На лохматых верхушках карагачей уже играли солнечные лучи. По крыше прыгали воробьи, и совсем не верилось в смерть, страшные сказки и оживших мертвецов. Наиба ждали дела во дворце.
Может к тебе Бахрама прислать? спросил на прощание Илгизара. Дело как раз по его части.
Бахрам был сказочник. Настоящий. Этим ремеслом кормился уже лет сорок. Много знал по памяти, а кроме того имел старинную толстенную книгу «Тысяча ночей», которую читал для избранных слушателей. Была у него юная воспитанница-сирота Феруза, которую старик тоже потихоньку учил своему хитрому ремеслу. К ним в гости на огонёк частенько наведывался Илгизар. Был он приезжий, всем в Сарае чужой. До прошлого года вообще жил при медресе, где обучался книжной премудрости. Там и попался на глаза наибу, который стал давать смышлёному юноше кое-какую работу в качестве писца.
V. Вернувшийся мертвец
Не зря говорят умные люди: «Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе». Злат в шутку обещал прислать к Илгизару старого сказочника и забыл про это. Однако сказанное слово упало на благодатную почву. Юноша сразу зарубил себе на носу, что появился повод заглянуть на досуге в уютную хижину Бахрама. Старик жил уединённо за городом. Вроде его ремесло располагало держаться ближе к главному базару, где в харчевнях всегда есть желающие послушать интересные истории. Да и более щедрые на сытый желудок. А он забрался за последнюю городскую заставу, да и от той было больше получаса ходьбы по пустынной дороге.
Видно было, что старик любил уединение. Однако и от всякого рода отшельников, искавших путь к Богу он тоже держался подальше.
Ходили слухи, что в молодости, где-то в чужих странах был он большим человеком, едва не вельможей. Но точно никто ничего не знал. Давно это было. Очень давно. В Сарае Бахрам появился ещё лет тридцать назад. До этого жил в Сумеркенте старом городе ниже по реке в нескольких днях пути отсюда. А откуда приехал туда Бог весть. Вроде приплыл из-за Бакинского моря.
Замечали, что какими-то загадочными путями сказочник знаком с другим отшельником, славным шейхом Ала-эд Дином эн-Номаном ибн Даулетшахом. Иногда добавляли ещё «аль-Хорезми» из Хорезма. Только тот был совсем другого поля ягода. К нему сам хан Узбек ходил на поклон с великим почтением. Да ещё смиренно ждал, когда шейх разрешит войти.
Тоже не здешний, из пришлых. Ещё бывший хан Тохта привёз его из Хорезма, где он прославился, как лекарь. А по каким краям скитался эн-Номан в молодости, где набирался своей великой учёности, никто не знал.
Видно тогда и пересекались его пути-дорожки с сарайским сказочником.
Что уж там было промеж них никто не знал. Только однажды, когда старого Бахрама по подлому оговору схватила стража и потащила в суд, он крикнул в толпу: «Скажите об этом эн-Номану!». И говорить не пришлось у шейха кругом свои глаза и уши. Не успели засовы тюрьмы закрыться за спиной сказочника, как во дворе суда появились мюриды святого старца. Не обращая ни малейшего внимания на стражников и судейских, они забрали Бахрама и увезли с собой. Связываться с могущественным шейхом никто не посмел. Всё равно, что плевать против ветра.
Злат про Бахрама пошутил. Зато не забыл про обещание прислать своему помощнику поесть во время несения внезапно подвернувшейся службы. Сразу после доклада во дворце он подозвал начальника дневной стражи, того самого Итлара, что вчера тоже ненароком угодил во всю эту историю и сунул ему в руку несколько монет:
Пошли кого-нибудь на базар, пусть отвезут моему парню чего-нибудь съестного.
Сотник только рассмеялся:
Эмир уже ему припас целую корзину. Во дворе стоит. Сам понимаешь, такой важный дар придётся мне лично везти. Прямо сейчас и поеду. Первым делом.
