Эти мысли терзали меня несколько часов, пока сон не отправил их в глубины памяти. И вот они снова тут как тут.
Срезанные розы я через окно вручила Степану, и, предчувствуя неприятности, поплелась в дом.
Но стоило войти в гостиную, оказалось, что я опасалась напрасно.
Маша, заходи скорее, обрадовано воскликнула Полинька, едва я переступила порог.
Звали, барышня? спросила я, бросив быстрый взгляд на Навроцкого с перевязанной рукой, вольготно разместившегося на диване.
Звала, конечно, звала. Маша, я рассказала Владимиру Александровичу, как чудно ты умеешь играть на фортепьянах, и он пожелал тебя послушать. Садись и сыграй нам что-нибудь.
Признаться, я очень удивилась. Не просьбе сыграть Поля любит хвастаться мною перед подругами и кавалерами, а тем, что меня не стали бранить. Выходит, Навроцкий ничего ей не рассказал.
Что сыграть, Полина Павловна? спросила я, усаживаясь за инструмент и расправляя платье.
Что-нибудь из Моцарта, кокетливо стрельнув глазками в сторону Навроцкого, велела барышня.
Моцарта я любила. Едва мои пальцы запорхали над клавишами, выводя мелодию из «Дон Жуана», как затылок обжег острый взгляд господина Навроцкого. Впрочем, я почти сразу об этом забыла. Музыка дарила покой. Каждый раз, когда я садилась за фортепьяны, плечи мои расслаблялись, пропадали печали и заботы, и я просто играла, не думая больше ни о чем на свете.
Когда мелодия смолкла, со стороны дивана раздались неторопливые хлопки. Обернувшись, я увидела, как Навроцкий, явно удивленный моим выступлением, хлопает в ладоши. В этот раз черные змеи вокруг него не вились, но от стеклянного взгляда по-прежнему явно веяло холодом, не смотря на удушающую летнюю жару.
Браво, сказал он Полине. Признаться, не ожидал. Крепостные обычно на редкость бестолковы в том, что касается искусства, а тут такой самородок. Как же вы, Полина Павловна, решились обучить ее музыке?
О, она умеет не только музицировать, чуть покраснев, ответила Полинька. Когда мы были детьми, я уговорила папеньку разрешить Маше слушать вместе со мной уроки. Мне было скучно на них одной моя гувернантка преподавала на диво нудно и неинтересно. Я тогда подумала, что вместе нам будет веселее, Маша ведь всегда была умненькой девочкой. Знаете, Владимир Александрович, она ведь и французскому обучена.
Брови Навроцкого взлетели вверх.
В самом деле? он повернулся ко мне. Avez-vous vraiment parler français? (Ты правда говоришь по-французски?)
Oui, monsieur (Да, господин), ответила я.
Quelle est la chanson que vous avez joué pour nous maintenant? (Как называется песня, которую ты нам сейчас сыграла?) спросил он, явно желая меня проверить.
Ce n'est pas une chanson (Это не песня), уточнила я. Cette mélodie de l'opéra «Don Giovanni» (Это мелодия из оперы «Дон Жуан»).
Потрясающе, восхитился Навроцкий. Вы, Полина Павловна, большая оригиналка. Я своих крепостных ни грамоте, ни языкам не обучаю.
Люблю, когда меня окружают образованные люди, скромно сказала Поля. Жаль, в нашем поместье их мало. К тому же, Маша частенько делала за меня уроки мадам любила задавать длинные скучные переводы. Знаете, к папеньке как-то раз приехал в гости приятель с другом англичанином забавным таким старичком. Этот старичок вдруг вздумал учить меня английскому языку. Каково? И это в то время, когда весь мир говорит по-французски!
Так ваша крепостная и по-английски говорит? догадался Владимир.
Да. Мне учить эту тарабарщину было неинтересно, и я почти ничего не запомнила, а Маша выучилась.
So you and speak English?(Так ты и по-английски говоришь?) снова обратился ко мне Навроцкий.
Quite a bit, sir (Совсем немного, господин), сказала я.
Who else here knows English? (Кто еще здесь знает английский?)
Only I, sir. (Только я, господин)
Восхитительно, снова поразился Навроцкий.
Маша, ступай, Полине явно надоело, что гость переключил свое драгоценное внимание на меня.
Я поклонилась и с облегчением покинула гостиную.
