Оглянулся и Эрот
Постучался у ворот.
Нет! мне, видно, не придется
С богом сим в размолвке жить,
И покамест жизни нить
Старой Паркой там прядется,
Пусть владеет мною он!
Веселиться мой закон.
Смерть откроет гроб ужасный,
Потемнеют взоры ясны,
И не стукнется Эрот
У могильных уж ворот!
Не думаем, чтобы к лету 1814 года он набрался собственного опыта в «науке страсти нежной», но чужой опыт любовную лирику он знал прекрасно. Образ проказливого Эрота, стучащегося у ворот, восходит к оде III Анакреона. Пушкину она могла быть известна по переводам М. В. Ломоносова и Н. А. Львова. Уже в этом раннем стихотворении, заимствуя и подражая, он умеет сделать чужое своим. В известных сюжетах вдруг светится что-то глубоко личное, хотя, быть может, мы, через призму времени, иногда и домысливаем простой текст. Ведь ему еще пятнадцать, он не может знать, как сложится его будущая жизнь; но мы-то знаем, что шутливое заявление: «Нет! мне, видно, не придется / С богом сим в размолвке жить» совершенно справедливо.
Красавице, которая нюхала табак
Возможно ль? вместо роз, Амуром
насажденных,
[Тюльпанов, гордо наклоненных,]
Душистых ландышей, ясминов и лилей,
[Которых ты всегда] любила
[И прежде всякий день] носила
На мраморной груди твоей
Возможно ль, милая Климена,
Какая странная во вкусе перемена!..
Ты любишь обонять не утренний цветок,
А вредную траву зелену,
Искусством превращенну
В пушистый порошок!
Пускай уже седой профессор Геттингена,
На старой кафедре согнушися дугой,
Вперив в латинщицу глубокий разум свой,
Раскашлявшись, табак толченый
Пихает в длинный нос иссохшею рукой;
Пускай младой драгун усатый
[Поутру, сидя у] окна,
С остатком утреннего сна,
Из трубки пенковой дым гонит сероватый;
Пускай красавица шестидесяти лет,
У Граций в отпуску, и у любви в отставке,
Которой держится вся прелесть на подставке,
Которой без морщин на теле места нет,
Злословит, молится, зевает
И с верным табаком печали забывает,
А ты, прелестная!.. но если уж табак
Так нравится тебе о пыл воображенья!
Ах! если, превращенный в прах,
И в табакерке, в заточеньи,
Я в персты нежные твои попасться мог,
Тогда б в сердечном восхищеньи
Рассыпался на грудь под шелковый платок
И даже может быть Но что! мечта,
мечта пустая.
Не будет этого никак.
Судьба завистливая, злая!
Ах, отчего я не табак!..
Стихотворение буквально соткано из мотивов и образов «легкой поэзии» и пронизано ароматом галантного и фривольного века.
«Язык цветов», в котором за каждым цветком было закреплено определенное значение, был широко распространен в культурном обиходе и в литературе эпохи рококо, а также во французской «легкой поэзии». Этот «язык» был особенностью этикета, он часто обыгрывался во французских романах конца XVIII начала XIX века. «Цветник» на груди пушкинской Клемены включает традиционный набор цветов; он почти полностью повторяет перечень из стихотворения Н. М. Карамзина «Протей, или несогласие стихотворца» (1798): «Там зрение пленят / И роза и ясмин, и ландыш и лилея». Очевидно, что Пушкина здесь не занимают метафорические значения каждого из цветков; это не использование «языка цветов», а только стилизация его. В стихотворении цветы украшают «мраморную грудь» красавицы, а не прическу или шляпку. Поэтическая формула «цветы на груди», часто используемая в «легкой поэзии», приобрела иносказательный эротический смысл, ставший уже традиционным. (С этой формулой связана метафора «розы и лилеи» как эвфемизм женской груди.)
Сопоставление цветов и табака («травы зеленой») определяет игровую и двусмысленную интригу сюжета стихотворения. «Какая странная во вкусе перемена!» восклицает поэт, хотя в действительности пристрастие молодой красавицы к нюхательному табаку в 1810-х годах вряд ли могло показаться странным. Изящная табакерка, часто выполненная из драгоценного металла, украшенная росписью или бриллиантами, была излюбленным аксессуаром светских дам[5]. Кроме того, табакерка, в которую можно было незаметно вложить записку, становилась способом тайного общения влюбленных, играя в нем важную роль[6]. Тонкая игра, основанная на этикетной семантике цветов и нюхательного табака, подготавливает заключительное нескромное признание героя: он мечтает превратиться в табак, дабы рассыпаться на грудь красавицы.
