С образованием временного ревкома в Якутии начался новый этап период политики «военного коммунизма», составными частями которого являлись продразверстка, экспроприация собственности и жесткая партийная регламентация жизни общества. Ключевым элементом этой системы должен был стать продотдел, права которого были существенно расширены. Отдел имел право реквизиции предметов первой необходимости, регламентации потребительских цен и розничной торговли, регулирования ввоза и вывоза товаров и продуктов по области. Другой важной функцией продотдела стало определение норм потребления для различных категорий граждан и распределение предметов потребления по установленным нормам. Однако, центр не испытывал к его сотрудникам особого доверия, опасаясь разбазаривания средств. Поэтому по рекомендации М.К. Аммосова, в Якутии была введена должность губпродкомиссара.
Волюнтаристская политика, проводимая большевиками, привела к тому, что к концу 1920 года в Якутии возник недостаток хлеба в размере 450000 пудов. Похожая ситуация складывалась и в других сферах. План по поставкам скота был выполнен на 80%, а масла 130. В результате этого уже в октябре 1920 года красноармейские и городские пайки были существенно снижены, для большинства скотоводов и охотников уполовинены. Столь удручающей ситуации с продовольствием не было даже в начале 1919 года: тогда голодовка началась только в марте и была компенсирована поставками из Иркутска к июню. Одновременно с обложением крестьянства, продолжалась экспроприация промышленных предприятий, банков, транспорта и связи, а также имущества крупных купцов. По указанию из Москвы все предприятия Якутска, находящиеся во владении частных лиц или обществ, были экспроприированы властями или переведены под контроль государственных органов. В течение осени и зимы 1920 года кустарно-ремесленное производство Якутска перешло на выполнение государственных заданий и окончательно утратило связь с рынком. Бедственное положение кустарей усугублялось прогрессирующей гиперинфляцией, несравнимой с падением стоимости сибирского рубля. Весной и летом 1921 года практика экспроприации мелкой буржуазии была перенесена в Олёкминский и Вилюйский уезды. Лучшая в Якутии ферма С.П. Барашкова и другие менее крупные хозяйства были экспроприированы и превращены в совхозы и колхозы.
В области кооперации ЯСНХ проводил целенаправленную политику по сокращению функций промышленного отдела союза кооперативов «Холбос», который лишился возможности формировать собственные ресурсы и проводить заготовительную работу среди кустарей и ремесленников. Следствием этого стала ликвидация кооперативного фонда промышленности и сокращение производство на своих кожевенном и мыловаренном заводах. В результате волюнтаристкой деятельности ЯСНХ маломощные, отсталые промыслы немногочисленных кустарей и ремесленников пришли к окончательному разорению и развалу, а перевод кооперативного производства под полный государственный контроль фактически разрушил местную кооперацию.
Частью политики военного коммунизма стало введение обязательной трудовой повинности. Она представляла собой подворную повинность по содержанию обывательских станций Верхоянского, Вилюйского, Охотского и Амгинского трактов. Для селений и наслегов выше Олекминска она заключалась в заготовке дров для нужд водного транспорта (7500 погонных саженей). В центральной Якутии прошла мобилизация по одному плотнику с наслега в Намской, Восточно-Кангаласской и Мегинской волостях на строительство радиостанции, ремонт школьных зданий и промышленных предприятий. Раскладка повинности в наслегах производилась совершенно произвольно и вызвала большое недовольство среди простых якутов. За отказ от гужевой повинности предусматривались административные взыскания в виде конфискации лошадей и перевозочных средств, лишения карточек на дрова.
Другим «деянием» Якутского ревкома стала трудовая мобилизация якутов на Ленские золотые прииски, где ощущалась нехватка рабочих. На основании постановления Сибревкома от 4 мая 1921 года Губревкому предписывалось послать в Бодайбо 1000 якутов. Это вызвало существенные волнения среди якутов трёх южных округов, где проводилась мобилизация. К середине лета годными к отправке были признаны только 533 человека из 1702. Столкнувшись с трудностями, 22 августа II съезд ревкомов Якутии без согласования с РВС V армии и Сиббюро принял решение об ограничении трудовой мобилизации 750 якутами и ввиду исключительно тяжелой обстановки запретил реквизицию конного скота по губернии, вслед за которым последовало решение Губревкома. Оно было воспринято якутами как отказ от трудмобилизации и началось их массовое дезертирство.
Большевики и их последователи понимали культурную революцию несколько в ином ключе и начали её с притеснения религии. Сначала под удар революционеров попала православная церковь, у которой конфисковали собственность и стали закрывать храмы. Вслед за попами преследованиям подверглись ойууны, представлявшие собой довольно влиятельную прослойку в якутских улусах. Обвинённые коммунистами в шаманизме, язычестве и других грехах они были вынуждены уйти в подполье и совместно с национальной интеллигенцией и тойонами составили влиятельную оппозицию режиму. Очередным деструктивным шагом Якутского ревкома стала школьная реформа и финансирование сферы образования по остаточному принципу.
Оппозиционные настроения советской власти стали в Центральной Якутии проявились уже в июле 1920 года. Их выразителями стали якутские интеллигенты и учащаяся молодёжь, группировавшиеся вокруг «Саха аймах». Оппозиционеры вели себя неосторожно, допуская высказывания, которые можно было интерпретировать, как антисоветскую пропаганду. Получив информацию об этих разговорах, П.А. Слепцов (Ойунский) специально выезжал в Амгинский улус, где дал установку местной милиции: «надо уничтожить всех кулаков и изъять их имущество, расстреливать всех кулаков и подкулачников». Однако руководство Амгинского улуса ограничилось арестом 40 подозреваемых лиц и высылкой их в Якутск, где они были вскоре освобождены. 14 августа Губревком известил Сиббюро о «раскрытии Оросинского контрреволюционного заговора из лиц якутской национальности». Естественно, что этот шаг был негативно воспринят якутской национальной интеллигенцией, которая окончательно разочаровалась в советской власти.
Непредвзятый анализ документов позволяет сделать вывод, что «оросинский заговор» стал частью аппаратной игры, которую затеял М.К. Аммосов для того, чтобы выйти из подчинения Иркутской губернии. Это подтверждается тем фактом, что после двух с лишних месяцев расследования618 участников «Оросинского» заговора амнистировали. Вместе с его «руководителями» Р.И. Оросиным и В.В. Никифоровым Якутск покинул главный инициатор «раскрытия заговора» Клингоф.
В ноябре 1920 года ГубЧК провело карательную акцию в Олёкминском уезде. В результате её был раскрыт кулацко-каппелевский заговор в пользу Японии. Аресты затронули пятьсот человек, живших вдоль Иркутского тракта. Добытые силой признания были использованы сотрудниками ЧК для привлечения к суду более 40 человек. При этом точно не установлено, сколько человек было убито «при попытке к бегству», замучено пытками и доведено до самоубийства. Из этого числа обвинение в антисоветской деятельности предъявлено только 35. В результате проведённой прокурорской проверки перед судом предстали только четверо. Подоплёка этой «спецоперации» была совершенно очевидна и связана с поставками хлеба в Вилюйск. Поскольку уезд не смог собрать 6000 пудов хлеба к 18 ноября, стали искать «контрреволюционеров» среди самых зажиточных крестьян. После изучения материалов следствия по Олёкминскому и Вилюйскому делам Э.И. Винерт направил телеграмму в СибЧК и лично В.И. Ленину с подробным изложением многочисленных фактов расстрелов, пыток, незаконных конфискаций имущества и других примеров превышения власти.