Меня зовут брат Лазар. Он разложил записи. Порой твои земляки называют меня Ла ле. Можно и так.
Айше хмыкнула.
Лале это женское имя.
Ла ле, исправил он и поднял глаза. Тебя ведь уже допрашивали, верно?
Она приподняла волосы и показала ему рубец на шее сбоку. Спустила рукав рубахи-камизы, обнажая засечки над ключицами и на маленькой круглой груди с тёмным соском.
Другие жрецы ничего не добились. Не поправляя одежду, бросила раздражённо: Я не боюсь вашего железа, ты видишь. Чего ты от меня хочешь?
Его она тоже наверняка не боялась, но любопытно, вызывал ли у неё страх кто-то из прежних дознавателей. Или снова нет?
Лазар перевёл на бумаги тяжёлый взгляд.
Оденься, ханым, сказал он. Я не буду тебя трогать. Я хочу с тобой говорить.
Он возненавидел себя за смущение, которое испытал при виде её тела, и за мгновенное плотское ёканье внутри. Даже несмотря на свежие шрамы, оставленные его братьями, Лазара никогда не привлекала человеческая жестокость; но ему было двадцать три года, и сейчас в нём мало что осталось от обаятельного юноши, который без труда находил общий язык с господарскими девушками. Кто-то бы наверняка лучше справился с увечьями, монашеством и побегом из родной страны но не Лазар.
О чём говорить? Айше тряхнула головой. Меня схватили, потому что я живу без мужа и лечу людей. А ещё я грамотна. Этого достаточно для вас, чтобы обвинить меня в колдовстве. Но раз ты лекарь, то должен понимать: нельзя считать ересью всё, чего не знаешь. В моих мазях и снадобьях нет ни капли колдовства.
Красиво, оценил Лазар. Красиво и точно башильеры часто обвиняли в колдовстве безмужних врачевательниц, имеющих дурную славу.
Он развернул записи прежних дознавателей, хотя выучил их почти наизусть, и сделал вид, что увлечён ими. На Айше поглядывал только краем глаза та поправила камизу, укрылась.
Протоколы рассказывали о лекарке Айше из Хургитана, и по ним для любого мыслящего человека, не ослеплённого ненавистью ко всему инородному, вырисовывалась простая картина: Айше исцеляла людей примочками и отварами, а не волшбой. Её не трогало чёрное железо (с пометкой: ни поверхностные слои кожи, ни глубокие), не жёг чистый огонь. Даже под давлением Айше продолжала называть себя простой потомственной врачевательницей. В её рабочих записях нельзя было разобраться, потому что, как убеждала сама Айше, она зашифровала их старым семейным способом чтобы сохранить тайны мастерства, но охотно сама зачитала выдержки башильерам, и достопочтенные братья не сумели поймать её на неуверенности или лжи.
Но всё же из всех хал-азарцев, брошенных в подземелья прежними дознавателями, Лазар пришёл только к ней. Он изучил все протоколы и все записи Айше, которые только смог достать.
Кто-то учил тебя лекарскому искусству, кроме женщин твоей семьи?
Нет, ответила Айше. А тебе нравится дознавательская служба, жрец? Многих ты опросил?
По-прежнему не вчитываясь, Лазар перевернул страницу.
Ты первая.
О. Айше выдохнула с усмешкой. Надо же Она вальяжно высунула руки в зазор между прутьями. Это скучное дело. Не лучше бы пойти и порадоваться солнцу, пока и тебя не пожрала хворь? Нет-нет, я не настаиваю Мне нравится, что сейчас пришёл ты, а не тот жестокий ублюдок, что был раньше.
Она погладила одну руку о другую, приподнимая рукав и небрежно подставляя глазам Лазара запястье, предплечье и локоть.
Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала?
Лазар представил, как всё должно было выглядеть со стороны: молодой башильер, играющий в дознавателя, потому что иных дознавателей не осталось, и убедительная лекарка, сама управляющая допросом. Недаром она то посмеивалась, то скалилась и смущала что ж. Пускай. Лазар пришёл к ней не потому, что ему требовались ответы. Нет, ему было достаточно на неё посмотреть и если он мог увидеть больше, всего лишь раздув своё мимолётное смятение до образа неловкого простака, тем лучше.
Айше сплела пальцы, скучающе прислонилась лбом к прутьям.
