Мой муж проснулся.
Глава 4
Ада
Я застыла на мосту, точно парализованная. Потом взгляд мой нерешительно двинулся с белых костяных заплат на помост. Енош восседал на своем троне, леденя Бледный двор своим жутким присутствием.
В уши толкался призрачный стук сердца, подстрекая бежать. Но инстинкт, влекущий меня к мужу, оказался сильнее то было какое-то первобытное желание, укоренившееся в моей душе, побуждающее меня приблизиться, и неважно, что разум при этом надрывался, выкрикивая предостережения.
Подойди к своему хозяину.
Его приказ эхом отозвался во мне, ускоряя шаги: я уже шла по мосту, хотя ногти мои и впились в ладони. Что он сделает? Велит встать на колени и сунет член в мой рот? Развернет меня и оттрахает в задницу, разрывая там все, а потом выйдет и кончит мне на лицо? На раны под моим пупком? Я боялась, что он может сделать все это и еще что-нибудь и того хуже
Но еще больше я боялась, что он не сделает ничего.
Я не помнила, как поднялась на помост, мысли мутились от опустошающего трепета и невыносимого томления, от понимания того, что я осознанно иду навстречу всяческим бедам и готова принять их ради тепла, что даровал бы мне Енош.
Достаточно, маленькая. Я резко остановилась под безразличным взглядом его серебристых глаз, в которых застыла слишком хорошо мне знакомая жестокая хмурость. Как я боялась ее! На колени перед своим богом.
Я упала на колени добровольно, прежде чем он приказал мне, находя толику достоинства даже в этом подобии выбора.
Ты все еще злишься на меня.
Ухмылка на миг тронула губы Еноша, но верхняя вдруг часто задергалась, истребляя усмешку на корню. Влажные черные пряди волос облепляли его голову значит, он выкупался. Белая рубаха, обтягивающая мускулистую грудь, была зашнурована, но ткань не скрывала огненно-красных ран, все еще сочащихся кровью. Небеса, он что, не только смывал зловоние со своей кожи?
Он сдирал его.
Нет, маленькая. Спокойствие голоса не умаляло скрытой в нем мрачности, грубой и тревожащей. Злость такое легкомысленное, непостоянное чувство. Она вспыхивает и мгновение спустя улетучивается, как не бывало. А вот разочарование будет отзываться эхом предостережения целую вечность. Орли, оставь меня наедине с женой.
Я проводила старуху взглядом, потом вновь посмотрела на моего сурового мужа. К лицу его уже вернулась вся неотразимая красота. О, он может сколь угодно отрицать свой гнев, но я-то вижу вижу кипящую ярость, прочерчивающую тонкие морщинки на этой его ледяной маске, вижу жгучее бешенство, растопившее ее острые края.
Если бы только я могла содрать ее, как он содрал собственную кожу.
Обойти жестокого, надменного бога и кинуться прямиком к скрывающемуся под маской мужчине. Тому, кто поверил бы мне, отбросив осторожность вместе с ядовитой горечью, разделившей нас.
Он мне нужен. Отчаянно нужен.
И я знала, что тоже нужна ему!
Глаза мои молили о снисхождении, о вере ведь когда-то он верил мне.
Я бы вернулась к тебе.
Ты и вернулась, доставленная смертью. Подавшись вперед, Енош положил локти на бедра, а ладони зажал между коленями. Ползи ко мне.
Какие-то крохи гордости у меня все-таки еще оставались.
Ты наказываешь меня за то, в чем я не
Ползи!
Моя рука сама собой потянулась вперед, и я по уши окунулась в унижение. Дюйм за дюймом, цепляясь черными перьями платья за пористую кость, я вползала на помост, как побитое животное, и унижение, как ни странно, мало-помалу отступало, переплавляясь в возбужденное покалывание под кожей. Меня притягивало к единственному источнику тепла в этом месте, и неважно, что его ледяной сердцевиной было каменное сердце моего мужа.
Когда я приблизилась, он стиснул мой подбородок так сильно, что мог бы, пожалуй, оторвать нижнюю губу, но боль мне причиняло не это, а расстояние, оставшееся между нами. Он пах иначе. Неправильно. Горько и едко. Подобно его настроению.
Стальной взгляд Еноша опустился к моим губам, но тут же вскинулся, впившись в мои глаза.
