Рейган шел вперед то же делал и Горбачев. Драматическое выступление в ООН шесть месяцев спустя утром 7 декабря стало для советского лидера переломным моментом. Он хотел предстать творцом международных отношений, но в отличие от Черчилля выводящим мир из холодной войны. Он намеревался поразить американцев, особенно в период между двумя президентствами, когда их внешняя политика находится в подвешенном состоянии. «Американцы опасаются, что мы можем предпринять что-то в духе Рейкьявика». Он готовил свою речь несколько месяцев, с момента визита Рейгана, она прошла через несколько редакций и менялась до самой последней минуты. Горбачев был настроен использовать этот случай, чтобы показать миру свою веру в яркое будущее обновленного Советского Союза и подтвердить мнение о себе как провидце и миротворце. И он надеялся, что, представив свое новое политическое мышление в такой запоминающейся форме, он обеспечит своей стране западные кредиты и экономическую помощь43.
К моменту, когда Горбачев приехал в ООН, зал Генеральной Ассамблеи был совершенно полон, и все 1800 кресел были заняты. Слышался легкий гул от возбужденного перешептывания. Ожидания были велики. Горбачев ступил на подиум, одетый в темный отлично сидевший на нем костюм, белую рубашку c бордовым галстуком. Он начал свое выступление довольно медленно, хотя и свободно, но затем разошелся, стал говорить более напористо и властно. Действуя так, он излагал идеологическую схему того, как должен развиваться марксизм-ленинизм и как мир должен высвободиться от холодной войны44.
Он начал с ремарки, соединившей западно- и восточноевропейскую историю вокруг революционной идеи: «Две великие революции французская 1789 года и российская 1917 года оказали мощное воздействие на сам характер исторического процесса, радикально изменили ход мировых событий. Обе они каждая по-своему дали гигантский импульс прогрессу человечества». Лишив токсичности революцию и установив общее основание для всего разделенного континента, Горбачев настаивал на универсальности человеческого опыта: «Сегодня мы вступили в эпоху, когда в основе прогресса будет лежать общечеловеческий интерес» и настаивал, что дальнейший прогресс возможен только в результате подлинно глобального консенсуса, движения к тому, что он назвал «новым мировым порядком». Если это так, добавил он, «то стоит договориться и об основных, действительно универсальных, предпосылках и принципах такой деятельности. Очевидно, например, что сила и угроза силой не могут более и не должны быть инструментом внешней политики». Этим он совершенно отверг доктрину Брежнева объявленное Москвой право на использование собственной армии внутри сферы влияния ради спасения партнерского коммунистического государства: так в 1968 г. оправдывали применение танков для сокрушения Пражской весны. Принимая множественность социополитических структур, Горбачев провозгласил, что «свобода выбора всеобщий принцип, и он не должен знать исключений»45.
Таким образом, Горбачев мыслил широкими категориями, далеко выходя за пределы обычной биполярности Восток против Запада. После более чем сорока лет холодной войны он решительно выступил в защиту «деидеологизации межгосударственных отношений» и тем самым декларировал конец вмешательства в дела Третьего мира. На самом деле в условиях, когда мир в целом сталкивался с голодом, болезнями, неграмотностью и другими массовыми бедами, он выступил за признание «верховенства общечеловеческой идеи». Тем не менее он не собирался отказываться от советских ценностей: «Остается такой фундаментальный факт что формирование мирного периода будет проходить в условиях существования и соперничества разных социально-экономических и политических систем». Он продолжал: «Однако смысл наших международных усилий, одно из ключевых положений нового политического мышления состоят как раз в том, чтобы придать этому соперничеству качество разумного соревнования в условиях уважения свободы выбора и баланса интересов». Итак, две системы не сливаются воедино, но их отношения становятся отношениями мирного «соразвития». Работая совместно, сверхдержавы смогут «устранить ядерную угрозу и милитаризм», чье искоренение так необходимо для мирового развития и выживания человеческой расы.
В дополнение к этому великому предвидению Горбачев сделал несколько конкретных предложений, особенно в отношении прекращения девятилетней интервенции в Афганистане что стало для СССР эквивалентом Вьетнама для Америки, и в отношении разоружения, «о самом главном, без чего никакие проблемы наступающего века не могут быть решены». Он говорил о необходимости нового договора о сокращении стратегических вооружений (СНВ), уменьшающего арсенал каждой из сверхдержав на 50%. И, стремясь надавить на Соединенные Штаты, объявил о решении об одностороннем сокращении своих Вооруженных сил на пятьсот тысяч человек в течение двух лет. Так Горбачев намеревался начать переход «от экономики вооружений к экономике разоружения».
