Ох, донеси, Господи! Только бы как на задворье попасть вон и бани, знать.
Собаки не лают, и бродячей коровы не видать: все в затуле. Один странный человек в беззащитной обиде от осенней распутицы и ненастья. По деревне грязь еще вдвое гуще и невылазнее.
Пустите Христа ради погреться.
Назяблый голос дрожит из простуженного горла и сиплым звуком врывается в первую избу на околице.
Войди, добрый человек, тепла нам про тебя не жаль. Обсушись, обогрейся.
Видно, велика твоя неволя накось! есть ли на тебе сухая нитка?
Ты, дедушка, не мочи тут, дождя нам в избу не надо, а клади все свое на печь.
Сильно натопленная печь пышет таким жаром, что и вдали от нее чуется стариковым костям та отрадная теплынь, о которой за час тому и мечтать не смел наш странник, а теперь для него в ней единственное спасение и угрева.
Старик потянулся, поохал, лаптишки распустил, и слов нет, кроме одного: «Спаси вас Бог».
С поштой сельской, что ли?
Нет, родимые люди, со своей, с нуждой.
Велика нужда, надо быть!
Своя нужда небольшая. Велика нужда церковная так бы надо говорить вам.
Сбираешь? Со сборной, значит, памятью?
Не сбирал еще, только вышел.
Наш приход ты хоть и не пытай! Вовсе в нужде живем, в такой нужде, как вот и ты же теперь весь в воде сидишь. Что господа из Питера сошлют, тем и церковь наша жива. Поп лошадьми торгует, дьякон с гряд капусту продает: и возами, и сотнями как кому; пчел водит, медком поторговывает. Дьячки чем они живы, и само-то веденье наше сказать не сможет. И детвы у них на ту беду. И, Господи! Сенька-пономарь стал уже бабам гадать на псалтири. Как-то ее на ножницах прилаживает, разопрет ножницы, повесит и качает ее, псалтирь-то. А вскроет да прочитает по псалтири-то, ладно у него выходит. И предсказывает. Бабы ему которая яиц, которая брусники
Есть у нас неподалечку Спас-Угол, село. Спас-от батюшка у них на сосне проявился. Много народу приходит болящего. Целение подает. Прежде чудеса делал; по деревням икону носят, и в нашем селе гостит когда. В селе том попам хорошо. Попадья намеднясь проехала, словно барыня, и шляпку городскую на голову надела. Все вот Спасы-то прошли хорошо бы тебе у них на паперти постоять! Поп Мартын мужик покладистый, слова бы тебе не сказал, пустил бы постоять.
Между тем на столе появилась большая деревянная чашка, каравай, солонка, жбан с квасом. Никто не приказывал, сама хозяйка молча слезла с палатей, молча прошла за перегородку, отворила заслонку, нащупала ухватом горшок, вынула, налила, поставила, поклонилась и остановилась у косяка, подгорюнившись.
Садись-ка, добрый человек, отведай. Не ждали гостя не паслись, а что есть.
Берешь ли точивом-то? У меня холста новины кусочек остался; прими Христа ради.
Отопри-ка сундук, вынь пятак, что сдачи на базаре дали. Отдай, баба, с новиной твоей вместе.
Яичек на дорожку-то захвати. Дай-кось сюда кису-то твою, я тебе хлебушка положу в нее.
Молочка бы ему принесла. Не хочешь ли? Яишенку ему состряпайте.
Затрещало сухое полено лучину щеплют, затрещала лучинка сковородка нагревается, налили масла, завизжало оно отчаянным визгом яйца вылили. Стала яичница-верещага, глазунья, исправница тож, мать покровительница странников на всяком месте и во всякое время. Придумал ее народ, спознавший нужду переселений и странствований, и за великую ее и неоценимую службу в качестве спорого и дешевого кушанья никогда и никому предложить ее не скупится: не купленая снедь, курочка напиталась, ходя кое-где по задворьям, на Божьем продовольствии и нанесла этих яичек.
Вот, батюшка-странничек, покушай горяченького да сказывай, что видел, что слышал. Больно мы странных захожих людей любим: живем в лесу, молимся пню.
Сказывает про чудеса Божьи бывалый человек, в голове словно что зашевелится, на сердце слаще меду станет. Помоги тебе Господи с нашей легкой руки!
Назад пойдешь, сделай Божескую милость, яви свою любовь: не обходи двора нашего.