М-м-м, посмотри-ка, волосы твои уже потеряли блеск, а кожа мягкость. Это разложение, маленькая.
Тук-тук. Тук.
Внезапный стук, ударивший в уши, ошеломил меня, как и прилив к коже горячей крови.
Что это? Мое сердце?
Застучало снова, и черные вены на моей руке поблекли, а бурчание в животе утихло. Енош убрал из меня гниль, да?
Я сделала глубокий, хотя и ненужный мне вдох и проскулила:
Спасибо.
Спасибо? Он усмехнулся. Я сделал это ради себя, а не ради тебя. Зачем мне нюхать твою вонь?
Острая игла ярости кольнула меня. Разум настоятельно советовал игнорировать издевательство, ведь из бунта против божественной блажи, когда Енош в таком состоянии, ничего хорошего никогда не выходило. Но что мне доводы разума!
Ты тоже пахнешь отнюдь не свежесорванными цветами, прорычала я, и его подбородок слегка дрогнул.
Сколь учтива моя неверная жена.
А ты полон презрения и оскорблений.
Взгляд его вновь опустился к моему рту и задержался на нем надолго, на минуту или десять, после чего Енош прохрипел:
И это говорит женщина, полная обмана, женщина, уста которой шепчут самую грязную ложь.
Я чуть запрокинула голову, и тепло, струящееся из его рта, омыло мою кожу.
Что-то глаза твои уделяют слишком большое внимание тому, что вызывает у тебя такое отвращение.
Он моргнул и отстранился.
Черты его лица ожесточились еще больше если такое вообще возможно. Проклятье, Енош стал еще холоднее прежнего. Продолжая сжимать мой подбородок, он оттолкнул меня, отодвинув на дюйм, и по спине моей побежали ледяные мурашки.
М-м-м, моей жене так холодно, она так страдает в вечных объятиях смерти, проворковал муж, рассматривая пупырышки у меня на коже с откровенно злобной ухмылкой. Должен ли я согреть ее?
Измученная долгими днями пронизывающей стылости, я забыла о всяком достоинстве и, сама не замечая того, заскулила:
Пожалуйста! Ох, пожалуйста Умоляю тебя, прогони этот холод.
О, в конечном счете моя жена все же научилась молить, и для этого потребовался всего лишь нож. Скажи, маленькая, заслуживаешь ли ты моих прикосновений? Тепла моих объятий? Я промолчала, понимая, что нет такого ответа, который не выставил бы меня либо навязчивой, либо жалкой, либо и той и другой разом, и Енош хмыкнул: Ну-ну Разве могу я бросить мою дорогую жену, поступить с ней так, как она поступила со мной? Одна его рука потянулась к завязкам на бриджах. Другая сквозь кожу штанов погладила четко очерченный член и извлекла его, уже возбужденный, наружу. Вот, можешь погреть об него руки.
Меня окатило жаром, в равной мере от гнева и от восторга. Следовало бы послать ненавистного ублюдка к черту. Но вместо этого я нетерпеливо стиснула толстый ствол и застонала, почувствовав, как через ладонь вливается в мое тело блаженное тепло.
Он зашипел, мышцы его мощных бедер напряглись, а рот растянула кривая ухмылка.
М-м-м, раньше ты не бывала настолько восторженной.
Раньше я и настолько мертвой не бывала.
На его скулах перекатились желваки.
Похоже, даже смерть не излечила тебя от дерзости.
Я вздернула подбородок, пытаясь хотя бы изобразить неповиновение, пока моя рука прилежно работала:
Она пыталась. У нее не получилось.
Воистину Хм-м-м Стон сорвался с его губ, когда я сильнее сжала пальцы на набухшем члене. Да, ласкай меня. Сильнее, маленькая. Гораздо сильнее. Твоя рука ох какая холодная.
Придвинувшись ближе, стоя на коленях между его ног у подножия трона, я огладила ладонью темно-розовую бархатистую головку и принялась энергично двигать рукой вверх и вниз в такт с быстрой пульсацией члена, впитывая исходящий от него жар.
Проклятье, это не должно так меня возбуждать. Тепло разливалось между моих ног от до боли знакомых очертаний его достоинства, от веса вздыбленной плоти, борющейся с гравитацией. Ох, как же он восхитительно горяч!