На следующей станции, шипя паром, эшелон остановился, простояли там почти неделю. Хорошо, на платформах имелись полевые кухни и запас продуктов. Что-то видимо не заладилось с формированием югославских частей, и около месяца воинский состав добирался до столицы Башкирии Уфы.
Миновали ее, и на станции Алкино, ночью, маршевиков выгрузили. После чего влили в 59-й запасной полк 12-й запасной стрелковой бригады Южно-Уральского военного округа.
В этом полку главным делом для прибывших офицеров с сержантами стала подготовка нового пополнения из немолодых уже людей, в основном из среднеазиатских республик. Большинство были крестьянами из кишлаков, малограмотными и плохо знавшими русский, в связи с чем, пришлось назначать переводчиков. Новобранцев обучали азам военного дела для последующей отправки на фронт.
Здесь Пыльцын вступил кандидатом в члены ВКП(б) и продолжил «бомбить» начальство рапортами с просьбой о переводе его в действующую армию. А еще познакомился с девушкой, в которую по уши влюбился. Случилось это так.
Одним теплым августовским вечером их полковой оркестр играл на городской танцплощадке вальсы, но Александру было не до танцев. У девятнадцатилетнего лейтенанта резались два зуба мудрости. Боль была изнуряющей, и он бродил у ограды, за которой кружились пары. Молодые офицеры выступали кавалерами, а их партнершами были в основном разодетые девушки, работницы находящегося неподалеку молокозавода.
На одной из скамеек у ограды Александр увидел тихо плачущую худенькую миловидную блондинку, одетую явно не для танцев. Стало ее жаль, подойдя, заговорил.
Девушку звали Ритой, вместе с мамой и братишкой (отец умер от голода) эвакуировалась из блокадного Ленинграда в Уфу, где у них были родственники. Горком комсомола, взявший шефство над эвакуированными питерцами, чтобы немного подкормить отощавшую на блокадном пайке девушку, определил ее в пионерский лагерь, располагавшийся здесь же, в Алкино, неподалеку от полка.
Ее одежда потертые лыжные шаровары, видавшая виды, но опрятная блузка на худеньких плечах, да еще вдобавок вместо туфель деревянные сандалии с ремешками никак не подходили к обстановке на танцплощадке. Вот девушка и заплакала.
Беседовали они долго. Рита успокоилась, а мучавшая Александра зубная боль куда-то улетучилась. Проводил ее до самого пионерлагеря, договорились встретиться следующим вечером на этом же месте. Короче, влюбился с первого взгляда.
До этого всяческих нарядов и караулов в части Александр не избегал, теперь же возненавидел. Они мешали встречам.
Но однажды в назначенное время к заветной скамейке Рита не пришла. Присев на нее, влюбленный заметил на песке начертанный на песке валявшейся рядом палочкой адрес «Уфа, улица Цурюпы дом 15».
Вскоре удалось вырваться. Нашел!
Познакомился с ее матерью и тетками, и в первый же вечер (нужно было вернуться до подъема) Рита предложила пойти в театр. Давали оперу «Травиата», где главную партию Виолетты пела местная актриса Валеева, Подобного лейтенант никогда не слышал и был потрясен.
В те годы уфимский театр располагал сильным составом за счет эвакуированных из Москвы. В нем пел даже знаменитый бас Михайлов. А балет! Оказывается Рита училась в Ленинградской балетной школе и тоже имела отношение к искусству.
Александру часто везло в жизни. Сопутствовала удача и теперь. По возвращении в полк он был командирован в Уфу на лесопильный завод для обеспечения пиломатериалами нужд части. Пробыл там две недели и чего только не пересмотрел и не переслушал в театре вечерами вместе с Ритой.
За это счастливое время получил неоценимый культурный заряд и много узнал о ней, ее маме и покойном отце. Был он инженером строителем с консерваторским образованием, лично знакомым с Кировым*. Обладал хорошим голосом и часто исполнял дома, в кругу друзей, и на концертах оперные арии с романсами.
