Пробуждение в «Эмпти Фридж». Сборник рассказов - Воронцов Денис Игоревич

Денис Воронцов

Пробуждение в "Эмпти Фридж". Сборник рассказов

Пробуждение в «Эмпти Фридж»

Несомненно, все это скоро кончится

быстро и, видимо, некрасиво.

Мозг точно айсберг с потекшим контуром,

сильно увлекшийся Куросиво.

И. Бродский

I

«Можно ли жить абсурдом, или эта логика требует смерти?». Раньше я видел в этих словах лишь красивую цитату, которую можно было бросить в копилку памяти, чтобы при удобном случае извлечь и блеснуть начитанностью где-нибудь на музейной выставке или в суде. Теперь я понял, что имел в виду Камю.

Я закрываю глаза и откидываюсь на сиреневую спинку кресла, избавляясь от визуального потока информации, но продолжая видеть кафе в мельчайших деталях. Нескольких мгновений хватает, чтобы это место навсегда отпечаталось в моей памяти, как картина художника-гиперреалиста: тридцать два матовых плафона, в двадцати одном из которых лампочки теплого света, в девяти холодного, в трех мигают, в двух выкручены. Двадцать три белых столика, семнадцать из них заняты, два забронированы, один не убран, один сейчас займет дама в зеленом. Всего в мое поле зрения попало тридцать семь посетителей, и я могу до последнего заусенца описать любого из них. Двенадцать фотографий на стенах это двенадцать черно-белых окон, в каждое из которых я продолжаю заглядывать, точно зная количество парящих над Тауэрским мостом птиц, или марки автомобилей в ночной пробке на Фламинго-роуд. Я помню каждую шероховатость пола, каждую трещину в асфальте тротуара, царапину на приборной панели в машине, крупицу облупленной краски в уборной на заправке Я помню, как ехал сюда, зависнув на час в невообразимой пробке, от моста до Ривер-стрит, и перебирая в уме события последних дней, которые мало чем отличаются от эпилога к невероятно реалистичному ночному кошмару.

Но при этом я не могу вспомнить, когда последний раз ложился спать.

Еще я не могу вспомнить, чтобы Мэри была когда-то так же прекрасна, как сейчас. То, что произошло между нами, рано или поздно должно было произойти. Кровь брызжет во все стороны, зал замирает. Она бледнеет, хватается за шею и падает на пол, после чего стиляга за крайним столиком машинально вскакивает. Через мгновенье в его руке уже поблескивает пистолет. Не похоже, чтобы этот парень был в таком же шоке, как остальные. Видимо, у него голове сработало нечто, что принято называть внутренним чутьем, благодаря которому он заранее знал, чем все кончится. Или может это обычный коп, а меня выдало что-то вроде непроизвольных жестов или микровыражений лица, которые позволяют с точностью определить, что человек собрался пырнуть кого-то вилкой. Не знаю. И не уверен, что хочу знать, находясь теперь под дулом пистолета.

Забавно вспоминать, как все начиналось. Генри сидел в кресле посреди бумажного бедлама с таким видом, будто в самом деле совершает прорыв в медицине. В действительности же это был лишь эксперимент, причем с самыми скудными исходными данными, которые только можно вообразить.

 Делаем несколько надрезов здесь и здесь,  он сгребает в сторону бумаги и кладет снимок передо мной, шариковая ручка в его руке превращается в указку,  после этого вживляем около ста «микроигл», которые будут взаимодействовать с нейронами. И только потом перейдем к глазам.

Я хоть и не слеп, но вижу лишь черно-синее пятно, так как ничего в этом не смыслю. Похоже, он понимает это, потому что после моего взгляда кладет ручку обратно в карман.

 Неужели все так плохо?  Спрашиваю и проматываю в уме все, что известно об этой «новейшей разработке». Со слов Генри она безвредна и эффективна, и у меня нет поводов не доверять ему. Но сама мысль о сотне микроигл в голове каким-то странным подсознательным образом настораживает. Хоть это и не является чем-то сверхъестественным, если подумать.