***
Далеко уходить я не стала, а замерла, прислушиваясь, у дверей. Скажите на милость, где ходит Павел Петрович? Разве это прилично оставлять незамужнюю девушку тет-а-тет с мужчиной? Тем более с этим мужчиной. Мало ли чего он может ей наговорить!
Я вздохнула. Видимо, барин так очарован гостем, что уже полностью ему доверяет. Вот ведь черт!
В гостиной, тем не менее, все было благопристойно. Полинька что-то с воодушевлением рассказывала Навроцкому, а тот, судя по коротким скупым ответам, откровенно скучал.
Подслушиваешь?
От неожиданности я едва не подпрыгнула.
Подслушиваю, с облегчением согласилась я, увидев позади улыбающегося Павла Петровича. И сторожу. Полина Павловна и Владимир Александрович там наедине Прилично ли это?
Дуэнья ты, Машка, и есть, усмехнулся барин. Не бойся. Навроцкий человек благородный, лишнего себе не позволит.
Кротов чуть приоткрыл дверь и осторожно заглянул в комнату.
Посмотри, Маша, какая они чудесная пара, сказал он. Как было бы хорошо, если б Владимир Александрович сделал Полиньке предложение! Имея такого зятя, и умирать не страшно. Ты ступай, милая, займись чем-нибудь. А за голубками нашими я сам уж присмотрю.
Я поглядела на довольное лицо Павла Петровича и вдруг вспомнила старую притчу о безумцах. Одному человеку во сне явился ангел. Он сообщил, что ночью над селением, в котором жил человек, прошел ядовитый дождь и отравил воду в колодцах. И теперь тот, кто ее выпьет, сойдет с ума. Человек проснулся, вышел на улицу и обнаружил, что все его односельчане испили отравленной воды и действительно сошли с ума. Он попытался им объяснить, что случилась беда, но люди ему не поверили. Более того, посчитали, что на самом деле безумец он сам.
Вот и я, как этот человек, рискую прослыть умалишенной, если начну рассказывать, что прекрасный, замечательный барин на самом деле Кто? Кто же он на самом деле такой?
Я еще раз взглянула на довольного Кротова и оправилась заниматься цветами.
***
Кусты пришлось поливать ковшиком. Степа от щедрот душевных приволок мне из сада такую огромную лейку, что поднять ее без риска для спины было немыслимо. Потом пришел Афанасий Иванович, наш садовник, вручил мне большие ножницы и заявил, что раз уж я занялась зимним садом, то «надоть, девка, обрезать вон ту ветку, а то сохлая она, а у вон того деревца, что в зеленой кадушке, надоть крону подравнять». А еще «старость, Марьюшка, уважать надо, вот ты и уважь бери ножницы и помогай, а то в этом доме помощи ни от кого не дождесси». В итоге процедура полива немного затянулась.
Когда же я, наконец, закончила обрезать и поливать, время уверенно подходило к обеду.
Я вытерла ладонью вспотевший лоб, и вдруг ощутила, как по спине пробежал знакомый холодок. Я обернулась и встретилась взглядом с Навроцким. Он стоял у дверей, облокотившись на постамент с каменной девой, и внимательно смотрел на меня.
Чего изволите, барин? спросила, гадая, как давно он любуется на мою спину.
Смотри-ка, глаз не опускает, и голос не дрожит, насмешливо сказал Навроцкий, не отрывая взгляда. Осмелела, милая? Больше не боишься?
Я промолчала.
Сегодня во время завтрака твои господа были удивлены изменениям в моем внешнем виде, Навроцкий продемонстрировал мне перевязанную руку. Да и слуги тоже. Ты, выходит, никому ничего рассказала.
Не хотела, чтобы меня признали сумасшедшей, холодно ответила я.
О, да ты, оказывается, не только играешь на фортепьянах и говоришь по-французски, но и думать умеешь, издевательски удивился Владимир Александрович. Разве это не чудо я сегодня целый день удивляюсь талантам крепостной девки.
Он оторвался от постамента и двинулся ко мне. Близко подходить не стал, остановился в трех шагах. Солнечный луч отразился от начищенных пуговиц его сюртука, я сощурилась от внезапного блика и снова увидела черных змей, клубящихся вокруг Навроцкого. Но стоило распахнуть глаза, как тьма пропала.