Этому, как предполагал князек, и должен был помочь ведун. Сразу после того, как вьюки были сняты с коней и занесены в комнату, Пелюша потребовал к себе хозяина постоялого двора, а пока тот добирался до постояльца, наказал Янеку потереться середь прислуги и вызнать хоть что-то про местных вещунов. После разговора с Сапегой Сквайбутис расспросил своего слугу и, сравнив услышанное, остался в общем-то доволен.
Кайну-Раугиса Вайдотаса все характеризовали как человека, понимающего пожелания заказчика ведования, но, в то же время, отнюдь не старавшегося тому любой ценой угодить. Деньги за свою ворожбу вещун брал небольшие. Странным оказалось только то, что никто не мог даже приблизительно назвать место его обитания. Обычно такие люди не скрывали, где живут, чтобы не создавать дополнительных трудностей тем, кто захотел бы к ним обратиться.
Вайдотас приблизился к столу, за которым сидели Пелюша с Юманте. Вернее, князек-то действительно довольно скромно что было для него крайне необычно уместился спиной к стене на длинной тяжелой лавке, под которой глухо ворчал в ожидании костей кудлатый хозяйский пес. Дочка же бортника вновь вознамерилась изобразить из себя не иначе как пресловутую Рагутене коварную жрицу бога всех пьяниц Рагутиса.
Сквабуйтис молчал, пристально и внимательно рассматривая вещуна, а сам лихорадочно проговаривал в голове возможные варианты вопросов, на которые хотел получить пусть не подробные и не обстоятельные, но хотя бы четко однозначные ответы. В искусство Кайну-Раугисов Пелюша веровал искренне, в чем-то справедливо почитая их бóльшими искусниками, нежели чем те же чернокнижники Юодокнигиникасы, не говоря уже обо всем давно надоевшим «благодеющим» Лаббдаррисам, которых повсеместно не принимали теперь иначе, как фокусников, плутов и обманщиков. Хотя многие из простонародья им по-прежнему верили.
Как твое имя, путник? Вайдотас первым разорвал пустоту, повисшую как камень в воздухе.
Пелюша, ответил князек и почувствовал, что начинает непроизвольно густо краснеть: ну чем, но ровно не головой думал его клятый папаша, когда с пьяных глаз придумал некому не веданое ранее имя для новорожденного младенца мужеска пола из рода Сквайбутисов! Чтобы хоть как-то скрыть ярко проступающую краску, князек сделал вид, что отхлебнул из кубка и нарочито громко закашлялся, прикрывая лицо рукавом.
Ты не первый, кто встречается мне на Пути с таким именем, внезапно объявил вещун. И вновь замолчал. Заинтересовавшийся Пелюша теперь практически в открытую разглядывал вещуна. Был тот невысок ростом, складен телом, на вид лет сорока, не более. Русые волосы на голове были коротко острижены, усы и бородка на лице, уходившие далее в рыжину, аккуратно подровнены. Наконец, Сквайбутис решился.
Что нужно, чтобы ты показал нам свое мастерство?
Хорошее свежее пиво вместо этой ослиной мочи, Вайдотас медленно вылил то, что было в его кубке, прямо на пол. Две чары? вещун вопросительно посмотрел в сторону раскрасневшейся совсем по другой причине Юманте.
Нет, понял не заданный до конца вопрос собеседника Пелюша. Госпожу не интересует будущее, как и само ведовство.
На этих словах клятая бортникова дочка подчеркнуто обиженно надула свои полные красивые губки и отвернулась, а господин Зундис уже спешил от своей стойки с полным кубком пива и берестяным коробом с крупно помолотой солью. Сквайбутис катнул по столу в сторону Вайдотаса два серебряных кругляша:
Что-то еще? Нет? Так приступай! Денег достаточно?
Вещун молча поклонился, принял от Сапеги принесенное, поставил на соседний стол и внезапно усмехнулся:
Не для зарабатывания денег мое мастерство, господин путник Пелюша (показалось ли князьку, или действительно как-то особо выделил Вайдотас интонацией его имя, что прозвучало неожиданно гулко, как будто в бочку сказано!). Люди спрашивают, пиво и соль отвечают, я лишь трактую то, что услышу от них и увижу. Деньги возьму. Нам с тобой надо остаться за тем столом вдвоем.
