Антон смотрел на этих детей, а думал о своих.
Сыновьям было четыре и восемь. Что их ждёт?
Младшего жена водила в детский сад, куда сама, экономист по образованию, устроилась воспитателем. Старший перешёл во второй класс. Оба посещали хореографию. В гимнастику отдать побоялись уж больно там жёстко, можно и травму получить. В танцах безопасней. Правда, ходят одни девчонки. Будут постарше, сами решат стоит ли продолжать.
Он оглядел ребят перед собой эти за себя решили! Что их ждёт? Где родители, чем заняты?
Есть у них что-то дороже, чем собственное дитя?
Вспомнил о своей матери может, лупила от большой любви? Дневник спрашивала, как только приходила с работы. Поэтому и била тем, что под руку попадёт: зонтиком, дамской сумочкой, сеткой с продуктами, сапогом, который успела снять В угол никогда не ставила, вспыхивала мгновенно. Антон заранее убирал с вешалки пояски с металлическими замками, ремни с бляхами. Наказывала нещадно за двойку или замечание. Антон заходился в крике. Слёзы лились градом, причитал взахлёб.
«Мамочка! Мамочка миленькая! Больше не буду, родненькая любимая моя, единственная! Честное слово» Крик отделялся, звучал как бы со стороны, кружил по комнате над столом, вокруг которого бегал Антон, уклоняясь от хлёстких ударов. Чувствуя обжигающие раны и саднящее ноющее тело, удивлялся кто же это хочет ему помочь уговаривает мать такими ласковыми словами.
Мать заходилась в остервенении, но скоро уставала, отбрасывала орудие. Садилась на диван, обхватывала голову руками, начинала плакать. Антон опасливо садился рядом, обнимал, гладил мать по волосам. Пытался успокоить, но сказать ничего не мог только икал, дрожал всем телом
В кабинете Заботкин пытался вразумить подростков. Рассказывал о вредных последствиях вдыхания паров. О высохших мозгах, неизлечимых болезнях, плохой наследственности, сложностях жизни и криминале.
Кто же будет Родину спасать, шаблонно спрашивал он, хотя и сам не понимал, кто и как это должен делать, если вы, наша смена, дебилами станете, или умрёте до совершеннолетия? Кто работать будет, страной управлять? С преступностью бороться, жизнь налаживать?..
Подростки в ответ негромко хихикали, выдавливали отрыжку. Пальцы в красных цыпках скребли нечёсаные головы, задницы елозили на стульях, раскачивались.
Антон выяснял места жительства доставленных, данные родителей, их род занятий. Потом звонил в информационный центр проверял по учётам.
Пацаны щипались, передразнивали друг друга, что-то изображали
Я Алла Никанорова, назвалась девочка, когда очередь дошла до неё.
Алка давалка! Всем ехидно пискнул высокий худой парень, сидевший с краю, но закончить не успел.
Девочка, не отводя взгляда от Антона, выкинула влево руку и тыльной стороной ладони с оттяжкой сильно шлёпнула того по лицу. В мгновенье приняла прежнюю позу точно ничего не произошло. Попала остряку по губам. Те зарделись, стали припухать, через мелкие трещинки выступила кровь.
Друзья, готовые было поддержать шутку, прижухли. Стали опасливо переглядываться, недоумевали. Алла продолжала сидеть, как ни в чём не бывало, глазами-бусинками преданно глядя на оперативника, наивно хлопала ресницами.
Антон решил не заметить случившегося, спокойно спросил:
А отчество как? подумал, что девочка не промах, за ней не заржавеет.
Не знаю отца не помню. Надо спросить у воспиталки.
Какой воспиталки?
Да в нашем интернате. Мать бухала по-чёрному, потом села. Вот меня и забрали. Здесь на Заневском живу! А как вас зовут?
Антон Борисович.
АнтОн БОрисОвич, тихо повторила она с непонятным едва скрываемым восторгом, перекатывая во рту гласные звуки, точно пробуя их на вкус. Улыбнулась и снова повторила уже громче с выражением торжественной официальности: АнтОн БОрисОвич!
Почувствовала в звучании что-то мелодичное и величественное. Точно отзвук колоколов на церкви, куда её в детстве водила бабка.
