Помню, как я перепугалась, когда меня настиг первый оргазм. А ведь я тогда даже не знала, что такое мастурбация, просто терлась клитором о простынь и как-то оно само собой получилось. Потом я начала ласкать себя пальцами.
Мне нравилось ощущать тепло и упругость клитора. Сначала медленные осторожные движения бедрами, потом быстрее, еще быстрее
Я даже не заметила, как вышла к реке. Брат, в одних трусах, сидел на берегу и курил.
Привет. Я встала рядом.
Привет, Вадик посмотрел на меня, Как там?
Слишком много содержалось в этом вопросе, чтобы ответить коротко. «Как обычно» и пожатие плечами единственный возможный ответ.
Света после обеда ляжет отдохнуть перед отъездом. У нее болит голова.
Значит можно не торопиться. Иди искупайся. Вода теплая.
Долго упрашивать меня не пришлось. Скинув маечку и шортики, я прыгнула в воду. Купаться одной было несколько скучновато. Мне хотелось, чтобы брат присоединился, но он крикнул, что только высох. Вскоре я начала выбираться, и уже на самом берегу поскользнулась и плюхнулась в жирную прибрежную грязную жижу.
Ноги разъезжаются? Усмехнулся брат, Теперь снимай купальник и иди замывай.
Я начала вертеть головой, выглядывая случайных свидетелей. Никого не было. Спустившись к берегу, стянула мокрые купальник и начала полоскать их. Уже когда я отжимала трусики, заметила изучающий взгляд брата. Смутившись, я постаралась побыстрее натянуть шорты. С недавних пор я стала стесняться раздеваться при нем, наверное, потому что уже чувствовала себя слишком взрослой.
Какое-то время мы сидели молча. Потом, как по команде, встали, оделись и побрели к дому, поскольку должны были провожать Свету на станцию.
Света уже стояла на пороге с сумками. Всю дорогу до станции шли молча. Я пожалела, что пошла с ними, а не осталась с бабушкой. Молчание было невыносимо тягостным, и, казалось, мы никогда не дойдем до станции.
Напряжение отпустило, когда Света села в электричку, сухо поцеловав брата на прощание. До последнего момента я боялась, что напряженное молчание взорвется криками и взаимными обвинениями.
По дороге домой брат закурил.
Устала сегодня? Его голос был какой-то грустный.
Нет, я пожала плечами, С чего?
Оставшись, наконец, в одиночестве, я медленно разделась. Подтянула трусики, подошла к мутному зеркалу в дверце изъеденного жучком древнего платяного шкафа. Мне совсем не нравилось то, что я видела. Темноволосая, худенькая, узкоплечая, высокая, если не сказать длинная: бабуля говорит, что у меня красивые глаза ярко-зеленые в желтую крапинку. От собственного созерцания я почему-то всегда возбуждалась: через несколько мгновений трусики уже становились сильно влажными.
Клитор мой казался мне просто огромным. Раньше, еще совсем недавно, у меня там ничего не было, а потом внезапно появился он. Эта бусинка наслаждения дарила мне настоящий рай. И я почему-то стыдилась изменений в своем теле.
По телу прошла знакомая нервная дрожь. Стянув трусики, я юркнула под одеяло. Сердце билось в горле от возбуждения и предвкушения удовольствия.
Не нужно было поворачиваться и напряженно всматриваться в ночную темноту, чтобы понять, что в комнате кто-то есть. Спиной ощущая его присутствие, я едва дышала, крепко прижимаясь щекой к подушке. Да, это его шаги, тихие, осторожные, крадущиеся, почти неслышные, и лишь нечаянный скрип половиц выдавал его присутствие. Вот уже ноздри втянули терпкий аромат одеколона вперемешку с запахом табака. Даже если бы не скрипели половицы, этот характерный запах выдавал бы его присутствие.
Я чуть-чуть повернула голову и приоткрыла один глаз: так и есть в широких трусах и тапках по комнате бродил Вадик. Сердце бешено колотилось о ребра, а ладони под одеялом противно вспотели. В серебристо-серых ночных сумерках брат казался особенно высоким и худым.
Он перекладывал журналы и книжки на столе. Словно почувствовав мой испуганный взгляд, брат отошел от стола. Замерев посреди комнаты, он подслеповато вглядывался в складки одеяла на моей кровати. Не сложно было предсказать его дальнейшие действия сейчас он подойдет ко мне. Так и есть, запах табака и одеколона усилился. Вадик приподнял одеяло и посмотрел на мое скрюченное на смятой простыне обнаженное тело.
Что, думаешь, я не знаю, чем ты тут занимаешься? Брат усмехнулся; вместо того, чтобы опустить одело, он постоял какое-то время, и затем кровать пронзительно заскрипела и прогнулась под тяжестью его тела, Я полежу немного с тобой, не возражаешь?
Хорошо, ответила я. Хотя это было совсем не хорошо, и мне совсем этого не хотелось, но нелепое любопытство не позволило мне отказать. Кроме того, где-то в глубине души, я подозревала, что мой отказ все равно не будет услышан.