Почти месяц. Отвечает и смотрит на часы, будто засекал секундомер с того самого момента, как я провалился в небытие. Замечаю, как на сером циферблате блеснули «парижские гвозди», но не верю больше ни в какие зацепки только контекст может дать ответ, сплю ли я. И в данный момент контекст так себе, что говорит в пользу реальности.
Я говорил, что у меня проблемы с психикой? По реакции Генри понимаю, что мой вопрос сбил его с толку, и ответ становится очевиден.
Да. Он заглядывает в коридор, словно хочет убедиться, что нас никто не слышит. Кстати, ты ходил к психотерапевту, про которого я тебе говорил?
Дакота Браун?
На лицо Генри наползает удивление.
О, похоже, все действительно плохо. Он садится на стул и наливает стакан воды, чтобы запить таблетку от мигрени. Я давал тебе номер Криса Хантера.
И ты думаешь, психотерапевт мне поможет?
Психотерапевт нет. А вот Крис вполне.
Я беру со столика телефон и начинаю листать список контактов. «Крис Хантер» среди последних вызовов мелькает чаще, чем «Серая Ворона», и меня это уже не удивляет. А еще есть пропущенные от Мэри.
Ты не знаешь, Мэри не появлялась?
Генри озадаченно смотрит на меня, будто я спрашиваю самоочевидные вещи. Похоже, он до сих пор не в курсе, что мы с ней расстались. В следующий момент признаюсь:
Мы сильно повздорили.
Скажем так, я с ней не пересекался.
Вот она, обыденная реальность: у меня нет ни жены, которую я потерял из-за работы, ни работы, из-за которой я потерял жену. «Белое на белом». Холст, масло. Наконец-то можно начать жизнь с чистого листа, в полной уверенности, что это не сон.
Хорошее тоже есть: за всю неделю с тех пор, как я очнулся, не произошло ни одного ложного пробуждения. Похоже, авария пошла на пользу, если конечно это действительно была авария. Возвращаюсь домой и начинаю планировать, чем буду заниматься дальше. Но сперва решаю наведаться к психотерапевту, несмотря на то, что чувствую себя целиком выздоровевшим.
Кабинет Криса Хантера оказывается полной противоположностью того, что изображено на картине «Смерть Дакоты»: обшарпанный пол похож на карту мира с черными материками облезлой краски, стол исцарапан и завален бумагами, а кожаное кресло покрыто кракелюрами, как пустыня в засуху. Посреди выцветшей серой стены красуется бежевый прямоугольник, как если бы когда-то в том месте висела картина. Крис в дорогом костюме и идеально уложенными волосами выглядит так, словно агент секретной службы готовился к миссии на Каннском кинофестивале, но забрел не туда.
Не думал, что вы так быстро вернетесь. Он вскакивает с кресла и протягивает руку. Я жму ее и сажусь на стул, слыша, как за окном гремит гром. Что скажете, красные пилюли помогли?
Я не помню ни одной встречи с вами. Отвечаю и вижу, как он заинтригованно кивает, словно у него наконец-то появился интересный для изучения пациент. Что за препарат вы мне давали?
Релизергин. Он достает сигару с ароматом вишни, и я понимаю, что за запах стоял все это время в кабинете. Вы не против, если я закурю?
Нет. Взгляд невольно цепляется за царапины на столе. Благо есть за что зацепиться, думаю. Хотя от этих проверок все равно толку нет. Так что это за пилюли?
Нейролептики. Вспышка молнии словно появляется от того, что он струшивает пепел. А вы перестали видеть сны наяву?
Я как раз пытаюсь это понять.
Значит, уже не все так гладко. Он встает и подходит к полке с книгами, берет одну, и мне почему-то кажется, что я знаю, какую именно. Вы читали «Нереальность» Дика Эмильсона?
Нет, не то. Но Дик Эмильсон писатель? что за чушь?
Я думал, это художник.
Это психиатр. Крис кладет книгу передо мной, на обложке красуется сиреневый череп с цветами. Он долгое время изучал дереализацию, и в своей книге описывает клинический случай вроде вашего.
Кажется, я вижу ее впервые, но судя по всему это не так.
И что же он говорит?
Я открываю книгу и пытаюсь найти, кто отвечал за художественное оформление обложки не Пьер ли Шарло? Крис облокачивается о подоконник, делает затяжку:
После комы пациент целиком выздоровел.
IIII
Какие бы странные вещи из реальности не вплетались в мои сны от черепа с обложки до целого сюжета картины «Смерть Дакоты» сейчас я точно не сплю. Все стало логичным и последовательным с того самого момента, как я очнулся в больнице после аварии. Дереализация перестала будоражить мой ум, хотя привычка делать проверки на реальность еще осталась. Одну из таких проверок я провел сразу после звонка Мэри, всматриваясь в потертости корешков книг и думая, что пора отделаться от этой дурацкой навязчивой идеи.
Она позвонила с утра и, казалось, была искренней. Не могу сказать, что я по одному только голосу в трубке сумел бы различить притворство и настоящие чувства, но что-то в этом было: едва не сквозь плач она убеждала встретиться, а сегодня как раз день нашей годовщины. И уж конечно в глубине души я желал этого. Мы договорились пересечься вечером в нашем любимом кафе под названием «Эмпти Фридж», как в старые добрые времена. А там недалеко и до того, чтобы вернуть все на круги своя.
Почти сразу после Мэри мне позвонил Генри и предложил работу. Не знаю, насколько разумно с его стороны обращаться к психопату вроде меня, но его не смутило даже отсутствие медицинского образования в списке моих достижений. Все необходимые знания можно наверстать непосредственно на рабочем месте, а вопрос с документами лишь вопрос денег таковы были его слова. Во время нашего разговора я впервые подавил в себе желание искать признаки того, что нахожусь во сне. Иду на поправку.
Вечером кафе переполнено, чего и следовало ожидать. Вешаю у входа пальто и сажусь за столик, почти в центре ярко освещенного зала. Сквозь звон тарелок и шум голосов слышу мотивы «Мунлайт Драйв». Закрываю глаза и переношусь из разноцветного помещения в мрачный замок, покрытый паутиной и обставленный тусклыми свечами. Если и существует на свете магия, то в песнях Дорз заключена сильнейшая магия Вуду.
Привет, открываю глаза и вижу напротив себя Мэри, с буклетом меню в руках.
И она безупречна.
Раньше я не замечал этого. Раньше все было по-другому. Глядя на нее я видел лишь фальшивый абстрактный образ в своей голове. Я не видел крохотного шрама на пальце, который она пытается спрятать под кольцом. Не видел ребристости ногтей. Не видел тонких капилляров в уголках ее глаз, мельчайших морщинок, крохотных штришков косметики. Теперь я смотрю на нее как на картину художника-гиперреалиста, скрупулезно отразившего все детали, чтобы подчеркнуть несовершенство реального мира. И в этом несовершенстве она безупречна. Как и все вокруг во всей своей сложности и завершенности Как если бы это был не сон.
Рука сама хватает вилку, и в следующее мгновение она уже торчит из шеи моей жены, выпуская алые струи крови. Или лучше сказать охристой краски, которая штрихами абстракциониста заливает белую скатерть, кресло, шахматную плитку под ногами Мэри с хрипом хватается за шею и падает на пол. Зал с ужасом замирает, после чего раздаются женские крики и растерянные голоса. Я откидываюсь на спинку кресла и понимаю, что наконец-то в этой затянувшейся фальшивке реальности сделал хоть что-то настоящее. Теперь осталось лишь ждать пробуждения и надеяться, что оно будет не ложным.
Разумеется, я сразу распознал подделку. Но не по штрихам, кракелюрам или слоям краски, а по контексту: так не бывает, чтобы в один день вернулась жена и тут же появилась новая работа. И уж конечно реальность слишком тривиальна и предсказуема, чтобы я смог посреди кафешки убить Мэри. Вот он, последний аргумент в пользу того, что я сейчас сплю.