив целебные травы, оставленные Кермором, спросили его, что это такое, и чужестранец удовлетворил их любопытство. Домицилла и Флавия, прежде чем проститься с раненым, выразили ему еще раз свое участие и рассказали о своем местожительстве. Он проводил их до самой двери и, вернувшись, сел и задумался.
Кермор не замедлил возвратиться, врач должен был прийти вслед за ним.
Взглянув на молодого человека, он заметил его задумчивость, а также и отлично забинтованную руку.
Тебя навестили в мое отсутствие? спросил он.
Они открыли наше жилище, сказал Фелинис.
Кто они?
Домицилла и Флавия.
Неужели? вскричал старик.
Я тебе говорю.
Ах, зачем меня не было здесь! Они расположили тебя в свою пользу?
Их нежность, милосердие, приветливость меня тронули, я признаюсь, и ты можешь быть уверен, как и я, что они очень добры.
Они не лишили тебя решимости? спросил угрюмо Кермор.
Отнюдь нет, хотя я и думал, что несправедливо преследовать невинных женщин за преступления отцов их или друзей.
Фелинис, Фелинис, сказал старик серьезно, не доверяй тому, что ты увидишь в Риме, городе всевозможных соблазнов, вертепе всяких пороков и всякого вероломства. Будь всегда настороже против нежностей этих искусных сирен. Если твоя ненависть против Флавиев и наших других смертельных врагов когда-нибудь могла бы ослабнуть, тогда припомни, что я тебе покажу сейчас.
Порывистым движением он сбросил часть своих одежд. Его плечи, спина, грудь были исполосованы широкими глубокими рубцами.
Смотри хорошенько! продолжал он, сверкая взором. Смотри вот полосы, оставленные на моей коже кнутом римлян. Так они обращались с самыми славными начальниками кенимагетон, триновантов, силуров и многих других могущественных племен нашей родины.
Довольно, сказал холодно Фелипис, Я этого не забуду!..
На Латинской дороге
При помощи перевязки, сделанной патрицианками, раны скоро зарубцевались. Но молодой и энергичный человек не любил отдыха и пренебрегал оставаться в жилище.
На следующий день после визита благородных римлянок, два чужеземца, покидая свое первое жилище, поселились в десятом квартале, где находился храм семьи Флавиев. Кермор переменил свое жилище, разумеется, для того, чтобы избежать новой встречи с женою и племянницей консула Климента.
На самом деле, эти две таинственные личности нуждались в жилище только для ночного отдыха, так как они весь день находились на улице. Они выходили из дома при первых лучах рассвета и возвращались поздно ночью.
Однажды, 6-го мая, Фелинис не пошел с Кермором, который вернулся в полдень, в сопровождении старика лет восьмидесяти, со следами от тяжелых работ, долгих страданий и незавидного существования. Он носил платье рабов; члены его были тверды и черты лица выражали такую же непреклонность, как и у Кермора.
Последний представил незнакомца Фелинису и сказал ему:
Вот человек, которого мы так старательно отыскивали. Случай навел меня на него, и я привел его к тебе.
Сердиган! сказал раненый, поглядев внимательно на прибывшего.