Мы тебе за то, чем прикажешь.
Обогрелся странник и повеселел, не столько от теплой избы, жаркой печи и вкусной яичницы, сколько от ласковых слов, от первого спопутного привета.
И в самом деле затеял ты, должно быть, хорошее дело, когда тебя все ласкают, а бабы даже завидуют тебе. Первый встречный лаской встретил земская в том помощь неопытному новику. Как вышел, так и «Бог на помощь»! Теперь и путь-дорога словно укатанная и несмелые ноги точно смазаны, ходчее пойдут на неизвестное дело.
Думал прямо на волчье стадо попасть, а вышел прямо-таки на свет Божий, народ православный. Почин был страшен, а вот он каким задался. Про худую дорогу и про ненастье думать привычному трудовому деревенскому человеку в голову не приходит. Лихих людей велит опасаться житейский опыт, а они перед тобою и двери настежь. Теперь с легким сердцем и в мокрых лаптях можно путь править.
Опять дорога. Опять несмолкаемый, докучный дождь, бедовые тропы, лихие беды. И от собак не отмахаешься, и волчьего воя послушаешь, и лихой человек надсмеется.
Монашеское ты дело выдумал, на полях-то у тебя в деревне не сами ли пироги-то растут? Эдакие-то ходили исправник изымал, всех в острог посадил.
Да ведь то греки, сказывали, заступится болезный человек.
На брань озорного человека ответа нет. Один ответ, как учил батюшка, как сказывают в церкви по Евангелию, молчание с кротким терпением в сердце и без упреков на поносителя. Не учить вышел, а как бы сторонкой, бочком, успеха ради пройти мимо этих строгих учителей. Иной сердце срывает от своих напастей домашних; другой подсмеивается от веселого нрава на бездельях: «Всем на здоровье!» Велика хитрость на первых порах воздержаться, а потом само собой дело скажет, что смиренному и приниженному просителю крепче верят и больше дают. Сегодня перетерпел, завтра не отгрызался, день за день и угомонилось кипучее сердце. Отмалчивание в привычку вошло, а привычка все переносит так и сказано.
Другим вздумается кстати при встрече с прошаком порассказать друг другу про худые дела сборщиков, про утайку денег, про плутни, какими они выдумали обходить шнуровую книгу, и т. п., дурному человеку можно и урок взять, кое-чему выучиться, благочестивый прошак наш, хотя понял, что этот разговор затеян на его счет и намечен ему прямо в глаз, погнушался в сердце худым делом и еще крепче утвердился в необходимости в чистоте и правде довести до конца свой подвиг и с крепостью выдержать все испытания.
Сами более яйцами собираем, да разумен староста измыслил продавать их после литургии, в церковном притворе. «Нет тебе у нас места!» говорил священник спопутного села, у которого прошак попросил позволения постоять у выходных дверей.
Я бы, батюшка, только ту крупицу взял, которая от старостиных сборов осталася.
И крупица та подлежит алтарю. Если принес деньги в церковь обетные то деньги. Не положил значит в мечтаниях суетных мысли погружены были, не заметил просящего и забыл положить. В другой раз принесет. Не предуготовано тебе места в храме нашем не торжище. Что Господь сотворил с таковыми во Храме Иерусалимском?
Ну, спаси тебя Бог! Прости великодушно, я так попытал. Шел мимо, звон к утрени слышу, попытаюсь, мол. Прости меня, грешного: рассердил я тебя глупым спросом перед обедней-то.
Отмолился прошак зауряд со всеми; ни блюдечка, ни книжки не вынимал из-за пазухи. После обедни, чтобы вконец очистить совесть, одним из первых подошел он под благословение сердитого священника и опять попросил не памятовать огорчения и отпустить его с миром.
С тем разошлись и расстались оба.
Мир ти, старче. На благое дело я скорый помощник. Не оставайся празден во храме нашем, возьми от изволящего на нужду вашего храма. Ступай за нашим старостой, когда пойдет он за сбором. У нас тут за ним вдова-дьяконица Иоанна Предтечи на блюде для сбора носит. Ступай за ней и собери даяния, говорил прошаку второй священник в другом месте. Не мне устранять, продолжал он, чтобы ты во зло не употребил религиозный обет и пожертвования христиан. Совесть твоя пред лицом Всевидящего ока, да благословит тебя Оно.