Мне приснилось, будто я стою на каком-то помосте, сложенном из поперечных досок. С левой стороны его окаймляли перила, за которыми зияла бездонная пропасть, наполненная густым туманом. Над моей головой, похоже, был навес, но я лишь смутно мог догадываться о нем, поскольку различал впереди себя только часть помоста с перилами на расстоянии 34 ярдов все остальное скрывал туман. Вдруг я заметил, как из глубины пропасти поднимается нечто вроде шеста длинное тонкое, темное. Он достиг помоста и, наклоняясь, пополз еще выше. Наконец шест уперся в навес по крайней мере, так казалось по углу его наклона, ибо в тумане невозможно было разглядеть его верхушку. Я уставился на него. Он стал медленно перемещаться вверх-вниз, слегка касаясь перил. Через секунду я понял, что за предмет находится передо мной. Я уже видел подобную штуку в фильме о пожаре, снятом в первые дни кинематографа. Тогда, как и теперь, меня также приводил в замешательство качающийся шест, пока я не догадался, что это была высокая струя воды, бьющей из шланга пожарной машины и сфотографированной сквозь клубы дыма. В таком случае, подумал я, где-то на дне пропасти также должна быть пожарная машина, направляющая струю воды на окутанную дымом площадку с перилами, где я стоял. Только я осознал это, как сон стал просто тошнотворным. На деревянный помост высыпала толпа людей, едва различимых в дыму. Они целыми группами падали вниз, оглашая пространство жуткими, сдавленными, прерывающимися криками. Затем неожиданно повалил густой черный дым и плотной завесой окутал все вокруг, включая и помост. Но стоны задыхающихся людей не умолкали. И я был несказанно рад, когда наконец проснулся.
На этот раз теория «идентификационной парамнезии» была полностью исключена. После пробуждения я тщательно припомнил каждую деталь сновидения и только потом раскрыл утренние газеты; ничего относящегося к сновидению в них не содержалось. Однако вечерние номера принесли ожидаемую весть.
Там сообщалось о сильном пожаре, вспыхнувшем на заводе в предместье Парижа. Я полагаю хотя точно не уверен что речь шла о заводе по производству резины. Но в любом случае завод выпускал какие-то материалы, при горении выделявшие едкий дым. Огонь преградил путь молоденьким работницам, и они бросились к балкону, где могли находиться в относительной безопасности. Однако принесенные лестницы оказались слишком короткими и не позволяли спуститься вниз. И пока добывали лестницы подлиннее, пожарные машины направляли струи воды на балкон, не давая пламени перекинуться на это убежище. Но вдруг произошло нечто не имеющее, как я полагаю, аналогов в истории пожаров. Из разбитых балконных окон стали вырываться наружу столь плотные клубы дыма от горящей резины или какого-то другого вещества, что несчастные девушки, хотя и стояли на свежем воздухе, все до последней задохнулись, прежде чем подоспели лишь люди с новыми лестницами.
Этот сон еще больше озадачил меня: казалось, его вообще нельзя объяснить. «Ясновидение» не объяснение, а бессмысленное выражение, простое признание необъяснимости явления. Да и термин «телепатия» применим к случившемуся лишь с большой натяжкой.
* * *
Затем мне приснился другой сон, внесший некоторую ясность, ибо однозначно исключал умопомешательство, ясновидение, астральные путешествия, послания от духов и телепатию.
В 1904 г., через несколько месяцев после того, как я видел во сне пожар, я приехал в Австрию и остановился в отеле «Схоластика» на границе Ахензее. Однажды ночью мне приснилось, будто я иду через поле вниз по тропинке, с обеих сторон обнесенной железной оградой высотой 89 футов. Неожиданно на поле слева от меня появилась лошадь. Она, казалось, обезумела: носилась сломя голову, брыкалась и рвалась вперед, словно одержимая. Я быстро огляделся, желая узнать, есть ли в ограде какая-нибудь лазейка, через которую животное могло бы вырваться. Убедившись, что лазейки не было, я продолжил свой путь. Однако через несколько мгновений я услышал позади себя стук копыт. Обернувшись, я с ужасом увидел, что животное каким-то непонятным образом все же вырвалось и во весь опор мчалось за мной по тропинке. Это была здоровая кобыла; я же трусил, как заяц. Впереди дорога заканчивалась подножием деревянной лестницы, ведущей куда-то наверх. Я изо всех сил устремился к спасительным ступеням и в этот момент проснулся.