Что вообще мне нужно сделать, чтобы меня перестали обвинять в колдовстве?
Тебя не просто обвиняют в колдовстве, ханым, проговорил Лазар вкрадчиво. Тебя обвиняют в том, что ты наслала мор.
Свет лампад зарябил на её лице.
Как я могу наслать мор, если я не чародейка? Айше слегка скривилась. Так сказало ваше железо.
Лазар скупо улыбнулся.
Если про чародеев-дахмарзу знает чужак вроде меня, то и ты знаешь.
Айше даже не дрогнула.
Эта каста чародеев, сказала она равнодушно, обитает в пустынях. Их изгнали из общин и лишили права колдовать за преступления против своего народа.
«Дахмарзу» значило «искупление».
Да. Лазар кивнул. А ещё есть те, кто сам отрезает от своей души лоскут с колдовским умением, чтобы не попасться чужакам с чёрным железом.
Он постучал пальцами по столешнице.
Я знаю это, ханым. Чуть подался вперёд. И я знаю, что ты дахмарзу.
Сказал и впился в неё взглядом.
Повисла тишина. Только пламя трещало в лампадках.
Ты говоришь глупости. Айше осторожно вернула руки в клетку и вновь поднялась на колени. Она оттолкнулась от прутьев и прильнула к ним опять с медовой улыбкой и змеиным изяществом. Так можно обвинить любого. Посмотри: я обычная женщина.
Она прижалась к прутьям ещё теснее, грудью и животом. Склонила голову набок: волосы соскользнули, обнажая шею.
Я просто глупая хал-азарка, которая хочет выйти на волю. Снова игриво отдалилась, цепляясь за прутья выпрямленными руками. А чего хочешь ты?
Надо же, подумал Лазар. Он предполагал, что Айше Хасамин выдающаяся чародейка, и если это она наслала мор, то она яростно ненавидела любых чужаков, пришедших на её землю, Лазар не мог её за это осуждать. Но сейчас она так притворялась насмешливой и благосклонной, надеясь соблазнить его и получить свободу (хотя наверняка один его башильерский вид вызывал у неё тошноту), что Лазар позавидовал её мастерству. Ему бы так преуспеть в притворстве! Не переживал бы, что разоблачат.
Перестань. Лазар посмотрел ей в глаза. Я понимаю, что такой чародейки, как ты, не сыскать не то что в Хургитане во всей округе. Нужно быть исключительной, чтобы превратить себя в дахмарзу и сотворить мор. Мне жаль, что сейчас ты вынуждена вести себя так. Он пододвинул к себе записи Айше. Но не стоит. Хотя бы из уважения к своему искусству.
Айше замерла.
Её лицо словно окаменело.
Как ты сказал? Она сощурилась. Искусству?
Лазар сделал вид, что пропустил это мимо ушей. Прочистил горло. За три года в Хал-Азаре он научился сносно обращаться с языком читал хал-азарские тексты, говорил с местными, но всё же до свободного владения ему было далеко. Поэтому свою обвинительную речь он заготовил заранее чтобы она лилась потоком, а не прерывалась на каждом сложном обороте.
Прежние дознаватели забрали твои рабочие записи. Удивлён, что они не нашли книги, но похоже, ты постаралась. Лазар разворачивал прошитые между собой листы пергамента. Я не успел расшифровать их все, только часть. Кажется, твой семейный шифр основан на тайнописи Алифа из Гайяссы Алифа Чернокнижника, родоначальника одного из подходов хал-азарского чародейства. А здесь
Лазар постучал ногтем по листу. Хотел бы показать Айше, но понял, что не удержит единственной рукой её объёмную тетрадь. Да и не увидела бы она в полумраке такую крошечную фигурку.
Здесь даже знак Алифа: птичья голова, вписанная в многоугольник. Хотя, по-видимому, знак пытались стереть, но лишь чернила размазали.
Он оторвался от страницы и посмотрел на Айше.
Да и сама задумка карательного мора Прости моё произношение, ханым, но это ведь фар-а-аулат: на современный лад усмиряющая болезнь. Замысел, о котором полсотни лет назад Алиф Чернокнижник написал в «Каноне о чарах» во время нашествия на Хал-Азар племён джадуков. Я бы решил, что ты его последовательница, как и все женщины твоей семьи.