Вещун коротко поклонился Юманте и Сапеге, и они со Сквайбутисом перешли к дальнему от входной двери столу, упиравшемуся торцем в бревенчатую дубовую стену.
Каковы будут вопросы? Их должно быть не больше трех.
Князек быстро и четко огласил вполголоса требуемое, Вайдотас кивнул, медленно, одним длинным глотком выпил пиво, встряхнул кубок и сел за стол спиной к Пелюше, так что тот не мог видеть, что показывали и говорили вещуну предметы его ведовства. Но когда Вайдотас через десять минут обернулся, Сквайбутис обомлел не лицо, маска какая-то, личина. И выглядел вещун одновременно каким-то растерянным и Испуганным, что ли? Да, внезапно понял князек, что-то о-очень плохое увидел в его будущем Вайдотас.
Говори. Как есть, говори!
Высшие запретили мне, вещун вдруг поднял на Пелюшу ставшие абсолютно черными и бездонными серо-голубые ранее глаза. Скажу лишь, что видел я клыки и когти, видел звериный страшный оскал. Давно не слышал я таких ответов, господин Пелюша (и снова как-то странно, на этот раз жалобно прозвучало имя Сквайбутиса). Перемени дорогу
Всю оставшуюся ночь «герцог литовский» провел в своей постели, рано поднявшись в свою комнату. Где-то рядом с ним временами то всхрапывала, то начинала что-то бормотать сквозь беспокойный сон вновь загулявшая до поздней ночи Юманте. Не мог понять Пелюша, что могло в его вопросах вызвать столь неожиданные ответы, что потом чуть подробнее растолковал ему вещун. Всего-то хотел знать Сквайбутис приедет ли на полевой стан беглый князь Товтивил, будет ли там же некто жмудин по имени Вебра Клаусгайла и останется ли князь Полоцкий Константин до утра, до конца ярмарки?
Короче говоря, ко входу в Кенигсбергский замок Пелюша попал хоть и вовремя к началу приемных часов, но не выспавшийся всю ночь ворочался, не мог уснуть с расстройства. Комтур Альбрехт Мейсенский настроение просителю тем не менее изрядно поднял: не стал мариновать того перед своими покоями, это раз. И два: практически с порога поименовал Сквайбутиса «герцогом литовским». Откуда же знать Пелюше, что незадолго до его приезда Орденский начальник как раз намеревался держать совет, как покрепче насолить негоднику Миндовгу а тут такая оказия!
Приосанившийся князек подкрутил усы и уже более уверенным голосом изложил свою жалобу на обиду от жемайтов, опустив, естественно, некоторые деликатные подробности, и просьбу о выделении в его распоряжение двух десятков всадников, на что Альбрехт ответил чуть ли не медовым тоном, мешая с литовскими немецкие и латинские слова:
Многоуважаемый друг мой, Ducem Litvaniae (да-да, «герцог литовский», Пелюше не почудилось!), я понимаю, что вы были оскорблены, ukrzywdzony этими наглецами практически на своих родовых землях, сердце князька на этих словах провалилось куда-то вниз от восторга: а вдруг! и Новогрудок тоже под себя прибрать удастся? Вот это было бы неслыханной удачей! Но ведь прямо намекнул комтур на это! И потому я выделяю тебе двадцать конных немцев, rejterow. Командовать ими поставлю Мартина Голина и Конрада по прозвищу Tuwil. Но начальствовать над походом на эту богомерзкую свадьбу, Мейсенский брезгливо поморщился, поручаю тебе, друг мой.
«Ого, сам Конрад Дьявол, это очень здорово, и целых двадцать рейтеров, а это, с учетом их оружных людей, уже целое войско», успел стремительно подумать Пелюша и чудом, неимоверным усилием удержался, чтобы не бухнуться перед комтуром на колени, что никак не подобало «герцогу литовскому». Только смиренно и почтительно наклонил голову дескать, «Покорнейше благодарю, друг мой»! А Альбрехт тем временем продолжил: