Нехорошие предчувствия оправдались. Возле скорбного и обычно безлюдного места, приткнувшееся в некотором отдалении от старого кладбища под сенью раскидистых лохматых карагачей, он увидел пёструю стайку женщин. Хуже того, прямо напротив калитки стояли роскошные носилки, сопровождаемые четвёркой здоровенных мордоворотов, подобранных по росту, да ещё пара вооружённых охранников-гулямов, явно сопровождавших какую-то знатную хозяйку. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться, что прибыла она в это унылое место, чтобы взглянуть на убитого ночной нечистью путника.
Поняв, что его появление сейчас будет воспринято жаждущими подробностей кумушек, как подарок судьбы, сотник поспешно повернул коня. Итлар даже немного пожалел страшную сказку, так взбудоражившую этих скучающих женщин, которая неминуемо умрёт, когда он начнёт рассказывать как было дело своим простым пастушьим языком. В былые годы служилый долго обитал при ханской охоте, ходил в ловчих. Однако врать, как заправский охотник, так и не научился.
Солнце уже потихоньку клонилось к закату. Когда оно скроется за рекой, и азанчи призовут правоверных к вечернему намазу, нужно будет передавать бразды ночной страже после чего докладывать во дворце самому эмиру или его наибу о произошедшем за ночь.
Сейчас весна и день ещё прибавился не сильно. Только-только ночь перестала делиться на три стражи. Пройдёт месяц и столько будет доставаться ему и его стражникам. Хлопотнее, конечно, зато не так скучно, как зимой.
Эмир к докладу не прибыл. Летом он обычно выслушивает ночную стражу по утрам, а до вечера во дворце не скучает. Не для чего. Если что важное случится доложат.
Вот и теперь доклад слушал его наиб. Невысокий мужчина средних лет из бывших писцов-битакчи. Звали его Злат и был он из русских. Так то имя было Хрисанф по-гречески «златоцветный», но звали все на русский манер. Отец священник, а сын не пошёл по его стопам и подался в ханскую службу. Сначала толмачил по греческим делам, чью грамоту изучил при православном храме. Потом выучил уйгурское письмо и пошёл уже по более серьёзным делам. Стал одеваться в монгольское платье, а на пояс вешать чашку для кумыса. Со временем получил жалованный красный халат и выслужился в помощники самого сарайского эмира. Повесил на грудь ханскую пайцзу с надписью: «Кто не повинуется умрёт». В прошлом году сам Узбек наградил его золотым поясом не всякий эмир может похвастать.
Урок служи честно, за ханом служба не пропадёт.
Сейчас наиб был без пайцзы, в простом монгольском халате. Даже шапочку не надел.
Калач он был тёртый, потому про городские сплетни уже знал. Сотника сразу встретил улыбкой:
Поймал дэвов? Или гулей? Все по разному говорят.
Итлар покаянно засопел:
Сам виноват. Всё тянет на охоту. Столько лет ловчим был. А тут собачка хорошая подвернулась. Это большая редкость. Не каждую можно научить по следу ходить.
Наиб одобрительно кивнул, и сотник оживился:
Странным показалось, что человек не по дороге шёл, а из степи. Ну и одет необычно. Весь в чёрном. Одежда необычная. Просторная, рукава широкие, голова сверху закрыта, как у плаща. Главное, лицо платком закрыто. Ночью. Видеть его никто не мог, значит просто прятался в темноте. Следов рядом никаких. А тут собачка. Оказалось по следу ходит. Хорошая собачка. С такой бы на охоту. До самого кладбища след держала. А это, почитай половина фарсаха.
На кладбище заплутала?
Немудрено. Кладбище большое, старое. Тут и кусты, и деревья, кругом тропки, склепы, надгробия. Да и след уже остыл
Простыл, эхом откликнулся наиб. Значит, где гули прятались, не нашёл?
Сотник внимательно посмотрел на собеседника, ища насмешки. Тот был серьёзен и явно задумался.
Про кладбище, кроме тебя кто знал? спросил после недолгого молчания.