Наиб не поленился и заглянул в здоровенную корзину, заботливо прикрытую льняным платком. Этим можно было накормить маленький отряд. Румяные лепёшки, жареный цыплёнок, пирожки, творог, что-то копчёное, бережно завёрнутое в белую тряпочку. Пара плотно завязанных кувшина с каким-то питьём. И ещё небольшой кувшинчик с запечатанным горлом. Его содержимое явно было лучше употреблять только после службы. О чём Злат немедленно сообщил эмиру.
Забери, сразу согласился тот. Потом отдашь. Это я недоглядел. Корзинку жены собирали. Они на меня, как коршуны на цыплёнка кинулись, когда я вернулся. Не терпелось дурам с утра пораньше новостей про гулей и оживших мертвецов. Еле отбрехался. А уж как услыхали, что я велел пожрать твоему помощнику собрать, так и бросились на кухню.
Увидев на лице наиба тревогу, эмир поспешил его успокоить:
Я им строго-настрого! А для верности не велел из дома ни ногой. И к себе никого
Был он родом из Хорезма. В сарайские эмиры угодил после того, как Узбек стал везде ставить новых людей, отстраняя подальше старую знать. Преимущество давал мусульманам. Особенно хорезмийцам. Кто видел здесь руку эн-Номана, кто грешил на тамошних купцов, по слухам давшие некогда немалые деньги тогда ещё молодому царевичу Узбеку, угнавшего мяч царства у потомков хана Тохты. Теперь уже всё былью поросло.
Хорезмские порядки в Сарае не приживались. Слишком много разного народа здесь собралось. У каждого свой норов. А верховодили всем всё равно кипчаки. Народ вольный, степной. Люди, живущие за войлочными стенами, как называл их ещё сам Потрясатель Вселенной.
Касалось это и женщин. В Хорезме с ними было строже. Лицо закрывали, из дома никуда. Скажи всё это эмир своим жёнам, когда ещё они жили в Хорезме, можно было не беспокоиться. А в Сарае надежды на строгий запрет никакой. Правда, вслух этого Злат не сказал. Зато посоветовал:
Ты бы лучше вечерком Итлара в гости зазвал. Сотника этого. Он бы твоим жёнам всё и рассказал из первых уст. Чтобы сами убедились, что ничего интересного. Запретный плод ведь сладок. А для сказок у моего помощника есть подружка. Феруза зовут. Завтра можно и её послушать. Я Илгизару велю вечером к ней сходить. Думаю, он за день всякого наслушается.
Сразу было видно, что эмиру такая мысль понравилась, и Злат ковал, пока горячо:
Коль вся эта каша из-за бабьих сплетен заварилась, то и кончать с ней надо бабьими сплетнями. Огонь огнём тушат. Запретами здесь не поможешь. На всякий роток платок не накинешь.
Оставалось только сказать Итлару, чтобы он к концу дня отвёз Илгизара из скудельницы прямиком в хижину Бахрама.
Досужая болтовня, действительно утихла так же быстро, как и началась. Перестань подбрасывать дрова в костёр, и он потухнет. Так и сплетни. Уже к обеду все знали, что таинственный мертвец был всего-навсего укушен змеёй, что его уже опознали и забрали тело. Даже сам Злат к вечеру уже едва не позабыл, что собирался к Бахраму. Нужно же отдать Илгизару заветный кувшинчик, так заботливо уложенный в корзину эмирскими хатунями.
К дому сказочника Злат подъехал, когда солнце было ещё высоко. Огороженный колючими кустами дворик был залит вечерними лучами, а листья высоких старых верб над крышей убогой хижины отливали золотым светом. Сам Бахрам грелся на скамеечке, накинув на плечи поверх халата, потрёпанный тулуп.
Пора такая, посетовал он. Днём уже жарко, а вечерами изрядно холодает. Не побережёшься, как раз простынешь хуже чем зимой.
Сейчас во дворе на ласковом весеннем солнышке было теплее, чем в тёмной хижине. Было видно, что очаг там давно не разжигали. Ремесло сказочника такое, что время он проводит по большей части в харчевнях, где его, обычно и кормят. Часто и ночевать случается в гостях. Вот и теперь воспитанницы Бахрама дома не было.
Старик уж было собирался вечерять нехитрой снедью, прихваченной накануне в городе: творогом и лепёшками. Оказалось, что из дому он вчера не отлучался и последних сплетен не слышал.