Другой сосед девочки хотел что-то сострить, наклонился, приставил ладони рупором ко рту.
Но Алла резко повернулась к нему, посмотрела в упор. И он испуганно отодвинулся, покосился на неё, передумал: выпрямился на стуле, прикрыл губы ладонями.
По телефону сообщили, что каких-либо правонарушений ребята не совершали. Никто их не разыскивал.
В этот момент в кабинет заглянул Юрий Игнатьев, коллега по работе. Его круглая лоснящаяся физиономия хитро улыбнулась. Был он толст и неопрятен с выпирающим животом. Костюм измят, ворот светлой рубашки с грязной окантовкой. Вызвал Антона на минутку в коридор. Зашептал:
Слушай, у меня платный агент Сыч без работы. Давай твоих беспризорников к нему в камеру по очереди. Может, расколет на что. И тебе зачёт будет!
Заботкин знал Михаила Сыча. Тому было под сорок. Сутулые плечи, маленького роста. Узкий морщинистый лоб. Неприятное покоцанное лицо глубоко изъедено оспой, точно выедено червями. Глазки белесые бегающие, едва видны из-под набухших век.
Говорили, что в молодости он был хорошим детским доктором. Будучи под градусом, Сыч хвастливо показывал оперативникам небольшой нож с загнутым вверх лезвием и короткой костяной рукояткой, утверждая, что это хирургический инструмент восемнадцатого века.
Агент был опытным разработчиком, многим рецидивистам сумел язык развязать. Но имел слабость нравилось ему прессовать мальчишек. После чего те частенько выходили из камеры зарёванными и замолкали совсем. Что он там с ними творил оставалось только догадываться. Но это начальство мало волновало главное раскрыть преступление. Слёзы подростков с лихвой компенсировались информацией о разбойниках и убийцах.
Заботкину агент не нравился:
Жаль, времени нет, их уже забирают, с неудачно скрываемым отвращением отозвался он на предложение коллеги.
Игнатьев недовольно промолчал, в глазах мелькнула злость, ушёл к себе.
Вскоре появилась сотрудница инспекции по делам несовершеннолетних и позвала ребят с собой, чтобы поставить на учёт. Подростки встали и направились к двери.
Неожиданно из заднего кармана девочки выпала маленькая книжечка. Алла быстро наклонилась и подняла её, убрала за спину.
Что это? спросил Заботкин.
Это Асадов, скороговоркой произнесла она смущённо, покраснела, зыркнула на друзей, мельком показала обложку, поэт такой был слепой Знаю, с удивлением согласился Заботкин, хотя совершенно не помнил, о чём тот писал. Протянул руку. Затертый мягкий переплёт, пролистал обычные столбцы. Вернул назад.
Подумал, что никогда не любил стихов не запоминал. В школе заставляли. Мать кричала, что памяти нет называла тупицей, давала подзатыльники
Пацаны, выходя, снова начали обезьянничать, шлёпали друг друга по задницам, уворачивались, пытались дать леща, отпрыгивали.
И только Алла не отрывала взгляда от Антона. Двигалась к двери, а голова оборачивалась, точно привязана за нос ниткой к оперативнику. Губы едва слышно шептали: «Антон Борисович, Антон Борисович» В голове гудели колокола
Внезапно сорвалась и, подбежав к столу, громко зашептала:
А можно я к вам ещё приду?
От неожиданности Заботкин откинулся на спинку стула, но взял себя в руки улыбнулся:
Конечно конечно, если хотел пошутить что-нибудь о чердаке или ацетоне с клеем, но увидев устремленный на него пронзительный умоляющий взгляд, запнулся, тихо спросил:
А зачем?..
Девочку словно прорвало:
Я буду вам помогать! Я хочу вам помогать, Антон Борисович! Вы же о Родине говорили, её спасать надо! Вот увидите! Они у меня все воровать перестанут Я их Антон Борисович, только скажите
Заботкин онемел, сердце застучало, представил своих сыновей скоро подрастут Господи, станут такими же наивными, беззащитными, откровенными Кто попадётся им на пути, кто поможет? В душе защемило сочувствие, жалость. Он по-отечески ласково улыбнулся: