Продавщица и женщина обернулись к нему, разинув от удивления рот.
- Мои деньги такого же цвета, как и ее. - Вилли сунул открытки в карман, а затем нарочито небрежно швырнул деньги на прилавок и вышел из магазина.
- Впервые такое вижу! - выдавила из себя белая женщина.
Между тем у памятника уже собралась небольшая кучка людей. Сержант заметил, что в середине ее стояли те двое и о чем-то оживленно рассказывали. Затем они разом умолкли и глянули на него. Он не торопясь прошел, прихрамывая, квартал и свернул за угол.
На другом углу он свернул еще раз, и на следующем тоже. Потом замедлил шаг. Следом никто не шел.
Дома стали попадаться реже. Ни клочка тени кругом; деревьев здесь уже не было, и выжженная солнцем грунтовая дорога была покрыта слоем тончайшей пыли. Вилли продолжал свой путь, пот градом катился по его лицу, воротник промок. Наконец он свернул на вымощенный плитами проезд, ведущий к особняку - старинному дому, расположенному поодаль от дороги, среди сосен. Вилли поднялся на просторную веранду и позвонил.
Дверь ему открыл преклонного возраста негр. Он озадаченно взглянул на сержанта, сощурив от яркого света свои красные, с прожилками старческие глаза.
- Не узнаешь, дядюшка Бен? - спросил сержант.
- Вилли! - воскликнул старик. - Вот полковник-то обрадуется. Сейчас пойду доложу.
И старик торопливо засеменил в глубь дома. Вилли спокойно ждал.
Полковник вышел из кабинета и, протягивая руку, шагнул к сержанту.
- Вилли! Это ты, маленький проказник? Черт возьми! Да ты уж не маленький теперь, верно?
- Да, вырос я, - ответил сержант.
- Вижу! Вижу! Ну-ка пойдем на кухню, потолкуем.
Вилли двинулся следом за тощим, слегка сгорбленным стариком полковником. На кухне Марта, кухарка, взвизгнула от радости:
- Вилли! Боже мой, какой у тебя бравый вид! Садись! Полковник Боб, где вы его сыскали?
- Я свалился с луны, - пошутил Вилли.
- Сообрази ему поесть, Марта, - приказал полковник. - А я пока выведаю у него кое-какие военные новости.
Марта, сверкнув в радостной улыбке белыми зубами, мигом куда-то исчезла.
- Смотри-ка, сколько у тебя наград, Вилли! - воскликнул полковник. - За что ты их получил?
- Вот эта, пурпурная, - орден "Пурпурное сердце", - объяснил Вилли. Его мне дали за мою ногу.
- Тяжелое ранение? - спросил полковник.
- Да, ручной гранатой. Пришлось отрезать. Теперь хожу на протезе.
- Разрази меня гром! А я и не заметил.
- Сейчас хорошие протезы делают. И, прежде чем выписать из госпиталя, учат ходить.
- А другие награды за что?
- Желтая - за Тихоокеанский фронт, а красная - это медаль "За отличную службу".
- Я был уверен, что ты ее заслужишь, - сказал полковник. - Ты всегда был примерным мальчиком, Вилли.
- Благодарю вас, - ответил сержант.
Вернулась Марта, принесла кофе и пирожное.
- Обед будет чуть попозже, - сказала она.
- Так ты, Вилли, уволен по чистой? - спросил полковник.
- Да.
- Отлично. Беру тебя на старое место. Мне как раз не хватает там человека.
- Прошу прощения, полковник Боб. Я здесь не останусь. Я уезжаю на Север.
- Что? Кто ж это тебя надоумил?
- Я не могу здесь остаться, полковник Боб. Я больше не подхожу для этого города.
- Север не место для черных, Вилли. Да эти проклятые янки голодом тебя уморят. А у нас о хорошем парне вроде тебя всегда позаботятся. Тут, когда б ты ни проголодался, смело стучи с черного хода в любой дом, и тебя накормят.
- Это верно, - согласился Вилли. - Накормят. Скажут, это, мол, Вилли, слуга полковника Боба, и угостят шикарным обедом. Потому-то я и должен отсюда уехать.
- Что-то ты непонятно говоришь, Вилли.
- Да нет, полковник Боб, все понятно. Я видел, как гибнут люди. Мои друзья. Я вырос не только телом, но и душой.
- Разве это мешает тебе остаться здесь?
С подносом, уставленным дымящимися паром тарелками, подошла Марта и стала у стола, глядя на Вилли. А он задумчиво смотрел мимо нее в дверной проем на улицу, туда, где большие сосны разбили, расплескали солнечный свет.
- Я слишком многое успел забыть, - медленно начал он. - Я забыл, как стоять и чесать затылок, как расшаркиваться и улыбаться, когда вовсе не хочется этого делать.
- Вилли!.. - воскликнула Марта. - Что ты говоришь? Неужто не понимаешь, что этак говорить нельзя?
Полковник Боб жестом велел ей замолчать.
- Ты, брат, поешь с чужого голоса, - сказал он. - Кто-то подучил тебя.
- Да нет. Никто меня не учил. Просто у меня было достаточно времени для размышлений. Я сам, своим умом дошел до этого. Я воевал и не раз был на волосок от смерти, и теперь я мужчина. Я не могу больше быть мальчиком на побегушках. Ничьим. Даже вашим, полковник.
- Вилли!.. - простонала Марта.
- Я хочу быть мужчиной, человеком! Хозяином самому себе! Не желаю, чтоб мои дети сносили щелчки и подзатыльники, кидались на мостовую за жалкими грошами. Не желаю просить подаяния с черного хода. Хочу ходить парадными дверьми. Хочу сам подавать нуждающимся. А нет - так помру с голоду, но головы не склоню, полковник Боб.
Губы Марты шевелились, но совершенно беззвучно: она лишилась дара речи.
- И ты считаешь, что вправе говорить такие вещи белому человеку, любому белому, даже мне? - спросил полковник Боб спокойно.
- Не знаю. Единственное, что я знаю, - я должен уехать отсюда. Даже сказать "да, сэр" у меня и то язык не поворачивается. Каждый раз меня прямо тошнит. Я должен уехать туда, где не нужно ходить с черного хода. И когда я состарюсь, люди станут говорить мне "мистер Джексон", а не "дядюшка Вилли".
- Ты прав, Вилли! - сказал полковник Боб. - Тебе лучше уехать, и как можно скорее.
Вилли встал и надел свою заморскую фуражку.
- Спасибо, полковник Боб. Вы были чертовски добры ко мне. Теперь, думаю, мне пора идти.
Полковник не ответил. Вместо этого он встал и, распахнув двери, выпустил Вилли на улицу. На крыльце Вилли приостановился.
- Прощайте, полковник Боб, - искренне, с душой сказал он.
Старик взглянул на него, хотел что-то сказать, но передумал и крепко сжал губы.
Вилли повернулся, собираясь спуститься с крыльца, но в этот момент в дверях появился дядюшка Бен, прошмыгнувший через кухню, словно заяц.