Только хозяин собаки. Этот самый молочник.
А он пошёл потом на базар. Да ещё на главный. Самое место, опять развеселился наиб. Про гулей это он болтал?
Я с ним ни словом не обмолвился. Только собаку похвалил. Спросил ещё, не ходит ли на охоту.
Про нечистую силу уже на базаре придумали. Надо будет завтра лекаря хорошего послать, пусть тело повнимательнее посмотрит. Может, выяснит отчего умер этот путник.
Тут и гадать нечего. Я ведь столько лет в ловчих ходил. Потом в войске, в ертауле следопытом. Всякого насмотрелся. В том числе и змеиных укусов. Когда тело осматривал, сразу увидел ранки на руке. Спутать трудно. И вокруг всё опухло. Видно и лицо от этого перекосило. Видал такое раньше. Хотя лекарь, конечно, вернее скажет.
Про это кому-нибудь говорил?
Сотник покачал головой.
Молочнику этому?
Он к телу и не подходил, а других я не подпускал. Разве что потом, когда тело повезли.
Вот и не стало сказки, грустно улыбнулся Злат. Хотя, как сказать. Говорят нечисть всякая любит в змей превращаться. Вот только гули это, джинны или пери какие не помню. Здесь ведь в Сарае народ откуда только не собрался. У каждого свои сказки. Свои чудовища. Лекаря завтра всё-таки пошлю.
Дело на поверку выходило довольно обыденное. Взбрело кому-то в голову идти ночью степью, в обход застав. Наступил в темноте на змею. Вся недолга. Что заставило его таиться и какие недобрые дела хотел покойный проделать во мраке, он теперь уже никому не расскажет. Да и кому это интересно? Это же не сказка. Про страшных людоедов гулей.
IV. Ожившая сказка
Злат был человеком бывалым и на своём веку повидал всякое. Во всякие чудеса и страшные сказки он точно не верил. Однако сейчас он пребывал в недоумении и даже растерянности. Тем более, что ему приходилось молча стоять в стороне и смотреть.
Наверное, случись всё это где-нибудь на базарной площади, с участием каких-нибудь вздорных баб или лавочных торговцев, то можно было бы посмеяться вместе со случайными зеваками.
Только в этом месте никогда не бывало случайных прохожих. Хотя, как сказать? Посетители здешней скорбной обители уж точно никогда сюда не собирались. Здесь они оказывались лишь после смерти и не по своей воле. В скудельницу возле кладбища привозили тела, найденные на улице, при дороге, выловленные в реке. Тех, кого сразу не опознали. Здесь они лежали пока старосты не хватились пропавших в своих кварталах или какой свидетель смог их узнать. Таких забирали. Остальных, по прошествии времени, хоронили на отдельном участке в сторонке.
Закапывали просто. Ведь никто не знал какой веры были эти никому не ведомые люди, нашедшие смерть вдали от родного очага.
Даже от самого кладбища этот печальный приют стоял немного в отдалении. В мире мёртвых все тоже делились по верам, родству, соседству, обрядам. У каждой свой участок, свои служители. Выпавший из этого установившегося веками порядка лишался имени, памяти и даже отдельной могилы. Хоронили обычно разом по нескольку человек. Хотя летом, когда печальный урожай шёл больше из реки, а такие тела часто и опознавать было бесполезно, закапывали споро. Даже не говорили: «Хоронят». Закапывают.
Сюда и дороги не было. Не наездили. Едва приметная тропка среди полевых трав.
Стерег покой мертвецов свой сторож. Человек не старый, но сильно больной на ноги. Что-то там с самого рождения. Служба была ему вроде богадельни. Каждую пятницу из дворца привозили ханскую милостыню: корзину лепёшек, немного проса. Были посылки из мечетей, тоже больше по пятницам. От других вер больше по праздникам. Ну, и когда тела забирали родственники или знакомые тоже одаривали.
Житьё не хлопотное и сытное.
Сейчас сторож стоял во дворе низко склонившись и трясся от страха.
Перед ним во всей грозе и гневе бушевал сам эмир Сарайского улуса.