По свидетельству И. И. Пущина, адресат стихотворения двадцатилетняя сестра А. М. Горчакова Елена Михайловна, жена князя Г. М. Кантакузина[7]. 12 апреля 1814 года она навестила брата в Лицее, где познакомилась с Пушкиным. Вряд ли пятнадцатилетний лицеист поднес малознакомой замужней даме такой изящный, но весьма дерзкий мадригал. Товарищам он, конечно, его читал, не будучи опубликовано, оно стало известно и за пределами Лицея. Ничего обидного для сестры однокашника в нем не было, а изящные фривольные шутки отнюдь не считались предосудительными: ими изобилует любимая юным Пушкиным и его друзьями французская легкая поэзия.
Stances
Avez-vous vu la tendre rose.
Laimable fille dun beau jour,
Quand au printemps à peine éclose,
Elle est limage de lamour?
Telle à nos yeux, plus belle encore,
Parut Eudoxie aujourdhui;
Plus dun printemps la vit éclore,
Charmante et jeune comme lui.
Mais, hélas! les vents, les tempêtes,
Ces fougueux enfants de lHiver.
Bientôt vont gronder sur nos têtes,
Enchaîner leau, la terre et lair.
Et plus de fleurs, et plus de rose!
Laimable fille des amours
Tombe fanée, à peine éclose;
Il a fui, le temps des beaux jours!
Eudoxie! aimez, le temps presse;
Profitez de vos jours heureux!
Est-ce dans la froide vieillesse
Que de lamour on sent les feux?
Стансы
Перевод с французского
Видали ль вы нежную розу,
Любезную дочь ясного дня,
Когда весной, едва расцветши,
Она является образом любви?
Такою перед вашими взорами, но еще прекраснее,
Ныне явилась Евдокия;
Не раз видела весна, как она расцветала,
Прелестная и юная, подобная ей самой.
Но, увы! ветры и бури,
Эти лютые дети зимы,
Скоро зашумят над нашими головами,
Окуют воду, землю и воздух.
И вот уже нет цветов, и нет розы!
Любезная дочь любви,
Завянув, падает, едва расцветшая:
Миновала пора ясных дней!
Евдокия! любите! Время не терпит;
Пользуйтесь вашими счастливыми днями!
В хладной ли старости
Дано нам ведать пыл любви?
В совершенстве владея французским языком, стихов по-французски Пушкин почти не писал. «Стансы» одно из немногих исключений. В стихотворении варьируются традиционные мотивы французской поэзии XVIXVIII веков: кратковременность молодости, уподобление возлюбленной розе. Эти мотивы позже получат развитие в зрелой пушкинской лирике.
Кто же «Eudoxie» (Евдокия), к которой обращено стихотворение? Одни считали, что это все та же Елена Михайловна Кантакузина, другие что это сестра другого лицеиста, Ивана Пущина, Евдокия Ивановна, в замужестве Бароцци. Вполне вероятно, что реального адресата не было вовсе, и «Eudoxie» просто условное поэтическое имя[8].
1815 год
Измены
«Всё миновалось!
Мимо промчалось
Время любви.
Страсти мученья!
В мраке забвенья
Скрылися вы.
Так я премены
Сладость вкусил;
Гордой Елены
Цепи забыл.
Сердце, ты в воле!
Всё позабудь;
В новой сей доле
Счастливо будь.
Только весною
Зефир младою
Розой пленен;
В юности страстной
Был я прекрасной
В сеть увлечен.
Нет, я не буду
Впредь воздыхать,
Страсть позабуду;
Полно страдать!
Скоро печали
Встречу конец.
Ах! для тебя ли,
Юный певец,
Прелесть Елены
Розой цветет?..
Пусть весь народ,
Ею прельщенный,
Вслед за мечтой
Мчится толпой;
В мирном жилище,
На пепелище,
В чаше простой
Стану в смиреньи
Черпать забвенье
И для друзей
Резвой рукою
Двигать струною
Арфы моей».