Совсем не нужно исчезать - Кулакова Юлия

Юлия Кулакова

Совсем не нужно исчезать

Алый цветок у обочины

Она не открывала своего имени. «Тебе бы подошло имя Юри (лилия)»,  сказал тогда ей. Бледное, белое-белое личико с прожилками в обрамлении черных волос, такую бледность и хрупкость можно найти только у лепестков этих нежных цветов. Но она отчаянно замахала руками: «Я не лилия!»

А потом оказалось, что она никогда близко не видела лилий. Я не верил, смеялся.

 Время лилии лето,  говорила она. Как будто это что-то объясняло.

 Может, сходим посмотреть?  спросил я в шутку.

 А можно? Идем, идем!  и она взяла меня за руку. Я удивился, ведь все предыдущие дни она держалась очень скромно, и я боялся смутить ее лишним словом и лишней улыбкой.

Каждый раз мы, встречаясь, ходили вместе по улицам, она живо, по-детски, рассматривала дома, деревья, людей. Могла ахнуть, увидев в витрине красивое украшение или деревце-бонсай, для нее они, похоже, были равноценны.

 Вот, смотри,  я указал ей на белые лилии. Она прижала руку к груди.

 Кто только придумал в прежние века, что они грубы и провинциальны! Как поздно к ним пришло признание!  прошептала она. Фраза была для меня настолько неожиданной, что я  вспомнил школьные уроки, где учительница с упоением читала старинные стихи, и рассмеялся. Но она не заметила и продолжила:

 Рыжие лилии тоже несправедливо обвиняют. Цветы ненависти, говорят. Цветы не умеют ненавидеть. Но как прекрасны эти, с нежными белыми лепестками!

«Точно так, как ты»,  хотел сказать я, но вместо этого зачем-то спросил:

 А что умеют делать цветы?

 Я не смогу объяснить,  она улыбнулась, глядя куда-то сквозь стекло витрин.  Жить, дышать и отдавать аромат. Как сказать это одним словом? Сливаться с ветром, какой бы он ни был силы. Даже растоптанными и смятыми продолжать жить, уже не в полноте соков, уже не умея тянуться к небу быть болью, но при этом жить. Расставаться с листьями и с соцветиями.

 А вот   смотри космея,  перебил я.

Я помнил ее самые первые слова. Раннее утро, туман покрывал землю перед днями осеннего равноденствия. Редко у нас найдешь грязную дорогу, а я нашел. Мало кто ходит пешком после ночных вечеринок, но вы поняли. Я думал, что чудесный хрупкий силуэт в алом платье у обочины дороги мне просто чудится. Но незнакомка обернулась, когда я поравнялся с ней. Я застыл от восхищения, увидев ее нежное лицо с огромными, широко распахнутыми глазами. Страх, что она может счесть меня преступником, который преследовал ее на пустынной дороге, гнал вперед, но ноги не слушались. А она вдруг сказала:

 Скоро начнутся ураганы.

Каждый знает о месяце ураганов, но никто вот так, прямо, об этом не скажет. Я был удивлен. Наверное, мое лицо, до сих пор отражавшее все веселье долгой ночи, а теперь выразившее еще и удивление, было клоунски смешным. Но она не смеялась и не боялась меня.

 Ты знаешь, куда идти?  спросила она.

 Нет,  честно признался я. От холода я уже давно протрезвел, но никак, действительно, не мог понять, куда меня занесло и как отсюда выйти, хотя был уверен, что знаю всю округу.

 Тогда идем,  вздохнула она, и голос ее прозвучал так нежно, что мне показалось взошло нежное солнце сентября. Она свернула с дороги прямо на поле, и я за ней. Мы шли долго, а я все думал, какая же странная эта девушка. Не потому, что гуляет одна по полям перед рассветом и не боится ни злых людей, ни сырой земли, липнущей к ногам, а потому, что сказала об ураганах.

Вот и сейчас, когда она заговорила о боли, я перевел разговор. На космеи.

 Космеи я знаю,  просто сказала она. Сказала так, как мы говорим о людях, с которыми знакомы. «Я знаю господина и госпожу Космею». Мне снова стало смешно. А потом стыдно. Зачем я это делаю? Хочет она поговорить о печальных вещах так и быть. Тем более что на днях я, устав от ночной работы, зачем-то прочел об одном растении

 А знаешь такой цветок, который цветет без листьев, а потом теряет цвет и листья только тогда вырастают? Только его не должно быть в цветочных лавках,  начал я.