Мама Риты Екатерина Николаевна, была военврачом еще с Гражданской, участвовала в войне с белофиннами и находилась в штате формировавшегося госпиталя. Туда же была зачислена и дочь, посещавшая курсы медсестер. В семье имелся младший брат, шестнадцатилетний Стасик, трудившийся на одной из фабрик, зарабатывая хлебную карточку.
Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Закончилась и командировка.
Александр вернулся в полк, встречи стали реже, а вскоре Рита сообщила, формирование госпиталя заканчивается, через несколько дней их отправляют на фронт. Побежал к ротному командиру Нургалиеву, тот разрешил съездить в Уфу, но к вечеру вернуться. Застал.
Обе были уже в военной форме, мама с петлицами лейтенанта медслужбы. Помог собрать вещи. Кроме того влюбленные договорились, обходя военную цензуру, сообщать друг другу места, откуда будут отправлять письма.
Делать это следовало так: в них сообщать, с кем встречались или кому передают приветы и из первых букв имен или фамилий составлять названия пункта дислокации. Например, если Александр получал приветы от Сони, Лены, Ухова, Царева и Коли, значит, госпиталь находился в Слуцке.
Еще Александру удалось помочь уезжавшим погрузиться в эшелон, впервые поцеловать Риту в губы и утереть набежавшие ей на глаза слезинки, едва сдерживая свои. А затем, поскольку наступал вечер, он бросился к поезду тронувшемся в направлении его части, на ходу вскочил на подножку платформы, и вокзал остался позади.
Вскоре его очередному рапорту был дан ход и в числе небольшой группы офицеров Пыльцына направили в резервный офицерский полк округа, а оттуда в такой же, Белорусского фронта. Там назначили командирами взводов и обязали нести службу по охране особо важных объектов тыла от диверсионных групп противника. Однако это была не передовая, куда все стремились.
Между тем из дома пришло очередное письмо о гибели второго брата Ивана. Он был самым одаренным из троих, играл на многих музыкальных инструментах, отлично рисовал, увлекался математикой и в 1937 году был призван на флот. Воевал в морской пехоте на Южном фронте, где и был убит в сентябре 43-го. Это известие Александр тоже воспринял тяжело, но крепился и продолжал нести службу.
И вот однажды, в начале зимы, его вызвали в штаб полка.
«Не иначе снова дадут втык по поводу очередного рапорта», угрюмо думал, скрипя по снегу сапогами. Но, оказалось, нет.
В жарко натопленном кабинете кадровика его встретил незнакомый майор с дочерна обветренным лицом, чуть обрубленным правым ухом и полушубке, затянутом ремнями. Кивнул на табуретку у стола «садись». Пролистав тощее личное дело Александра, задал простуженным голосом несколько вопросов о семье, училище и здоровье.
Так, все ясно, закрыл папку. Пойдешь, лейтенант, к нам в штрафбат!
З-за что? огорошено приподнялся с табуретки.
Неправильно задаешь вопрос. Не за что, а зачем, уставился льдистым взглядом.
Будешь командовать штрафниками, помогать им искупать вину перед Родиной. На сборы полчаса!
Как впоследствии оказалось, с ним беседовал начальник штаба 8-го Отдельного штрафного батальона майор Василий Афанасьевич Лозовой.
Тем декабрьским вечером 1943 года, после тяжелых боев, в которых штрафбат понес значительные потери, в том числе и постоянном составе*, он отобрал восемнадцать офицеров от лейтенанта до майора, в основном уже бывалых фронтовиков, возвращавшихся из госпиталей на передовую. Из них только Пыльцын оказался необстрелянным.
«Да, дела», выйдя из штаба, достал он из кармана трубку (баловался ей еще с гражданки) набил махоркой и, чиркнув спичкой, закурил. О том, что воевать придется в таком качестве, даже не предполагал. Но то, что его отобрали вместе с боевыми офицерами, вызывало гордость.