Анн Арбор
Курьер
Пятиминутка ненависти.
Всякий раз, как хочу позлиться, я об этом вспоминаю. И уже много лет.
Пожалуй что нет другого фильма, который бы меня в свое время до такой степени оскорбил. И продолжает оскорблять. До самой глубины моей тонкой и правдивой души. Вот не то чтобы все вранье. Но и за правду выдается такой частный случай. Ну, может, у кого-то так и было. Без учета того, что у кого-то было не так.
«Курьер». 1986 год, Мосфильм. Режиссер Карен Шахназаров. Первый советский фильм, в котором был показан брейк-данс. Специальный приз жюри на МКФ, приз жюри ЛКСМ Грузии, лучший фильм 1987 года. Это такое междусобойное кино, договорное, лично мне этим крайне неприятное.
Ловко использованный сюжет. Скольжение по модной волне. Практически хождение по водам. Великое чудо.
Режиссер не был вождем поколения а тут сразу и в дамки. По собственной повести снял кино. Причем, в дамки до такой степени, что на сегодняшний день руководит всем «Мосфильмом». Правда, от «Мосфильма» остались одни только недвижимые площади, в аренду сдавать. Но на жизнь хватает.
И вот это была вся правда о жизни «молодежи». Революционная. Там мальчишка в институт не поступил, до армии пристроили его на незначительную должность курьера в никому не интересный научный журнал. Он за рукописью таскается домой к некоему профессору. У профессора дочь его ровесница.
И такой он ваще свободный человек. Такой смелый. Такой оригинальный. Рубит всем в лицо правду-матку. Рискованно шутит. От лица будущих поколений. Новых совершенно людей.
В своем таком праве ничуть не сомневается. Чуть ли тебе не могильщик. Социализма. Такой вариант Базарова. Дворянские предрассудки с манерами презирать. Ага, лягушек резать.
Тока Евгения Васильевича Базарова оценивали с его этими новыми модами, на общих основаниях. А этот курьер из поколения больших на все скидок. И довольно, прямо скажем, что наглого. Обнаглевшего. По причине ослабления репрессий.
Но при этом завистливого. Он профессора этого и иже с ним взрослых презирает, но в семью его пристроиться бы хотел, и в квартирку с мебелью тоже. И девочка ему нравится, поскольку она чисто одета, хорошо кормлена и являет собой неплохую жизненную перспективу.
Кстати, неожиданно подошла на эту роль актриса, Настя Немоляева. Которая никакой индивидуальностью вообще не обладала. Большим талантом тоже. Да и красотой. Зато имела по моде длинные волосы и длинные, кажется, ноги.
Этим ее достоинства, правда, и ограничивались. И никто ее ни в какой стоящей роли и тогда не снял, и потом тоже не снял. Она, собственно, хорошо смотрелась как блатная, потому что она и была блатная.
И вот эта душераздирающая, конечно, история. Как один героический юноша из категории блата поменьше взаимодействует с семейством, у которого блата побольше. Как у него буквально глаза горят за социальную справедливость и, видимо, пепел Кааласа стучит в его сердце.
По той простой причине, что ему за профессорским столом не наливают. А наливают на кухне, как дворовому человеку. Унизительно, конечно, тем более, что там жрут и пьют строго и конкретно дефицит.
А это еще те славные времена, когда страшным дефицитом было все, вплоть до банки растворимого кофею. Пачки индийского чая. На себя что надеть так это мы даже и не рассматриваем.
Если на человеке были джинсы дешевая одежда американских рабочих это означало, что ему их или на весь среднемесячный семейный доход у спекулянтов купили, или ему их «привезли». Те, которым «привозили» автоматически считались за высшую касту.
Вот это, конечно, смешно, но сколько и какие муки мы пережили в ранней юности за эти самые джинсы и кроссовки. (На Насте Ниточкиной джинсы, разумеется, есть. Более тог, она этим фактом буквально тебе пренебрегает)) Как будто это пустяк.