 Знаю,  перебила она меня и приложила ладонь к моим губам. А потом повернулась и пошла по улице.

Вот и пойми ее.

***

Сейчас от всех моих чувств, наверное, остался только стыд. Я не нашел в себе смелости полюбить. Оказался слишком слаб для настоящей жизни. Жить, дышать и отдавать самое прекрасное, что у тебя есть,  я не нашел этого слова.

Ураган не должен был дойти до наших мест. Но он дошел.

Доктора были уверены, что я не смогу вспомнить произошедшего. Но  память цепко держалась за все детали: вот я, идиот, выехал на дорогу, несмотря на предупреждения, вот чудом смог выползти из машины, перевернутой шквальным ветром, вот зачем-то пополз к домам вместо того, чтобы от них отползти, вот, не шевелясь, смотрю, как прямо на меня летит балка. И вот она останавливается, словно наткнувшись на невидимое препятствие, и падает рядом.

Должен был быть оглушающий грохот, но я его не слышал. Я смотрел на черный мокрый асфальт и тянул руки к балке, точнее к маленькому красному пятнышку, которое виднелось из-под нее. Содрав пальцы в кровь, смог вытащить на свет размятый, изуродованный стебель и лепестки «паучьей лилии». Хиган-бана. Цветок, ведущий в царство мертвых. Цветок, обреченный всю жизнь сопровождать человека, пережившего разлуку с любимым. Растение, у которого листья и цвет никогда не встречаются друг с другом. Видимо, его останки забрали из моих рук, когда я потерял сознание.

Дом, где находится моя квартира, не пострадал. Я вернулся, открыл календарь. На следующий день была назначена встреча с прекрасной незнакомкой. Записано небрежно, время и всё. Я же так и не узнал ее имени. Да и относился к нашим прогулкам, как если бы один гулял ради того, чтобы чем-то полюбоваться. Любуются сакурой по весне, яркими листьями по осени, луной Вот и у меня несколько дней был праздник любования странной девушкой, встреченной в дни осеннего равноденствия и заговорившей об урагане.

Хиган-бана, алая и тончайшая, цветущая в равноденствие. Хиган-бана, которую зовут цветком ураганов. Плохо я читал строки, однажды открывшиеся ночью.

Я решил пойти на встречу как ни в чем не бывало. Говорил себе: ты живешь не в сказке. Глупо думать, что

Но сердце заранее знало: никто не придет.

Я долго мерз посреди улицы. Начинало темнеть.

Я попросил отвезти меня в поля, где когда-то встретил ее. На что надеялся? На то, что у обочины вновь увижу фигурку в красном платье? На то, что вновь услышу звучащие нежной и печальной музыкой слова об ураганах?

Смеркалось. Водитель должен был давно уехать, но он стоял и ждал. Видимо, не мог оставить в одиночестве за городом странного парня, который свернул с дороги  и, пытаясь заплакать и не умея, ищет  одному ему известную тропинку среди целой гряды разросшихся листьев, вытеснивших со стебельков до следующей осени нежные алые лепестки.

Приключения мамы

 Мам, у меня опять,  голос в трубке виноватый, тихий.

Да что же это такое! Внутри все сжимается. И у самой, как у моего ребенка, начинает болеть живот.

Сколько времени уже никто не может разобраться в этих болях? Один врач заявил, что сын слишком много жалуется, а ведь уже большой. Можно подумать, если человеку одиннадцать, а не три у него уже ничего не болит настолько, чтобы обратиться к доктору. Второй врач просто не стал долго разбираться и прописал пару ни на что не влияющих таблеток. Третий третьего не было. Потому что мне вечно некогда, и это очень и очень плохо.

 Мам

В телефоне шум, и слышится раздраженный голос учительницы:

 Скажи маме, что я отпускаю тебя с уроков, но пусть она подумает над тем, что я ей говорила!

Я задыхаюсь. Как мне хочется просто взять и встряхнуть ее. От бессилия, конечно. А говорила она мне дословно следующее: «Я уверена, что ваш сын притворяется, чтобы получить побольше материнского внимания. А то что это такое: мать днями и ночами пропадает на работе, отец у Стаса же нет отца?» Ну и еще вдогонку пару фраз.