На следующий день мы с моим братом отправились на рыбалку. Мы шли вниз по речушке, вытекавшей из Ахензее. Я бороздил воду и усердно ловил рыбу внахлестку, когда брат крикнул: «Взгляни вон на ту лошадь!» Бросив взгляд на другой берег реки, я узнал сцену из ночного сновидения. Схожесть основных деталей была абсолютной, но мелкие детали совсем другими. Была огороженная тропинка между двумя полями. Была лошадь, по своему поведению напоминавшая лошадь из сновидения. Были деревянные ступени в конце тропинки (они вели к мостику через реку). Но ограда оказалась деревянной и низенькой не более 45 футов в высоту, поля самыми обыкновенными, небольшими, тогда как мне снились поля размером с парк; а животное вовсе не буйным чудовищем, а маленькой лошадкой, хотя ее поведение и внушало тревогу. Наконец, если представить, что я, как и во сне, иду по тропинке вниз к мосту, то лошадь оказывалась на поле справа от меня, а не слева. Едва я начал рассказывать брату свой сон, как осекся: лошадь стала вести себя настолько странно, что мне захотелось убедиться в том, что она не вырвется за ограду. Как и во сне, я критически осмотрел изгородь. Удовлетворенный осмотром, я произнес: «В любом случае эта лошадь не вырвется» и снова принялся ловить рыбу. Однако возглас брата «Смотри!» прервал меня. Подняв взор, я увидел, что от судьбы не уйти. Как и во сне, животное каким-то необъяснимым образом вырвалось (вероятно, перепрыгнув через ограду) и, стуча копытами, неслось по тропинке вниз к деревянным ступеням. Промчавшись мимо лестницы, лошадь ринулась в реку и направилась прямо к нам. Мы, схватив камни, отбежали от берега ярдов на 30 и повернулись кругом. Развязка, впрочем, была неинтересной: выпрыгнув из воды на нашей стороне, лошадь просто посмотрела на нас, фыркнула и галопом поскакала вниз по дороге. Из этого случая, как я полагал, явствовало одно: описанные сны не были указаниями (впечатлениями) на удаленные в пространстве или грядущие события. Это были обычные сны, составленные из образов, относящихся к реальным событиям, но искаженных и связанных между собой характерной для снов полубессмысленной связью. Иначе говоря, если бы каждый из этих снов приснился мне в ночь после соответствующего события, они не содержали бы ровным счетом ничего необычного и, подобно любому обыкновенному сновидению, несли бы в себе столько же истинной информации о породивших их реальных событиях, сколько и ложной а это, согласитесь, очень мало.
Итак, это были обыкновенные, вполне уместные и ожидаемые сны; но каждый из них приснился мне не в ту ночь, в какую полагалось.
Даже сны, в которых фигурировали часы, должно быть, приснились мне после того, как я увидел часы наяву. В первом случае я, проснувшись, увидел часы с остановившимися стрелками, лежавшие вверх циферблатом на комоде; и в соответствующем сновидении также был образ остановившихся часов, повернутых циферблатом вверх. Во втором случае я, лежа на подушке, держал часы на весу примерно в футе от своего носа; а когда я впал в полудрему, передо мной возник образ часов, висевших в точно таком же положении. Образ белого тумана, конечно же, относился к москитной сетке, расположенной вне фокуса моего внимания; так было и тогда, когда я смотрел на настоящие часы.