Ага, пустяк тебе. Если тебя по наличию или отсутствию этих самых джинсов буквально что или принимали, или не принимали. За своего. В любое там общество.
И вот там в фильме незначительные такие герои в окружении незначительных таких проблем. Рассматриваются с большой снисходительностью и режиссером, и зрителями. Каковой подхоод, а также и поведение главного героя меня бесконечно просто раздражает.
Откуда он взялся, революционер этот? Разночинец? С дуба рухнул?
Мы приблизительно все прекрасно знали где, с кем, о чем и в каком тоне следует говорить. Какие темы затрагивать. Страна в этом смысле вечно была на военном положении. Можно подумать, что у этого передового и безответственного не было за спиной как минимум 17 лет нормальной советской жизни. Когда осмотрительному поведению буквально с детского сада обучаешься. И вся эта смелось? Ради она, к примеру, чего?
Новое поколение, новая правда, новая жизнь?
Да патаму шта не было никакой такой жизни. Новой, отдельной молодежной жизни, с ограниченным рядом симпатичных затруднений, такого, знаете ли выращивания в санаторных условиях, в чашке Петри. Не было ее. Нужно было встраиваться в тот социум, который имелся и сильно уже сложился. Никакой ниши нам предоставлено не было, это иллюзия.
Хотя я как юный журналист сама вечно на «молодежь» эту ссылалась. Вопросы идиотские задавала, умным людям, как было модно и требовалось. В интервью. Про «молодежь» как отдельную категорию. Ну, сказать-то можно вообще все. Особенно если слово ничего и не обозначает.
Я сама лично была, б*дь, «молодежью». И одновременно живым человеком, который всю условность этого дела понимал, как никто. Не было у молодых никакой своей жизни. Да и вообще никакой жизни. Как и у поголовно всей страны. А если и были ниши, то они никак с возрастом не коррелировали. Просто кому-то везло. Мне, к примеру. И сразу.
А принимать все эти официальные определения как нечто такое безусловное было скудоумием. А делать с этого деньги и строить карьеру было и вообще образцовым цинизмом. У нас таких деятелей и без того было целое здание. ЦК ВЛКСМ. Профессионально таких, «молодых».
Которым было уже строго за 30. Причем, в те славные времена, когда особо молодым после 25 лет никто и не считался. К этому возрасту следовало завершить. С претензиями своими.
Ну, эти хотя бы политикой занимались. Грязным делом. Их действительно иначе оценивали, с собой никто не ровнял. И даже и не сравнивал. Как каких-нибудь по определению инопланетян.
Они все как один были при галстуках и в серых костюмах, буквально что военная форма. Джинсы запрещены. Они на этих "бывших" до сих пор так и не сидят.
Единственный, кто туда, да и в здания на Старой площади мог вообще безнаказанно в джинсах войти, была я. В качестве да, курьера.
Личного курьера главного редактора. Газеты «Комсомольская правда». Геннадия Николаевича Селезнева. Ясен пень, что меня при таком раскладе с пакетом пускали просто и вообще везде. Поскоку газета была партийная и вершила дела государственного значения.
Ну и мне бы никакой профессор не посмел бы у себя дома на кухне кофе наливать. Это, конечно, раз. Я бы бесконечно удивилась. Но я и работала при этом смену минмум 12 часов без перерыва, а так вообще зависит от того, когда газета выйдет. Поскольку первые номера, сигнал, я же и должна была отнести, кому полагается.
Это могло быть и в 5 утра, хотя такое, конечно, редко. Официально номер нужно было подписать к 11 ночи, чтобы типографии успели к утру напечатать тираж.
Но с другой стороны, я была без папы и мамы и жила на те 70 рублей, которые мне в зарплату платили. А это вам не обусловленные шахназаровские унижения. Это совсем впритык. Если ты хочешь сходить в кино, то нужно тогда не пообедать. А супчику тебе никто вообще-то нигде даром не нальет. Хотя бы тарелку. Так что с этими страданиями про бедных и простых идите лесом!