Генри открывает шухляду и начинает перебирать бумаги. Создается впечатление, будто он ищет аргументы, подтверждающие его слова насчет разработки, в которой он и сам до конца не разобрался. Или это страх заставляет меня так думать нелогичный, но вполне естественный страх перед неизвестностью, из-за которого я начинаю высматривать в старом приятеле нотки подвоха. Он достает синюю папку и откидывается на спинку, как если бы нашел, что искал:

 В противном случае, зрение будет постоянно падать.

 Насколько лучше я стану видеть?  Пытаюсь сфокусироваться на этикетках склянок у него за спиной, и понимаю, как это бесполезно при моем уровне близорукости.

 На все сто. Или почти.  Генри открывает папку, достает калькулятор и приступает к отчету. Похоже, никаких аргументов в ней не содержится,  Как бы там ни было, про очки сможешь забыть.

Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но откуда у Генри такая уверенность, что это сработает?

 Разве в моем случае такое возможно?  Начинаю жалеть, что не доучился на медицинском хотя бы до второго курса. Для общего развития.

 С этой разработкой да.  Он отодвигает все бумаги на второй план, достает таблетку и наливает себе стакан воды.  Есть, конечно, и другие варианты, но при той болезни, что у тебя, ни один из них не способен вернуть всей остроты зрения.

Генри глотает таблетку и у меня создается впечатление, что это какой-то психостимулятор. Возможно, он стал бы точной копией Хантера Томпсона, будь у него очки вроде моих. Но иллюзия быстро рассеивается, когда вспоминаю, что он страдает от приступов мигрени.

 А эта штуковина безопасна?  Спрашиваю и понимаю, что страх перед неизвестностью хоть и не покидает меня, но уже начинает казаться неразумным.

 С чего ты взял, что нет?

Генри продолжает что-то считать, словно мои опасения предсказуемы и вовсе не удивляют его. Мне показалось, в его папке мелькнул старинный чертеж авторства Леонардо да Винчи. Но похоже это просто усталость.

 Ты говорил, что она совсем новая. Такую операцию уже делали кому-то?

 Да. Но с меньшим уровнем вмешательства в заднюю часть коры головного мозга. Твой случай потяжелее.

 Значит, в этом плане я буду первым?

 Это ни о чем не говорит.  Он прерывается и полный уверенности смотрит на меня, как будто сам приложил усилия к новейшей разработке.  Будь она небезопасна, столько времени, сколько с ней возились в лаборатории, хватило бы, чтобы это заметить. Так что опасаться нечего, можешь быть уверен.

За дверью встречает Мэри, и мы вместе направляемся по белому коридору к лифту. Вокруг творится черт знает что, будто находимся в Тонтоне. Или мне только так кажется? От мыслей о предстоящей операции и взвешивания всех «против» и «за» разболелась голова. Шорохи, скрипы, шаги, голоса все начинает раздражать, и хочется поскорее оказаться дома, чтобы налить себе бренди, сесть в кресло и хорошенько все обдумать.

Но разве у меня есть выбор? Болезнь уже год постепенно отнимает зрение, и если ничего не предпринять, это продолжится. Мэри считает, что быстро растущая близорукость связана с моей деятельностью и постоянным напряжением для глаз. Но я не единственный искусствовед в мире никто не слепнет от этой работы, тем более так резко.

Не проронив ни слова, выходим на еще более шумную улицу. После грозы пахнет озоном и мокрым асфальтом, а лужи смотрятся как отпавшие от неба куски краски. В машине Мэри решает спросить:

 Так что он тебе сказал?

 Сказал, что зрение станет как прежде,  шелест магнитолы кажется настолько отвратительным, что тут же ее выключаю,  даже лучше.

Она достает сигарету и закуривает. Мне всегда нравилась ее привычка держать сигарету большим и указательным пальцем курение это единственная вещь, при которой теряется ее грациозность. А все потому, что курит Мэри раз в год, и только ради того, чтобы напустить в негативные мысли сладкого туману. На меня эта магия действует обратно пропорционально. Опускаю стекло.