Это вопрос на миллион долларов, потому что именно такими вопросами нужно задаваться 30 лет спустя. Но вы получите разные ответы, потому что у разных людей было разное восприятие, ожидания от событий, особенно учитывая, что многие их не ожидали, а многие не хотели. Болгария это не Центральная Европа, поэтому восприятия перехода часто расходятся, иногда оказываются очень конфликтующими, и это долгая история, если вы хотите знать все точки зрения. Я тогда работала в посольстве в Италии. Всю жизнь я имела отношение к Западу, у меня было представление о свободах, которые были в западных странах. Это было невинное чувство что ты можешь читать книги, смотреть телевизор, путешествовать. А с другой стороны, был местный контекст Политбюро, один лидер так много лет. И еще я должна сказать не знаю, должна ли я это говорить, но румынам это понравится: Живков был не Чаушеску даже в самом большом отдалении. Было чувство уютности в стране. Потому что она была, может быть, более провинциальной, чем центральноевропейские страны, даже если сравнивать с Румынией. Я не думаю, что у болгар хоть когда-то были претензии на то, чтобы быть центром чего-либо. Поэтому все было мягче. У нас была нехорошая шутка в отношении самих себя, она говорит о том, что ничего в Болгарии не делалось на 100 %. У нас не было стопроцентного фашизма, не было стопроцентного социализма, и сейчас у нас нет стопроцентной демократии. Это самоуничижительно, мне эта шутка не нравится, но я должна признать, что в большой степени это правда. Такого рода афоризмы не возникают ниоткуда, для этого есть почва, и я думаю, что эта шутка основывается на нашей истории. Кто-то скажет, что никакая другая нация не будет спокойно ждать 500 лет, пока ее освободит кто-то другой (имеется в виду освобождение Болгарии Россией от турецкого ига в 1878 году. И. П.). Это более или менее тот контекст, в котором происходили перемены. Люди не были счастливы по поводу режима, но не настолько, чтобы сделать революцию. Мы единственная страна, где не случилось 1956 года, как в Венгрии, или 1968-го, как в Праге, или таких восьмидесятых, как в Польше, ни даже такого 1989-го, как в Бухаресте не было у наших людей такой насильственной реакции. У нас это оказался более-менее дворцовый переворот, именно так это описывали после 1989 года. Очевидно, что Живков больше не был любимцем Кремля. В Бухаресте проходила одна из последних встреч, где министры иностранных дел и экономики, тогда это называлось министерство торговли, проводили тайные, тихие встречи с Кремлем о переменах в Болгарии. Так это все проектировалось. В отличие от других стран, перемены в Болгарии спроектированы. И вот когда случилось это знаменитое заседание Политбюро, прошло голосование они тогда голосовали, но это голосование было подготовлено в результате предварительных консультаций с Кремлем, это было как землетрясение. Я сидела в посольстве в Риме (Елена Поптодорова в это время работала советником-посланником Посольства Болгарии в Италии. И. П.) и получила звонок это был журналист с Национального радио, который сказал мне, почти дословно: «Послушайте, вы должна знать, что вашего бывшего босса заменил ваш нынешний босс». Я была в замешательстве, мы не могли ни о чем таком даже помыслить. Решение было принято, оно уже попало в новости, а этот журналист все еще не мог решиться произнести это вслух. Это очень интересно. Я сказала: я не понимаю, что вы мне говорите. А он: я вам говорю, что ваш босс, министр иностранных дел, стал новым президентом республики и председателем Политбюро. Вау! Это было огромно. Немедленно собрался штат посольства, мы сели перед телевизором, чтобы смотреть новости. Мы смотрели RAI, итальянское телевидение, интернета тогда ведь не было, телевидение было нашим единственным источником. Мы посмотрели RAI I точно, потом RAI II, чтобы удостовериться да, потом еще RAI III точно, это произошло, произошло! К тому времени мы ожидали перемен.
Она останавливается буквально на мгновение, чтобы сделать глоток кофе как будто у нее перехватило в горле от воспоминаний. В жизни каждого человека есть такие мгновения, когда он и десятилетия спустя четко, до секунды, помнит, где он был и что делал в это мгновение, изменившее жизнь, его ли самого, страны или мира. И что почувствовал. Елена Поптодорова тоже помнит свои тогдашние эмоции.
В некотором смысле я оплакиваю те годы, потому что они были, может быть, более наивными, но и чистыми во многих смыслах. Все надеялись на лучшее, на новую систему отношений, которые будут прозрачными, будут основываться не на привилегиях, но на заслугах, что даст всем равные возможности. И 1990-е были не только периодом этих надежд, но и попыток их осуществить. Было много иллюзий. Была иллюзия, что политические перемены все разрешат. Мы мало знали об экономике. Было романтическое ожидание, что это случится вот так (щелкает пальцами). Помню, как я выступала по телевидению в 1990 году, и меня спросили о политическом процессе, а я сказала, что это сложно, но через пять лет все будет в порядке. Была иллюзия, что это пройдет гладко, мы даже не понимали, что нужно проделать огромную, тяжелую работу. Ведь экономические, политические системы все было другим. Мы хотели быть там, хотели окончательного результата единственное, мы забывали о том, что нужно пройти большой путь, чтобы там оказаться. Это было время блаженной надежды, изобретательности, ожидания и даже уверенности в себе мы действительно верили, что можем все.
Что из того, о чем вы мечтали, осуществилось?
Некоторые вещи случились достаточно спорным образом. Первое многопартийная система и выборы. То, как этим злоупотребляли, другой вопрос, но система политического плюрализма есть. Свобода путешествий огромная вещь. И, конечно, доступ к большей информации, что усилилось, когда пришел интернет. Если бы это случилось раньше, можете себе представить? Как бы это работало? Если бы интернет пришел в 1988-м, например? Я даже не знаю. Так что доступ к большей информации, доступность перемещений. Многие наивные, и я среди них, полагали, что, когда изменится политическая система, это разрешит и все остальные вопросы.
Но этого не случилось.
Политические перемены произошли достаточно быстро, это было легко, потому что демократия существовала в Болгарии до 1945 года. Не так много времени и прошло не так, как, например, в Советском Союзе, не 70 лет, которые стирают любое воспоминание о многопартийной системе. У нас все еще жили люди, которые это помнили. Однажды сидела рядом с теми, кто руководил страной до 1945 года, это было потрясающе, я никогда не думала, что доживу до такого момента. Это было наследие, которое транспортировалось в 1990-е. Но это не разрешило автоматически сложный комплекс вопросов, связанных с торговлей, свободным рынком. Мы выходили из системы строго контролируемой государственной экономики в систему свободного рынка, это реально тяжело и сложно. В 1990-е не все необходимое законодательство было на месте, не было инстинкта проводить это как прозрачный процесс и наблюдать, как идет приватизация. И все это произошло по номинально новым правилам, но по старым представлениям что «наши» люди должны получить свою выгоду. Это было очень неудачно, люди были разочарованы, как прошла приватизация. Это было по законам джунглей.
Обратите внимание на эти слова про «наших» людей, выгоду и приватизацию по законам джунглей. В ходе наших встреч в Болгарии такие намеки делали часто. А намекали потому, что никто не хотел говорить напрямую об одном из «брендов» страны, по которому ее знают в мире, организованной преступности. Это то, чем Болгария не гордится (а кто бы стал?), но с чем, похоже, смирилась.