Такая конверсия стала абсолютно необходимой, чтобы подкрепить его проект о «глубоком обновлении» всего социалистического общества проект, который стал приобретать существенно больший масштаб начиная с 1985 г., по мере того как он развивал свои идеи перестройки и гласности. На самом деле, как объяснял Горбачев, «под знаком демократизации перестройка охватила теперь и политику, и экономику, и духовную жизнь, и идеологию». Советская демократия «обретет прочную нормативную базу», включая «законы о свободе совести, о гласности, об общественных объединениях и организациях». Тем не менее, чтобы ни у кого не возник соблазн посягать на безопасность СССР и его союзников, пока в Кремле занимаются столь необходимыми «революционными преобразованиями», Горбачев твердо верил, что обороноспособность СССР должна поддерживаться на уровне «разумной и надежной достаточности». Такой язык заметно отличался от стремления к «превосходству», доминировавшего в отношениях ВостокЗапад во время холодной войны. Он признавал, что еще остаются серьезные различия, и предстоит искать решение острых проблем в отношениях между сверхдержавами, но советский лидер демонстрировал оптимизм в отношении будущего, обводя взглядом зал: «Однако мы уже прошли начальную школу обучения взаимопониманию и поиску развязок в собственных и общих интересах»46.
Ближе к концу своей речи он отдал должное работе президента Рейгана и государственного секретаря Джорджа Шульца по достижению соглашений. «Все это, сказал он, капитал, вложенный совместно в предприятие исторического значения. Он не должен быть утрачен или оставлен вне оборота. Будущая администрация США во главе с вновь избранным президентом Джорджем Бушем найдет в нас партнера, готового без долгих пауз и попятных движений продолжать диалог в духе реализма, открытости и доброй воли, со стремлением к конкретным результатам по повестке дня, которая охватывает узловые вопросы советско-американских отношений и международной политики»47. Буша в тот момент не было в зале он смотрел выступление по телевизору, но он не мог пропустить этот посыл. Как говорил Горбачев на Политбюро перед тем, как покинуть Москву, Бушу при таком дипломатическом натиске «некуда будет деваться»48.
Помощник Горбачева Анатолий Черняев в зале присутствовал. Помогая написать эту речь, он ожидал, что она произведет впечатление, но не был готов к той реакции, которая она тем утром получила. «Час набитый зал не шелохнулся. А потом взорвался в овациях. И долго не отпускал М.С. Ему пришлось вставать и кланяться как на сцене»49. Горбачев, этот великий шоумен, принял все как должное. Большая часть реакции в прессе была позитивной. «Нью-Йорк таймс» в своей редакционной статье отмечала: «Возможно, со времен Вудро Вильсона, представившего свои Четырнадцать пунктов в 1918 году, или Франклина Рузвельта и Уинстона Черчилля, объявивших об Атлантической хартии в 1941-м, никто из мировых деятелей не демонстрировал такого предвидения, как Горбачев»50. Но другие вглядывались в то, что стояло за этим случаем и за его риторикой. «Крисчен сайенс монитор», например, привлекла внимание к тому, чего Горбачев не сказал. Не было никаких признаков того, что Кремль намерен полностью отказаться от самых передовых позиций своего стратегического влияния, обретенного в результате Второй мировой войны, в Восточной Германии и Восточной Азии. В речи на самом деле совершенно ничего не было сказано об Азии. Вооруженные силы в Советской Азии будут сокращены, обещал он, и «значительная часть» советских войск, временно размещенных в Монгольской Народной Республике, должна «вернуться домой». Но в его речи не упоминались базы во Вьетнаме, сожалела газета, и ничего не было сказано о четырех северных японских островах, захваченных Сталиным в 1945 г., чей спорный статус не давал заключить мирный договор между Японией и Советским Союзом и формально завершить Вторую мировую войну51. Газета специально отмечала: горбачевское видение мира после холодной войны было селективным но речь в ООН ясно показала, что для него средоточие холодной войны лежало в Европе. И именно там надо было снять напряжение.